Юрий Тынянов - Аркадий Белинков

Полагая, что он делает книгу о великом поэте, Вересаев ошибся: он сделал книгу не о Пушкине, а о том, какое впечатление производил Пушкин на своих знакомых.

Книга Вересаева вызвала многочисленные и иногда даже серьезные возражения, на которые автор не смог ответить убедительно. Но у книги было одно достоинство, имеющее отношение скорее к другим, не менее существенным обстоятельствам, чем к частному пушкинизму: Вересаев прикоснулся, и не очень осторожно, к болезненнейшей в нашей истории проблеме: говорить или не говорить, что у безоговорочно обожаемого объекта оторвалась пуговица, и объект так и ходит некоторое время с оборванной пуговицей, что, вне всякого сомнения, может снизить образ.

Вересаев не побоялся написать, что у объекта бывали в жизни минуты, когда он ходил с оборванной пуговицей.

В связи с этим ему пришлось давать объяснения.

"Многих моих оппонентов* коробит то якобы умаление личности Пушкина, которое должно получиться у читателей вследствие чтения моей книги", писал он. "О, как знакомы эти враждебно загорающиеся глаза почитателей-кумиропоклонников, это стремление так или так оправдать темные черты идола!" **

* Обвинения "оппонентов" в "умалении личности Пушкина" продолжались и после разъяснений и возражений Вересаева (И. М а ш б и ц - В е р о в. Обедненный Пушкин. "На литературном посту", 1927, № 5-6, стр. 99-101; С. В р ж о с е к. Жизнь и творчество В. Вересаева. Л., "Прибой", 1930), стр. 181-188; Г. Б р о в м а н. В. Вересаев. М., "Советский писатель", 1959, стр. .425-329).

** В. Вересаев. Пушкин в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современником. В двух томах, т. I, изд. 5-е. М. - Л., "Aсadеmia", 19.42, стр. 10, 11.

Негодование кумиропоклонников чаще всего было обычным добрым старым (и новым) ханжеством. Но у книги был другой, истинный недостаток, от которого автор просто отмахнулся, и отмахнулся напрасно.

Самое загадочное в книге Вересаева - это ее цель, зачем она сделана. Всё, что говорится и пишется о великом историческом деятеле, имеет значение и приобретает право на существование только в том случае, когда это объясняет его историческое деяние. Если же между так называемыми человеческими свойствами великого человека и его историческим деянием связь не может быть установлена, то "человеческое" свойство остается таким же частным и не подлежащим широкому оповещению, как и обычные свойства обычных людей. Книга Вересаева ни в какой мере пробел не восполнила и связь между человеческими свойствами писателя и его творчеством не установила. Произошло это еще и потому, что установить такую связь автор по крайне наивным мотивам отказался сам.

Считая, что "отвечать на большинство возражений не стоит" и что "некоторые можно отметить лишь как курьез", Вересаев все-таки отвечает, но делает это несерьезно и неубедительно. "Курьезы", по его мнению, заключаются в том, что ему "ставилось в упрек, что в книге Пушкин не отражается как поэт". Вересаев полагает, что "материалом для суждения о Пушкине как поэте должны, естественно, служить его произведения, - не перепечатывать же мне было их в моей книге!" - восклицает он. И больше по этому поводу не сказано ничего. Его книга нужна для того, чтобы показать, что "вся-то красота живого человека в его жизненной полноте и правдивости". Оказывается, "что самый великий человек - все-таки человек с плотью и кровью, со всеми его человеческими слабостями и пороками"*. Это соображение Вересаев излагает очень сжато, полагая, что интеллигентному читателю уже кое-что известно по данному вопросу. Что же касается "курьеза", то как раз о нем и написал свою книгу известный советский писатель Ю. Н. Тынянов.

Тынянов написал книгу о человеке-поэте. Он связал человека с поэтом, и в этом отличие концепции его книги от концепции Вересаева. Тынянов исходит из тех же соображений, из каких исходил Маяковский в автобиографии. Маяковский писал: "Я - поэт. Этим и интересен. Об этом и пишу. Люблю ли я, или я азартный, о красотах кавказской природы также - только если это отстоялось словом"**. Автобиография начинается этим высказыванием, оно выделено в отдельную главку и названо "Тема": Маяковский считает это соображение важным. Тынянов пишет о том, чем интересен поэт. Любит ли он, или он азартный, интересует писателя лишь в том случае, если это отстоялось словом. Человеческое неглиже имеет для него значение тогда, когда им можно объяснить поэтическое творчество. В отличие от почитателей-кумиро-поклонников, Тынянов поэтическое неглиже не прячет, потому что оно, видите ли, может снизить образ. Тынянов пишет не о неглиже, но если оно ему нужно, то он не постесняется. Вересаев выполнил лишь половину темы, и поэтому часть оказалась выданной за целое. Пушкин-человек вытеснил Пушкина-поэта. То главное, чем Пушкин интересен, осталось за пределами его книги. В отличие от Вересаева, Тынянов задачу исследователя видел в том, чтобы объяснить творчество художника, и если дурные поступки и скверные привычки это помогали сделать, то он их не боялся и не пренебрегал ими.

* В. Вересаев. Пушкин в жизни. Систематический свод подлинных свидетельств современников. В двух томах, т. I, изд. 5-е. М. - Л., "Academia", 1932, стр. 10, 11.

** В. В. М а я к о в с к и й. Полпос собрание сочинений в двенадцати томах. 1939-1949, т. 12. М., Государственное издательство художественной литературы, 1949, стр. 9.

Но истоки биографизма Тынянова были в одном пункте теми же, что и у Вересаева: оба писателя понимали, куда могут завести науку о Пушкине, или науку о Гоголе, или науку о Льве Толстом, или все другие области литературоведческой науки, или других наук труды, главным качеством которых были только преданность и благодарность.

Все недостатки Вересаева, даже его пушкиноведческий дилетантизм, теряют значение в сравнении с недостатками других писателей, обнаруживших в сложной и богатой натуре Пушкина неукротимое стремление к блестящей карьере* или настойчивые попытки без соответствующей подготовки расшатать устои Российской империи**.

Раньше Вересаева и Тынянова заговорил об этом Маяковский. Композиционный контраст, теза и антитеза его стихотворения "Юбилейное" (1924) построены на "живом" и "мумии", Пушкине историческом и "памятнике", "всяческой мертвечине". Формула "хрестоматийный глянец" была создана именно в этом стихотворении*** и именно в связи с попытками подменить научное изучение Пушкина преданностью, благодарностью и юбилейным елеем.

* См. Н. К. П и к с а н о в. О классиках. Московское товарищество писателей, 1933.

** См. М. И. М а л ь ц е в. Проблема социально-исторических воззрений А. С. Пушкина. "Ученые записки Чувашского Государственного педагогического института", вып. XII. Чебоксары, I960.