Ветер над яром (сборник) - Павел Амнуэль

— Дураки они — не охотники. Нечто не следы — царапины на воротах? По ним и узнали бы! Медведь ворота бы повалил — споры струхлели, еле держатся, да и кабы встал в рост, сверху бы метки оставил.

Старик Егорий сказал и утих, уснул будто. Бабы песни опять затянули, да вдруг над головами скрип послышался. Егориха мужа окликнула:

— Ты что, старый, ворочаешься?

Егор голову свесил, глаза удивленные:

— А я ничего — тихонько лежу. И сам подумал — послышалось.

Сверху опять треск, урчанье, как у кота мартовского, да тут же стихло. Бабы с девчонками переглядываются, глазами испуганно хлопают. А старик на полатях давай хохотать:

— Чего присмирели? Это Васька наш с крысами воюет. Зверь, а не кот!

Всем смешно стало, похохатывая, друг дружку подпихивают, однако Фомка ткнул пальцем в окошко:

— Глянь, маманя, девка в окно заглядывает! Глаза будто свечки горят!

Бабы в окно уставились, и каждая ойкнула да троекратно крест на себя наложила. И Егор заметил — лико девичье в окне растаяло. Старик нахмурился, ружьишко со стены, на крыльцо выскочил, постоял, тишину послушал, двор, огород оглядел и обратно в тепло. Глянул на баб:

— Чепуха, померещилось!

Вроде опять успокоились, однако каждая нет-нет да на окно покосится, а потом и давай друг дружку спрашивать, кому что померещилось. И все одно показывали: не лико девичье, морда кошачья в окно заглянула. Бабы опять посмеялись: и вправду, поди, кот хозяйский то был, страху нагнал, а мальцу девка привиделась. Однако Фомка на своем стоит:

— Видал девку — все!

Старик это время и так сердитым сидел, а тут черней тучи нахмурился, Фомку спросил:

— Глаза, говоришь, огнем вспыхнули?

Фомка в ответ кивнул, а старик вздохнул, головой покачав:

— Слыхал — к беде такое видение!

Бабы и обеспокоились: откуда, мол, да каку-таку беду ждать? Егор и стал рассказывать про дочку Горного Батюшки, что сам от людей слыхивал:

— Девка эта бабой живой рожденная. Потому к живому тянет: на рудниках, по окрестным деревушкам ее часто видели. К ночи обернется лесной кошкою, мимо изб ходит, в окна заглядывает. Кто взглядом с ней встретится, того колотун бьет. Этак на смелость людей проверяет: оробел — живи с богом, а не убоялся — в горы к себе заберет Бухтарминску долину стеречь. Долго о себе знать не давала, а теперь, видишь вот, объявилась. Поди, джунгары сунулись али наши власти какую пакость для народа затеяли. Она и начальство не жалует. И как беде случиться, объявляется.

Замолчал старик, потоптался в горнице да и вышел в чуланчик. Фомкину мать кликнул к себе, будто безделицу какую помочь поискать, а как зашла, зашептал на ухо:

— Сказывают, какому парнишке девкой объявится, тому худая судьба уготована, потому упредить хочу. Фомку от себя не отпускай, не то в скалы утянет!

У бабы сердечко захолонуло, на лавку присела:

— Што ж делать теперь? — спрашивает.

— А то и делать, что Фомку до возраста от себя ни на шаг!

Вышли они из чуланчика, бабы тут по домам собираться стали, а Фомку с матерью Егор сам на улицу проводил, еще раз по сторонам головой покрутил. А ночь звездная, тихая. Ну и сказал:

— Прощевайте.

Идут они, только и слышно, как под ногами снежок хрустит.

Скоро к дому подходить, а Фомка спрашивает:

— Пошто глаза у девки горели свечками?

— Привиделось тебе, Фомушка. — Мать успокаивает.

— Да где ж привиделось, коли вон, как у кошки той!

Баба глянула и остолбенела — впереди на плетне кошка сидит огромная. Глаза зелеными огоньками вспыхивают, уши торчком. Мать Фомку за руку и сторонкой кошку до калитки своей давать обходить, думала — вот-вот набросится, а та только вслед глядит, и глаза вспыхивают. Юркнула баба в калитку, а там уж в избу, свет не зажигая, к оконцу прильнула — и тут же отпрянула в страхе, с молитвою крест на груди зажав. В оконце девка раскосая на нее глядит, и глаза, глаза-то горят.

— Пропади, сатана! — крикнула Анисья, за топор схватившись.

Глаза у девки потухли, лико ее темным пятном от окна отстранилось и пропало во тьме. Баба в лихорадке трясясь, забралась с Фомкой на печь, к себе его прижимая, крестилась, прислушивалась. Однако тишина стояла в избе и на улице. Вскоре под Фомкино посапывание сама задремала. Проснулась утром уж — в дверь грохотал кто-то. Анисья с печки долой, в окно глянула — старик Егор на крыльце топчется. Отомкнула засовы, Егор с порога:

— Живы?! Здоровы?! Утром вышел, гляжу — вокруг дома следы таки здоровущи да прямо к вашему дому тянутся! Никак и вправду случилось чего?!

Анисья на лавку присела да рассказала, что кошка-девка и к ним в окошко заглядывала. Потоптался старик, рядом присел, не знает, как быть. Однако Афанасия решили дождаться. К обеду он прикатил с обозами, узнал про дочку Горного. Поперву усмехнулся, россказни, дескать, да со смехом старика из избы проводил. А через пару дней сам в огороде заметил кошачьи следы — из леса вели, походила кошка около дома и в тайгу обратно ушла. Призадумался ямщик. А вскоре поехал в соседнее село по делам, Фомку с собой прихватил. Дорога вела лесной просекой. Морозец выдался крепенький, куржак дерева облепил. Через сколько-то времени отец и говорит:

— Пробегись за дровнями, разгони кровь.

С санок Фомка скатился клубком, бежит с хохотом. Вдруг конь захрапел, шарахнулся и понес. Мужик вожжи рвет, да куда там, вмиг полверсты проскакали. Как усмирил коня, всплыло в сознании: прежде чем коню-то шарахнуться, серая тень на нижних суках меж деревьев мелькнула. От догадки у ямщика сердце заняло: “Никак кошка?!” Подхлестнул коня и погнал обратно. Подскакал к тому месту, где сынишка отстал, и увидел следы кошачьи в снегу отпечатанные, от леса к санному пути и обратно цепочкой тянулись. Покричал мужик, тишина лесная эхом откликнулась. Бросился по следу, угруз в снегу, прополз сколько-то, выдохся, поглотал снег спекшимися губами, еще покричал и решил за друзьями-охотниками в село скакать, на лыжах-то вмиг кошку выследят.

Так и поступил. Те собрались скоренько. Афанасий их в тайгу к тому месту, где следы были, привез. Прямо в горы следы тянулись, к самой высокой отвесной скале подвели и оборвались, будто кошка в стену ушла. Покрутились охотники, потолковали меж собой, мол, кошка и есть дочка Горного. И каждый, вслух сказать не решившись, подумал: “Мальца, поди, она к себе утащила!” А дело-то к вечеру, назад из тайги повернули. Погоревал ямщик, да не станешь ведь в тайге ночевать, и только хотел вслед за мужиками отправиться, слышит вдруг:

— Тятя, тять.

Ямщик глянул во все стороны, но лишь сосны да кедры у скалы вперемешку стоят. Перекрестился мужик, слезу утер: