Владигор. Римская дорога - Николай Князев

— Зачем тебе императорский пурпур, Филипп? Хочешь вдоволь насытиться властью? Это никому еще не удавалось.

Филипп изо всей силы ударил Гордиана по губам.

— Таким, как ты, нечего делать в Палатинском дворце, — усмехнулся Филипп, и в желтых глазах его вспыхнули и погасли огоньки, — им самое место в вонючем подвале.

Двое преторианцев завязали императору рот, чтобы он не мог никого кликнуть на помощь, и вывели из палатки. Стоящие у ворот преторианцы сделали вид, что не видят, кого их товарищи выводят за стены лагеря.

Лагерь для солдата — почти что храм. Убийства лучше совершать за оградой.

Через час Филипп сидел в императорской палатке, облеченный в пурпурную тунику, и диктовал писцу послание к сенату:

— «Отцы-сенаторы, неблагоприятное положение в войсках, и в особенности голод, принудили меня принять на себя всю полноту власти. Несчастный Гордиан, и прежде не способный к управлению, теперь, после своего ранения и смерти префекта претория Мизифея, вовсе потерял голову. Сознавая свое бессилие, он стал умолять солдат оставить ему хоть крупицу власти, хотя никто пока не собирался отнимать у него титул и почести, памятуя о заслугах его отца и деда, божественных Гордианов, и речь шла всего лишь о командовании войсками. Но, к сожалению, он повел себя так неумно, вызвал безмерную ярость солдат и был тут же низложен. Я был вынужден принять титул Августа. Пользуясь безмерной любовью, которую наши славные воины испытывают ко мне. Я уговаривал их дать Гордиану под командование когорту, что соответствует его возрасту и военному опыту. Но разгневанные солдаты отказали ему даже и в этом. Дабы оградить низложенного императора от гнева голодающей армии, я велел вывести его из лагеря и поместить в Церце- зиумской крепости. Я позаботился о том, чтобы Гордиан ни в чем не терпел лишения, и решил как можно скорее отправить его в Рим, дабы вы, отцы-сенаторы своей властью разрешили возникшее недоразумение. Но, к сожалению, я не успел этого сделать. От тоски несчастный Гордиан заболел и вскоре скончался…»

Писец поднял голову и посмотрел на Филиппа, но ничего у него не спросил.

— «…и вскоре скончался… — повторил Араб и поправился: — наутро скончался…» Да, конечно же, наутро… — проговорил он в задумчивости и вновь продолжал диктовать: — «Я, горюя об утрате, обращаюсь к отцам-сенаторам с просьбой обожествить Марка Антония Гордиана»… Кстати, пока наш незадачливый вояка еще жив, надо отнести ему кувшин вина, а то он, верно, изнывает от жажды. — Филипп сделал знак темнокожему рабу, сидевшему в углу палатки.

Смуглое тело по-змеиному изогнулось, тонкая рука ухватила ручку глиняного кувшина. Колыхнулся полог, и раб исчез, посланный исполнить волю хозяина…

К полудню в лагерь привезли вино, бобы и хлеб. Теперь возле каждой палатки поднимался дымок — изголодавшиеся солдаты срочно готовили обед. В ярком солнечном свете пламя было невидимым. Воздух, и без того раскаленный солнцем, дрожал от жара многочисленных костров. Солдаты, не в силах дождаться, когда сварятся бобы, хлебали варево полусырым. Вечер сулил поголовный понос и лечение неразбавленным вином. Филипп, проходя между палаток, говорил с притворным сочувствием:

— Эх, солдаты, сколько вам пришлось натерпеться из-за этого мальчишки! Ну ничего, сейчас у вас есть возможность передохнуть…

— Будь здрав, Филипп! — крикнул какой-то ветеран.

Филипп одобрительно качнул головой, ничем не выказав своего раздражения, лишь бросил на ветерана выразительный взгляд.

— Будь здрав, Филипп Август! — рявкнул тот.

Несколько голосов подхватили.

— Будь здрав, Гордиан Август! — неожиданно крикнул солдат с обмотанными грязными бинтами головой.

— А ведь он сдержал свое слово… — сказал другой, да так громко, что, казалось, его голос разнесся по всему лагерю. — Гордиан обещал, что хлеб будет через три дня после того, как придем в Церцезиум… Вот как раз сегодня третий день!

— Верно! Верно! — нестройно подхватили другие. — Да какое вино велел привести! Не какая-нибудь кислятина! А платим за него ровно столько же, сколько платили за ту дрянь, которой потчевали нас прежде…

— Будь здрав, Гордиан Август! — пронеслось меж палаток, теперь уже уверенно, многоголосо.

Верхняя губа Филиппа задергалась — первый признак того, что Араб злится. Редкие черные волосы на макушке заблестели от выступившего пота. Но напомнить о том, что утром его провозгласили Августом, не посмел…

— Гордиан очень болен, — печально качнул головой Филипп, и в его голосе прозвучала почти неподдельная грусть. — Лекари делают все возможное, и я лично принесу жертвы Эскулапу, дабы наш дорогой Гордиан выздоровел.

— Недоумок! — крикнул кто-то из приверженцев Филиппа. — Мы не жрали из-за него столько дней!..

— Гавр говаривал: солдату не привыкать шагать на голодный желудок… — продолжал гнуть свое вояка в бинтах. — Главное, что сегодня сытно.

— А где Гавр? — подхватило сразу несколько голосов. — Что думает Гавр?..

Несколько самых больших крикунов отправились искать мудреца Гавра, как иногда именовали солдаты старого галла, честности которого и здравому смыслу доверяли многие. Араб поспешно ушел в императорскую палатку. А что, если Гордиан не выпил принесенное вино? Что, если он еще жив и здоров? Филипп уже пожалел о своем желании придать смерти Гордиана видимость естественной гибели от болезни.

Едва откинув полог палатки, Филипп увидел Зевулуса. Тот бесцеремонно уселся на раскладной стул с пурпурной подушкой, на котором полагалось сидеть только императору.

— Что-то не так? — осведомился он невинным тоном.

Араб спешно нащупал на груди янтарный кружок.

«Ты меня просто так не возьмешь, — подумал он, усмехаясь про себя. — Я свое получил. А вот ты ничего не получишь…»

— Как тебе нравится императорский пурпур? — спросил Зевулус. — Правда ли, что в нем прохладнее в жару и теплее зимой? Или еще не почувствовал волшебную силу этой тряпки?

— Я не хочу, чтобы тебя здесь видели преторианцы, — сказал Филипп сухо.

— Меня никто не увидит, кроме тебя. И как только ты отдашь мне ВЕЛИКОГО ХРАНИТЕЛЯ, я тут же уйду.

— О чем ты? — Филипп изобразил искреннее удивление.

— О камешке, который должен быть где-то в вещах Гордиана. Но его почему-то нет… Как странно… Где же он?

— Ты говоришь о печати императора?

— Я говорю о прозрачном камне… — Зевулус замолчал и, поднявшись, подошел вплотную к Филиппу. — Разве ты не получил мой приказ завладеть камнем?

— Приказ-то был, а вот камня не было, — раздвинув губы в улыбке, так, что верхние желтые зубы вылезли вперед, отвечал Филипп.