Скобелев: исторический портрет - Валентин Масальский

Между тем в Петербурге белого генерала ждала гроза. Зная о гневе царя, симпатизировавший Скобелеву великий князь Константин Николаевич не посмел за него вступиться. Государственный секретарь Е.А.Перетц 20 февраля записал в дневнике: «Великий князь желал переговорить с государем о Скобелеве, но не решился, выжидая, не заговорит ли о нем сам государь. Несмотря на то, что они гуляли по парку около полутора часа, вопрос о Скобелеве так и не был затронут». О настроениях при дворе говорят дневники и воспоминания других сановников. П.А.Валуев, например, формулировал свое мнение в следующих неприязненных выражениях: «После речи здесь Скобелев сервировал новую поджигательную речь в Париже, выбрав слушателями сербских студентов».

Предупреждаю вопрос почитателей М.Ю.Лермонтова: да, это Петр Валуев, один из членов «кружка шестнадцати». Судьба почти всех шестнадцати была несчастливой, а то и трагичной. Валуев — единственный, кто достиг высоких государственных постов, графского достоинства и долголетия.

На речь и вызванную ее бурю должно было как-то реагировать и правительство. Инициативу подготовки официального заявления взял на себя Н.П.Игнатьев, представивший императору «всеподданнейший доклад» следующего содержания: «Ввиду шума, который наделали в Германии и на биржах слова, сказанные генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, мне казалось бы необходимым для предупреждения недоразумений напечатать в «Правительственном вестнике» сообщение, проект которого всеподданнейшим долгом считаю представить В.И.В. и доложить, что я сообщал предположение мое министру финансов и управляющему министерства иностранных дел, которые вполне одобрили как мысль, так и редакцию проекта». В левом верхнем углу этого документа, хранящегося в ЦГИА, рукой, очевидно, императора, начертано: «Хорошо». После высочайшего одобрения, 9 февраля 1882 г. в «Правительственном вестнике» появилось отредактированное Н.П.Игнатьевым и утвержденое Александром III заявление, дезавуирующее парижскую речь Скобелева: «По поводу слов, сказанных генерал-адъютантом Скобелевым в Париже посетившим его студентам, распространяются тревожные слухи, лишенные всякого основания. Подобные частные заявления от лица, не уполномоченного правительством, не могут, конечно, ни влиять на общий ход нашей политики, ни изменить наших добрых отношений с соседними державами, основанных столько же на дружественных узах венценосцев, сколько и на ясном понимании народных интересов, а также и на взаимном, строгом выполнении существующих трактатов».

Это и есть обещанное открытие? — может спросить нетерпеливый читатель.

Доклад Игнатьева — мое нововведение, оно предваряет открытие. Сейчас я к нему перейду.

Прибыв в Петербург, Михаил Дмитриевич явился сначала к военному министру П.С.Ванновскому, преемнику Д.А.Милютина. «Ванновский решился сделать выговор Скобелеву, — писал Г.А. де Воллан в дневнике. — Но Скобелев, как высокопревосходительный (Ванновский только превосходительный), принял это очень фамильярно и сказал, что он сожалеет». Теперь предстояла встреча с рассерженным царем. Об обстоятельствах аудиенции рассказывает А.Витмер со слов дежурного свитского генерала. Император, «когда доложили о приезде Скобелева, очень сердито приказал позвать приехавшего в кабинет. Скобелев вошел туда крайне сконфуженным и — по прошествии двух часов — вышел веселым и довольным». Витмер добавляет (передавая быстро распространившееся общее мнение): «Нетрудно сообразить, что если суровый император, не любивший шутить, принял Скобелева недружелюбно, то не мог же он распекать целых два часа! Очевидно, талантливый честолюбец успел заразить миролюбивого государя своими взглядами на нашу политику в отношении Германии и других соседей». Тот же, но более определенный смысл имеет рассказ В.И.Немировича-Данченко о его беседе со Скобелевым, опасавшимся реакции со стороны царя, и о последствиях уже состоявшейся аудиенции: «Опасения Скобелева не оправдались. В высшей степени интересен рассказ его о приеме в Петербурге. К сожалению, его нельзя еще передать в печати (уже в который раз! — В.М.). Можно сказать только одно — что он выехал отсюда, полный надежд и ожидания на лучшее для России будущее».

Возникает законный вопрос: как отнесся император к парижской речи Скобелева? Е.В.Тарле замечает, что об этом «сказать трудно». Может быть, Александр III действительно согласился с мыслями этой речи и вообще со взглядами Скобелева по внешней, а то и внутренней политике, по крайней мере, с их национальным аспектом? Я беру на себя смелость ответить на этот вопрос утвердительно. Высказывая эту гипотезу, примем во внимание, что она влечет за собой вопрос более широкого плана: до сего времени в исторической литературе еще не была сделана попытка выяснить вопрос о воздействии Скобелева на реальное формирование русской внешней политики и, если оно имело место, определить степень этого воздействия.

Кнорринг констатирует, что для смягчения гнева царя были нажаты многие пружины: заступничество Игнатьева, передовые статьи Каткова, в которых подчеркивались миролюбивые коррективы, внесенные Скобелевым в его английском интервью, добавим к этому и влияние в. кн. Константина Николаевича, который, можно предположить, все же нашел подходящее время переговорить с государем. К 7 марта, дню аудиенции, острый период миновал, и прием прошел благополучно. По содержанию беседы Кнорринг ограничивается предположением, что, может быть, царь действительно согласился со Скобелевым, и приводит примеры его доброжелательности по отношению к генералу, относящиеся к ближайшему после аудиенции периоду. «Вероятно, — добавляет биограф, — где-нибудь есть собственноручная запись Скобелева об этой аудиенции». Это, собственно, и все, что содержит по интересующему нас вопросу единственная фундаментальная монография о Скобелеве.

Для того чтобы решить поставленную проблему, необходимо рассмотреть следующие вопросы:

1) выяснить внешнеполитические взгляды, национальные симпатии и антипатии Александра III;

2) сделать попытку реконструкции беседы, состоявшейся во время аудиенции;

3) проследить фактическую внешнюю политику императора после памятной аудиенции.

Рассмотрим первый из этих пунктов. Новый император вступил на престол с репутацией германофоба. По-видимому, это чувство, резко отличавшее его от его венценосных предшественников, было в нем искренним. Не исключено, что у него еще в бытность наследником появились мысли об изменении внешнеполитического курса, но, придя к власти, он первое время приглядывался к обстановке и еще не предпринимал в этой сфере решительных шагов… Именно на это время приходится деятельность Скобелева, который прожил при новом монархе немногим более года.