Том 11. Монти Бодкин и другие - Пэлем Вудхауз

Оставшись один, некоторое время он думал, как несправедливо, что он, Баттервик, должен непрестанно страдать, когда этот бездельник зеленеет как древо при потоках вод,[111] и тут взгляд упал на письмо, которое Гертруда положила на стол, чтобы ненароком не исказить цитаты.

Известно, что мастера экспорта-импорта никогда не читают чужих писем. Они вообще очень добродетельны. Тем не менее придется признать, что когда мистер Баттервик увидел злополучное письмо, он схватил его, как морской котик хватает рыбу, чувствуя, что в письме есть что-нибудь о нем. Ему захотелось узнать, насколько выразительны эти фрагменты; и в этот злосчастный миг он забыл, что он — мастер экспорта-импорта. Когда Гертруда принесла лекарство, она увидела его с письмом в руке. Он как раз дошел до того места, где Монти желал ему лопнуть.

Отцу, имеющему такую дочь, как Гертруда, очень повезло: как бы ни отклонился он от прямого пути, она не упрекнет его и не рассердится, поскольку придерживается мнения «папа всегда прав». Если бы падчерица Айвора Лльюэлина застала его за чтением ее личной корреспонденции, последствия были бы примерно такими же, что при взрыве на лондонской улице. Но Гертруда сказала:

— Ты читаешь письмо от Монти?

У мистера Баттервика хватило совести выглядеть как мелкий воришка, пойманный на карманной краже.

— Да так, посмотрел, — признался он.

— Тебе оно не понравилось?

— Вообще-то нет.

— И мне тоже. Я как раз ему об этом пишу.

— Ты не мягчи, пиши потверже.

Гертруда уверила его, что о мягкости нет и речи. Говорила она с такой спокойной силой, что у Баттервика подскочило сердце от нечаянной надежды.

— Ты разрываешь помолвку?

— О, нет!

— А почему? — запротестовал мистер Баттервик. — Черт возьми! Почему ты хочешь выйти замуж за такого типа?

— Я обещала.

— Обещания иногда нарушают.

— Я так не делаю.

— Не можешь ты его любить!

— Я к нему очень привязана.

— Подумай, а вдруг ты встретишь человека, который отдаст все, лишь бы жениться на тебе.

Слова эти явно порадовали Гертруду. Довольная улыбка на мгновение смягчила ее лицо.

— Что ж, не буду отрицать, — сказала она. — За эту неделю мне уже сделали два предложения.

— Два?

— Одно — Клод Уизерспун, о нем и говорить не стоит. Никто не выйдет за Клода, разве что на пари.

Втайне мистер Баттервик считал этого Клода более подходящей партией, чем Бодкин, но благоразумно промолчал.

— А другое — от полисмена.

— От кого?!

— Он не обычный полицейский. Уилфред был в Итоне и Оксфорде и везде играл в хоккей. Он сын сэра Уилбефорса Чизхолма, ну, ты знаешь, заместитель главы Скотланд-Ярда. Понимаешь, он захотел пойти по стопам отца, а сэр Уилбефорс настоял, чтобы он начал с самых низов.

— Очень разумно, — признал мистер Баттервик. — Если бы у меня был сын, он бы начал упаковщиком. Иначе дела не освоишь.

— Уилфред когда-нибудь займет тако-ое место в Скотланд-Ярде…

— Не сомневаюсь, — ответил отец, твердо веривший в семейные связи. — Уилфред? А это не его я встретил на лестнице?

— Его.

— Замечательный молодой человек. Прекрасные манеры. Как он извинился, наступив мне на ногу!

— Да, папа, Уилфред очень милый.

— Он сделал тебе предложение?

— Перед самым твоим приходом.

— И ты отказала?!

— А что я могла сделать? Я же обещала Монти. Мистеру Баттервику было больше нечего сказать. Он знал, что такое чувство долга ничем не проймешь. Не иначе, как в мать — та приглашала в гости людей, которых лично он не подпустил бы и на расстояние выстрела. Ирония заключалась в том, что когда дело не касалось долга, Гертруда слушалась его беспрекословно. Никто не мог пожелать лучшей дочери. Одна беда, воспаление совести. Если уж в приступе безумия она дала слово Монти, совесть не даст ей с ним разойтись.

Если только…

Мистер Баттервик вернулся к себе в кабинет и подошел к столу. У него появилась идея.

Разорвать помолвку можно лишь в том случае, если Бодкин не выдержит срока. О мистере Лльюэлине он знал только то, что тот — глава огромной студии, а для этого надо, по крайней мере, обладать умом. Человек умный внемлет здравым доводам. А что, если пообедать с ним где-нибудь и поговорить о том, что он слишком поспешно нанял этого Бодкина? Интересно, как долго после такой беседы тот усидит на своем месте?

Да, попробовать стоит, решил Баттервик. В конце концов, что он теряет?

