В Дикой земле - Илья Олегович Крымов

осваивал, и слушал рассказы своего доброго хозяина о разном, том и этом. Пожалуй, орангутанг был послан риву самой судьбой, так как жажда общения, кою тот не мог утолить среди сородичей, заставляла его быть особенно открытым для чужака. Такое поведение мало кому из разумных существ являлось свойственным.

— Скажи-ка мне друг Вийджа, — бормотал Тобиус, вежливо отказываясь от предложенной выпивки, — а вот эти плоды, они называются…?

— Это кобан! — отвечал орангутанг, вкушая крупный белый тутовник.

— И этот сладкий дар растёт…?

— Ну как же! Плод кобан растёт на дереве кобан!

— А дерево кобан это…?

— Это Ронтау!

Вийдже показалось, что сразу несколько страниц из книги его гостя быстро перелистнулись сами собой. Отшельник с подозрением уставился на бутылочную тыкву у себя в руке и крепко задумался над тем, чтобы сделать перерыв, немного отойти от расслабляющего пьянства. Тобиус же быстро записывал свои мысли.

Хандунский фикус, — он помнил это неплохо, — и в обычном своём виде мог занимать огромные пространства. Его ветви тянулись параллельно земле и формировали множество так называемых воздушных корней, — мягких побегов, ниспадавших ближе к земле. Большинство этих корней со временем усыхали, но некоторые дотягивались до почвы, твердели, толстели, и начинали нести службу настоящих древесных стволов, становились опорой для продолжающегося роста дерева вширь. Такая форма произрастания называлась ботаниками термином «баньян». Аномальная природа Дикой земли сделала его просто невероятно огромным, не любой настоящий вестеррайхской город занимал ту площадь, которую поглотил этот баньян. Но изменения в генной структуре дерева наверняка не ограничились размерами, ибо плоды хандунского фикуса, небольшие, красные, малопривлекательные для человека, превратились в огромные и сладкие плоды шелковичного дерева. И шелковица, и хандунский фикус являлись членами одного и того же семейства — тутовых. Так в исполинском баньяне соединились черты двух дальних родственников. Но и это было ещё не концом размышлений.

Тобиус окончательно уверился, что обширные прорехи в листве баньяна являлись не чем иным как пастбищами. Ведь не зря сару-хэм облачались в прекрасный шёлк как в повседневную ткань, — они познали тонкости шелководства, они владели тутовым шелкопрядом, гусеницы которого, шелковичные черви, питались листвой баньяна и снабжали целый обезьяний город шёлковой нитью.

— Если я кому-нибудь там, дома, расскажу, что здесь происходит, какая жизнь бьёт здесь ключом, мне же не поверят, — бормотал маг, чёркая в книге заклинаний чернилами из чистой магии.

Два его слушателя, Лаухальганда и мимик, не обратили внимания. Они давно привыкли к тому, что Тобиус порой бормотал себе под нос в минуты задумчивости. Тем временем он принял решение.

* * *

Следующим утром человек решил покинуть дом орангутанга, чем несколько того удивил и даже огорчил. Возвращение к честному отшельничеству, когда из собеседников только каменный идол обещало стать для Вийджи тем ещё духовным испытанием.

— Я пойду обратно, — говорил Тобиус, — вернусь на север.

— В Ронтау не пойдёшь? Ну и правильно, — степенно кивал святой отшельник, — ничего хорошего там не нашёл бы. Народ не любит чужаков.

— Твой совет очень мне пригодился, спасибо. — Маг оглядел место своего отдохновения, вздохнул. — Надеюсь, Длиннохвостые не помчатся за мной вдогонку?

— Я не стану им говорить. А даже если б и сказал, не отправились бы они в такой дальний путь ради невесть чего. Дома дел достаточно.

— Хорошо, хорошо. Ну, будь здоров, Вийджа!

— Постой.

Сару-понхи снял со своей затерянной в кожаных складках шеи бусы, набранные из деревянных шаров, белых и чёрных, вскрытых неизвестным лаком и водрузил их на шею Тобиуса.

— Дар на память. Хм. Что ж, и ты тоже будь здоров, сумасшедший безволосый че-ло-век. Я начну просить Образ Предка, чтобы ты добрался до своего дома живым и невредимым… придётся очень много просить.

Рассмеявшись, маг взмахнул рукой и отправился в сторону реки.

Он двигался вверх по течению, при этом не забывая оглядываться в поисках опасностей, проверять каждый камень, каждое дерево, везде видеть опасность. Также он убедился, что симиан не следовал за ним, не провожал. Вот и прекрасно.

Тобиус перемахнул через реку и углубился в лес на той стороне. Он нашёл укромное местечко в корнях огромного клёна, прикрытого сверху словно навесом пожелтевшими листьями лопуха. Его никто не видел, можно было заняться делом, а именно, плетением иллюзии.

Сначала перед магом появился нематериальный носач, затем ревун, затем милая игрунка. Обезьяны и обезьяноподобные, которых он когда-то видел в атласах, древесные жители юго-восточных регионов мира, тёплых островов, а также Унгикании. Не то чтобы он помнил абсолютно всех, но цепкая память как скряга копила образы всего и вся, так что многое сохранилось. Большие и малые, разных цветов и форм, обезьяны появлялись и исчезали, пока, наконец, Тобиус не остановился на одном непримечательном малыше. Красное лицо, густая серая шерсть с коричневым оттенком, руки почти человеческие, ноги похожие на руки, от хвоста коротенький огрызочек. Вот она, снежная обезьяна, также известная как макак гвехэньский, обитатель лесов и гор.

По воле создателя образ встал на задние лапы, выпрямился; изменились пропорции тела от обезьяньих к человеческим, стали длиннее ноги, укоротились руки. Подошла очередь головы, тут он воплотил особенности сару-хэм, увеличил лоб, уменьшил челюсти и глаза. Получившийся образ был точно подогнан по росту и прочим параметрам к фигуре Тобиуса, после чего обряжен в одежду волшебника. Тоибус укоротил рукава, штанины, избавился от сапог. Вот и готов представитель нового вида разумных обезьян, — сару-данх.

— Теперь ты, — обратился маг к своему плащу, — видишь это?

На фибуле открылся красный глаз.

— Видишь, молодец. Смотри внимательно, — по воле Тобиуса нематериальный симиан показался со всех сторон, — голова и предплечья должны быть мохнатыми, если они пожелают меня схватить, потрогать. До ног дотронуться не дам, но там тоже нужно будет что-то придумать. Сможешь изловчиться?

Как и со многими иными направлениями Искусства, магия сплетения иллюзий давалась Тобиусу на весьма ограниченном уровне. Его иллюзии могли очень легко обмануть всего два из пяти основных чувств человека: зрение и слух. Значительно хуже дело обстояло с обонянием, не говоря уже о вкусе и осязании. Были в Академии Ривена маги, умевшие создавать дворцы из чистой магии, возводить крепостные стены, выпускать на бранное поле иллюзии солдат, способных неиллюзорно огреть противника алебардой по голове.