Сестры - Пат Бут

– Начальная цена пятьдесят тысяч. Пятьдесят пять? Пятьдесят пять. В конце зала. Шестьдесят тысяч. Итак, сэр, против вашей ставки. Шестьдесят пять тысяч.

Его голова качнулась вверх, вниз, затем из стороны в сторону в смешной и удивительной манере, присущей аукционистам. Подобно почерку, у каждого из них была своя манера вести торги, но вовсе не манерной ведения определялся ход аукциона.

Ивэн посмотрел вокруг. Делая вид, будто впервые вступает в игру, он помахал своим каталогом тем жестом, который в мире искусства равносилен выстрелу из стартового пистолета. Бисестер мгновенно заметил это скромное движение.

– Впереди семьдесят тысяч, принято. Так, семьдесят пять, восемьдесят, восемьдесят пять.

Ивэн остановился. Господи всемогущий, где же все остальные? Он торговался один, сам с собой, за картины, которые вскоре окажутся никчемным мусором. Остановиться? В слезах броситься прочь из зала? Это значит обречь себя на ссылку в тосканскую деревню и доживать там до печального конца, коротая дни за хорошим вином и приличной едой в компании итальянского деревенского мальчишки. Он посмотрел на Билли, сидевшего как на иголках с правой стороны зала.

– Ваша ставка, сэр. Восемьдесят пять, принято.

Бисестер опустил глаза в книгу. Он превысил зарезервированную цену. В зале шли торги.

– Сто тысяч, – заявил Ивэн. Вновь зал ответил молчанием. Ивэн Кестлер продолжал торговаться вопреки всем превратностям. Никто из посторонних не включился в игру. Он торговался сам с собой.

– Против вас, в конце зала. Против вас, сэр, я принимаю сто тысяч. Есть еще предложения? Сто тысяч долларов.

Бисестер взмахнул в воздухе небольшим молотком и со стуком опустил его на кафедру из красного дерева.

– Продано Кестлеру. Сто тысяч долларов.

Называть имена дилеров было обычаем.

– А теперь лот номер триста тринадцать. Начальная цена за него пятьдесят тысяч. Предлагайте, кто предлагает пятьдесят пять? Пятьдесят пять?

Одетый в зеленую униформу служащий указал на висевшую на стене картину Бингэма, чтобы каждый из присутствовавших мог видеть, что выставлялось на торг. Небольшие картины вносили в зал и показывали под кафедрой, а картины таких размеров, как у Билли, были развешаны по стенам зала.

Словно ребенок, завороженный покачиванием приближающейся кобры, Ивэн Кестлер посмотрел через зал на Джули Беннет. Она выигрывала, высасывая из него жизнетворную кровь, а он сам оплачивал ей это удовольствие. Только что он заплатил ей сто тысяч долларов, минус комиссионный сбор за привилегию удавить его репутацию. Выходя на аукцион, он ставил все свое состояние на то, что остальные представители мира искусств примут в нем участие, но, судя по всему, проиграл.

Билли запаниковал. Он чувствовал, что план проваливается. Картины – его прекрасные картины, те самые, из-за которых буквально несколько недель назад народ давился, – теперь походили на прокаженных в бассейне.

Джули повернулась на своем месте и окинула взором аукционный зал. Выражение ее лица, казалось, говорило: «Спасибо вам. Спасибо всем вам за то, что сделали меня такой счастливой, а моих недругов такими грустными. Какие вы все замечательные, что поддержали меня».

– Пятьдесят пять. Шестьдесят пять, семьдесят… и пять… и восемьдесят и пять… и девяносто… и пять. Сто тысяч долларов. Кто-нибудь предложит больше? Итак, сто тысяч долларов.

Ивэн возвел свои молитвы к небу. Картина была продана за сто тысяч долларов. Молоток поднялся в воздух, и Бисестер уже мысленно произнес: «Продано Кестлеру». Но затем, совершенно неожиданно, аристократическая голова вскинулась вверх.

– И десять. Сто десять тысяч в конце зала.

Джули Беннет, Ивэн Кестлер, Билли Бингэм и весь художественный мир Нью-Йорка обернулись, чтобы увидеть нового участника торгов. Кто сделал заявку? Кто же это, черт подери? Кестлер был ни при чем.

Ивэн почти поднялся со своего места и дикими глазами рассматривал последние ряды в зале.

Слова Бисестера привели его в чувство:

– Сто десять тысяч. Против вашей ставки из переднего ряда, сэр.

Ивэн судорожно махнул рукой из-за спины. Глаза его не отрывались от конца зала, внимательно разглядывая море лиц, стараясь определить заявителя.

– Сто двадцать.

Боже милостивый, пусть он продолжит.

Да! Он его увидел. Голова немного наклонена к левому плечу. Сердце Ивэна замерло. Нет. Нет! Да. Это был Дон Маррон из Музея современного искусства (МОМА), поставивший сто двадцать тысяч долларов за Билли Бингэма.

Ивэн повернулся лицом к сцене. В момент гениального озарения он держал паузу.

– Сто сорок слева от меня. Против вашей ставки, сэр, сзади.

Ивэн успел разглядеть и этого участника торгов. Кристофер Мэтлоу, сидящий радом с С.-З. Уитмором и покупающий для него. Уитмор, вероятно самый богатый из серьезных коллекционеров в мире, не считая Гетти и их музея, вступил в игру. Против МОМА.

– Сто пятьдесят справа.

Пейс Гэлери вступила в торги.

– И шестьдесят, и семьдесят, и восемьдесят…

То были Кноэдлер, Ирвинг Блюм, вновь Уитмор.

Солнце взошло в душе Билли Бингэма и одновременно село в душе Джули Беннет. Он выжил, и более того, пока он сидел на неудобном стуле с прямыми спинками, которые один из крупнейших аукционных центров навязал своим клиентам, его спасение постепенно начало перерастать в триумф.

– Двести двадцать… и тридцать… кто еще… в конце зала… кто еще?

Бум!

– Продано Музею современного искусства. Двести тридцать тысяч долларов!

В течение одной-двух секунд висела абсолютная тишина, пока информация западала в три сотни черепов. Еще тридцать восемь лотов. МОМА только что выложил двести тридцать тысяч долларов, перехватил картину у Уитмора, Пейс участвовал в игре на сотни тысяч.

Основное ядро художественного рынка присутствовало на аукционе. Но снаружи, на Парк– и Мэдисон-авеню, оставались сотни их коллег – людей, которые по той или иной причине не захотели присутствовать на торгах. Теперь они пожалеют, а сидящие внутри наверняка позаботятся об этом, потому что они упустили возможность, выпадающую раз в жизни. Те, кто имел возможность покупать, стучались в окно фортуны за счет своих отсутствующих друзей и их менее могущественных соседей, присутствовавших в зале, но не получивших от своих боссов или партнеров разрешения на расходование крупных сумм, а также за счет тех, кто своевременно не привел в порядок свои банковские счета. Люди типа Уитмора, не думающие о деньгах, вычистят все картины до единой в полной уверенности, что ценность каждого полотна, нашедшего свой путь в их коллекцию, будет удостоверена самим фактом престижного присутствия здесь. И он всегда мог побудить некоторых из своих друзей, таких, как Саатчис или Руперт Мердок, попытаться приобщиться к сонму состоятельных коллекционеров.