У тех, кто занимается экспортом-импортом, мысль — это дело. Через полминуты он был за столом. Еще через минуту он нашел ручку, бумагу и конверт.

«Уважаемый мистер Лльюэлин», — начал он.

Айвор Лльюэлин, напевавший то, что мог вспомнить из «Вернулись добрые деньки», остановился на полуслове к вящему облегчению автомобилистов и пешеходов.

— Бодкин, ты когда-нибудь был в тюрьме? — спросил он Монти.

Монти ответил, что нет. Он вел «кадиллак», который Грейс купила здесь, в Англии, поскольку отвозил Лльюэлина в Лондон, где у того, судя по всему, была назначена деловая встреча.

— А я вот был, в молодости, — сказал мистер Лльюэлин. — Напился, хулиганил, сопротивлялся полиции. Не так уж приятно.

Монти с этим согласился.

— Зато какое счастье, когда тебя выпустят! Прямо как жаворонок, который увидел, что забыли запереть клетку. Ты, наверное, заметил, что сегодня утром я какой-то особенно бодрый?

— Я заметил, что вы все время поете.

— И я скажу тебе, почему. Сегодня я обедаю с одним человеком. Ты теряешься в догадках, как я сумел уговорить жену? Пошевелил мозгами, вот как. Я сказал ей, что еду к адвокату. Глава киностудии должен постоянно видеться с адвокатом. Жены могут сердиться, их дело, но помешать — не могут. Скажешь им, что адвоката нет, разразится жуткий скандал, и все, крыть нечем.

— Значит, вы не собираетесь встречаться с адвокатом?

— Нет, Бодкин, не собираюсь. Я получил письмо от одного человека, который предлагает мне встретиться по одному важному делу, вот я и еду к нему в клуб. Не стоит и говорить, что там мне удастся по-человечески пообедать. Я знаю эти лондонские клубы! Хорошо кормят. Для затравки — суп, потом — дичь или ростбиф, йоркширский пудинг, а напоследок — шикарный десерт. И, конечно, сыр! Ты говоришь, пою? А что тут удивительного? Зима тревоги нашей[112] отступит под обильными лучами благой весны, и этим я обязан Дж. Б. Баттервику! Странно как иногда все сходится. Помнишь, я рассказывал, что был влюблен в училку и зубрил эту английскую словесность? Осторожно! Мы чуть не угодили в канаву!

И в самом деле, рука у Монти дрогнула, машина вильнула, а зазевавшаяся курица обрела крылья голубки и скрылась за горизонтом. Монти пережил серьезное потрясение. Он не отличался прыткостью мысли, но даже и большему тугодуму не составило бы особого труда догадаться, что отец Гертруды решил наладить связь с его хозяином.

Внезапному желанию угостить Лльюэлина обедом могло быть только одно разумное объяснение. Очевидно, он решил сделать все, что только в человеческих силах, чтобы Лльюэлин немедленно сменил секретаря. «Насколько было бы лучше, — слышал Монти, — нанять для такой серьезной работы одаренного молодого человека в роговых очках, который умеет печатать и стенографировать. Конечно, дорогой мистер Лльюэлин, если вспомнить тот случай с плюшевым Микки Маусом, Монти Бодкин — не самый надежный человек. Послушайтесь моего совета, увольте его немедленно. Выбросьте его во тьму внешнюю, где плач и скрежет зубовный».[113]

Такие мысли проносились в голове у Монти, когда он смотрел на своего пассажира, который теперь пел «Люби меня, и радость расцветет». Может быть, мелькнула надежда, он неправильно расслышал имя?

— Вы сказали, Баттервик? — выдавил он.

— Когда?

— Когда говорили о письме.

— О каком письме?

— О том, в котором кто-то приглашает вас пообедать. Это был мистер Баттервик?

— Это он и есть. По крайней мере, именно так он подписался. Отправил из какого-то Западного Далиджа.

— Это под Лондоном.

— Сколько тут пригородов!

— Да, есть кой-какие.

— Ну и Бог с ними, — сказал терпимый Лльюэлин. — Ты не знаешь песню «Барни Гугл»?

— Нет.

— Ее мало кто знает в наши дни. Она из старых.

— А письмо…

— Пришло, когда жены не было дома. Это хорошо. Я смог ей сказать, что адвокат мне просто позвонил. Нет, как меня изменили обстоятельства! Я прочитал его два раза, я прижал его к груди, как манну небесную. Получи я такое предложение от совершенно незнакомого человека у себя в Лльюэлин-Сити, я бы сказал секретарю, чтоб тот послал его к черту, но в наше суровое время каждый, кто пригласит меня на обед, становится Особо Важной Персоной, тем более, если речь идет о лондонском клубе. Помню, много лет назад приехал я в Лондон и мне случилось пообедать в одном из здешних клубов. В жизни не забуду! Курица под восточным соусом и три гарнира. Да, Бодкин, это были деньки!