Греховные радости - Пенни Винченци

Спустя два дня Малышу позвонил Джереми Фостер: не могли бы они встретиться, чтобы поговорить о Чаке?

Джереми, по его словам, был потрясен, потрясен просто насмерть: Чак признался ему, что пользовался внутренней информацией банка и проводил на ее основе собственные сделки, что заработал огромные деньги на нескольких последних контрактах, которые проходили через «Прэгерс», купив акции на имя двух своих теток — одна из них живет в Айове, а другая в Висконсине, и фамилии обеих тоже Дрю, что, конечно же, в высшей степени удобно, — и переведя полученную таким образом прибыль на их счета. Малыш, потрясенный не меньше Фостера, решительно объявил, что сообщит о Чаке в комиссию, поскольку в данном случае может оказаться затронутой репутация «Прэгерса».

— Ты и вправду собираешься так поступить? — взглянул на него Джереми.

— Конечно, Джереми. Разумеется.

— Мне этого не хочется, Малыш. — Взгляд Джереми стал вдруг пустым и жестким. — Наше совместное сотрудничество, я имею в виду сотрудничество наших семей, Фостеров и Прэгеров, продолжается уже многие годы. Будет очень жаль, если что-нибудь испортит наши добрые отношения.

— Господи, Джереми, — удивился Малыш, — о чем это ты?

— Ты понимаешь о чем, — ответил Джереми, и взгляд у него стал еще более пустым. — Я хочу, чтобы Чак оставался здесь. Как партнер.

Обещаю тебе, что ничего неподобающего впредь никогда не случится. Давай просто сделаем вид, будто ничего не произошло. Прошу тебя, Малыш, пожалуйста.

Малыш задумчиво посмотрел на него. Он вспомнил о счете Фостера, о тех миллиардах долларов, которые из года в год проходили через этот счет; подумал о том, что сам факт сотрудничества с фирмой Фостера придавал банку «Прэгерс» такой вес и создавал репутацию, каких сам он никогда бы не имел; вспомнил слова отца о том, что не существует ничего, совершенно ничего такого, чего банк не сделал бы для одного из своих клиентов, тем более для важного клиента; довольно долго молчал, а потом проговорил:

— Хорошо, Джереми. Но я хочу услышать от самого Чака заверения в том, что ничего подобного никогда больше не повторится. Ладно?

— Договорились! — Облегчение, которое испытывал Джереми, было очевидным, даже почти ощутимым физически. — Спасибо. Большое тебе спасибо, Малыш. — Он улыбнулся самой обаятельной и обезоруживающей из всех своих улыбок; выражение его лица снова изменилось, теперь он опять был прежним Джереми, жесткость и враждебность исчезли. — Угостить тебя обедом?

— Нет, спасибо, — несколько суховато поблагодарил Малыш.

Много месяцев спустя ему все окончательно стало ясно после случайного разговора с Изабеллой. На одной из вечеринок, где им обоим случилось быть, Малыш обнаружил ее в ванной комнате; она была сильно пьяна, ревела и не понимала, что говорит.

— Что, так скверно, да? — спросил Малыш. — А мне казалось, что у вас с Джереми все наладилось.

— Не знаю, Малыш, ничего не знаю, — всхлипнула она. — Я его все время прощаю, а потом опять узнаю про него что-нибудь ужасное. Теперь вот он завел себе какое-то черное ничтожество, причем в полном смысле слова ничтожество, их постоянно видят вместе.

— Изабелла, бедняжка. А ты не можешь подсыпать ей яду в чай или еще что-нибудь в этом роде?

— Малыш! Если бы ей в чай! Это мужик! Невыносимо, невыносимо. Для меня это полнейшее унижение. Я думала, что все уже кончилось… я имею в виду эти его особенности. После той истории с Чаком мне…

Она вдруг замолчала и уставилась на Малыша, слезы у нее мгновенно высохли, глаза широко раскрылись от ужаса.

— О господи, Малыш, черт побери, я тебе ничего не говорила, я забыла, что Чак работает у тебя, пожалуйста, не обращай внимания на то, что я тут наболтала, забудь, что я сказала, пожалуйста…

— Ну конечно забуду. — Малыш рассеянно похлопал ее по руке. — Разумеется. Не бойся, Изабелла. Я хорошо умею хранить секреты. На, держи платок, и давай-ка я тебе принесу чего-нибудь выпить.

Он вышел из ванной комнаты и направился к бару за бокалом для Изабеллы. Он никак не мог собраться с мыслями, и ему было очень паршиво.

В тот день, когда у него случился сердечный приступ, Малыш чувствовал себя особенно хорошо. Они уже провели с Энджи несколько превосходных дней вдвоем; Мэри Роуз была с детьми в Нантакете, большинство знакомых уехали на лето из Нью-Йорка, и им с Энджи ничего не грозило. Ночевал он обычно дома, на случай, если бы позвонила Мэри Роуз, поднимался очень рано, часа в четыре или даже в три, натягивал тренировочный костюм и отправлялся в Гринвич-Виллидж, к Энджи; Нэнси, их горничная, спала очень крепко и обычно видела Малыша, только когда он уже возвращался назад; несколько раз она отвечала Мэри Роуз по телефону, что мистер Прэгер отправился на пробежку, а нередко и добавляла при этом, что, с ее точки зрения, не очень хорошо заниматься бегом при той жуткой жаре, какая обычно стоит в Нью-Йорке в августе.

Малышу впоследствии много раз приходила в голову мысль, что если бы он и в самом деле хоть немного бегал, возможно, с ним бы не произошло никакого приступа.

Глава 18

Шарлотта, 1983

Коттедж «Дикая роза», Уотери-лейн, Теллоу, Норд-Скибберин, Вест-Корк.

Уважаемая леди Шарлотта!

Благодарю Вас за Ваше письмо. Мне было очень приятно получить его и прочесть те добрые слова, которые Вы написали о платье, надетом на Вас в день Ваших крестин. Простите меня за то, что я не ответила Вам раньше; но Ваше письмо добиралось до меня довольно долго (три месяца, подумала Шарлотта; что ж, это очень по-ирландски), вначале его пришлось пересылать дальше из Дублина, где теперь по адресу моей прежней мастерской проживает новый, очень неторопливый владелец, а потом оно долго лежало в Теллоу, на деревенской почте, где для меня откладывали всю корреспонденцию, пока я навещала свою сестру в Америке.

Я крайне польщена предложением сшить Вам новое платье, но, увы, вынуждена отказаться: у меня сейчас стало очень плохое зрение, и мне пришлось давно уже бросить работу. Это все очень грустно, но чему быть, того не миновать. Возможно, Ваша подруга могла бы воспользоваться для своего ребенка Вашим платьем? Хорошо, когда крестильные одежды передаются от человека к человеку.

Если Вам случится быть в наших краях, пожалуйста, не откажите в любезности и навестите меня, и обязательно прихватите с собой фотографию Ваших крестин. Мне это доставило бы величайшее удовольствие. С наилучшими пожеланиями счастливого и радостного Рождества.

Искренне Ваша,