Однажды в Челябинске. Книга вторая - Петр Анатольевич Елизаров

коридора (даже номер запереть не удосужились). Осмотрелся. Комната Смурина, Зеленцова, Костицына и Шабашкина. Все дрыхли так, будто ничего не произошло – спиртное знатно сморило команду. Припомнив начало столь волнительной ночи, я омерзительно щелкнул зубами: если б они соблюдали режим, ничего б не случилось. Я с неприязнью взглянул на обитателей номера, который сейчас смахивает на неприбранный чулан. Самих лежебок как взрывом по комнате разбросало – словно их вместе с одеждой и постельным бельем прополоскали в стиральной машинке: подушки в одной стороне, одеяла – в другой, матрасы – в третьей, спящие туши – в четвертой. Раскардаш, затхлый запашок алкоголя, свисающие с коек ноги и руки. Кто-то похрапывает. Я отступил назад и нечаянно повалил на пол стоящие в рядок опустошенные бутылки. Из одной даже вылилось содержимое – слегка выдохлось за ночь.

Этот номер – отличное место для начала утренней разборки: я нащупал доисторический выключатель; пластиковый свисток на шнурочке я всунул в рот и готовился начать кипиш.

Свет резко озарил комнату. За ним незамедлительно последовал оглушительный свист, способный устроить ядерный взрыв барабанным перепонкам: я старался – всю дыхалку выдул.

Квартет спящих от внезапности синхронно подлетел на панцирных кроватях. Шабашкин вскочил так резко, что носки его ног и пальцы его рук соединились где-то в воздухе, будто он зарядку делает. После чего он свалился на пол вместе с одеждой и постельным. Костицын вытаращил на меня глаза. Смурин закрыл уши. Зеленцов не мог сообразить, где очутился и что творится.

Я вложил в свой голос все рвение и громкость, что на тот момент имел:

– А-А-А! ПОДЪЕМ! Подъем, алкашня! Через минуту всем строиться в холле! Кого не будет – пусть пеняет на себя! И чтоб одеты были как на парад! Все в ваших руках! Время пошло! – хлопнул в ладоши я, сделав еще пару свистков.

В комнате наступило мгновенное оживление. Все кинулись спросонья разбираться, где и чья одежда. Выглядит потешно. И это только начало.

– Чего вылупился, Костицын?! Бегом остальных будить!

Толик быстро спрыгнул с кровати и в одних трусах ринулся к остальным товарищам по команде, залетая в их комнаты как ураган или истошно тарабаня по дверям с призывом просыпаться.

Я же вновь дунул в свисток – покой иных жильцов меня интересовал мало (вообще много спать вредно). В голове уже давно шел обратный отсчет. Я торжественно расхаживал вдоль комнат, где стремительно поднимался шум, а после и паника. Остановившись в холле, я принялся ждать. Словно муравейник водой окатили – именно так нынче выглядит расположение «Магнитки-95».

Из номеров с распахнутыми дверями издавались непечатные выражения. Никто и не подвергает сомнению то, что нужно подчиниться помощнику тренера, чтоб не возникло лишних подозрений. К тому же неподчинение тренеру всегда карается – сюда же с недавнего времени относится пренебрежение указкам помощника тренера. Сегодня срыва никак нельзя допускать, ведь все конкретно накосяпорили.

Хоккеюги повскакивали с постелей и стали метаться, будто только что вылупились. Одно удовольствие лицезреть подобное зрелище. Каждого из спортсменов охватили страх и желание обставить других.

– Мужики!

– Пацаны!

– Сука! Шухер!

– Палево!

– Бля-я-я-я!

– Физкульт-привет!

– Шмотки, мать твою!

– Прячь! В окно, в шкаф, под кровать!

– Жри! Пей! Глотай давай! Скорее!

– Ну ты и тормоз! Жопа просто!

– Сам виноват!

– Зачетные боксерки! Где брал?!

– Бутылки! Убирай, а то присядем на них сейчас!

– Зачем разбудили? Мне снились бабы.

– Потом! Не то! Вот это сначала!

– Кто здесь блевал?! Признавайтесь!

– Проснись же, говнюк! – послышался знатный шлепок по лицу (либо по заднице).

В одной из комнат послышался грохот – это на луже недопитого пива поскользнулся Вова Шабашкин.

– Чего разлегся, ебалай?!

– Все в порядке! Я в порядке!

– Булками шевели!

– Не успеем!

– Чего ржете?! Водички дайте!

– Вылетишь в окно!

– Да я лучше под землю провалюсь!

– Ха-ха-ха, да как тебя так угораздило, мешок?!

– Снимай, не твой же шмот!

– 30 секунд! – объявил я. – Толик, не забудь нижнюю комнату разбудить, – хоккеисты ведь заселились и в номер этажом ниже.

Костицын сломя голову помчался туда, сверкая пятками и уйдя в занос на мокром полу.

– Ты босиком, что ли? – удивился я. – А позвонить им не судьба?

– Живее, раз-два! Ziegel, ziegel! Schneller!

– Сдурел?! Убери это подальше, а то увидят еще!

Такими возбужденными, взъерошенными и несобранными я прежде хоккеистов не видел. Даже правильный Андрей Волчин потерялся в суете, словно обездоленный. Всюду гремели, шуршали, топали, шныряли, кричали, матюгались. Да невозможно за минуту ни улики скрыть, ни себя в порядок привести, размышлял я. Остается четверть минуты – возня явно разбудила людей снизу и сверху. Вещи летали только так. Кто-то шевелился сонно, не имея возможности попасть ногой в кроссовок, а кто-то летал по комнате, будто выжрал цистерну энергетика, чуть ли не на потолок запрыгивая. «Стоит, наверное, и комнаты проинспектировать? Нет, это лишнее, – думал я. – Надо же, вещи толком не разложили, а до бутылок дорвались!»

– Не спи!

– Надзиратель! Атас!

– Гоблин, сука! Ты чего сделал?!

– Прости!

– Помирать, так с музыкой, – раздалось из крайней комнаты.

Отведенное для приготовлений время заканчивалось, но переполох в номерах и не думал подходить к концу. Хаотичное движение из угла в угол продолжалось вместе с попытками припрятать или уничтожить улики вчерашней пьянки, а также натянуть штаны, носки и футболки, попытаться зубами схватить полотенца со спинок кроватей, удерживая при этом мыльные принадлежности подбородком или прочими частями неповоротливого тела. Такая неимоверная концентрация здорово отрезвляет и бодрит спортсменов, а мне служит отличнейшим лекарством от сна. Пора завязывать с балаганом.

– Все! Время!!! – крикнул я – меня услышали даже на улице.

Тут же в холл высыпали 16-летние пацаны, надежда магнитогорского хоккея – одной толпой, словно во время беспорядков, кто во что горазд. Парни выстроились в три шеренги и уставились прямиком на стену или на затылки одноклубников впереди, лишь бы не встречаться с моим разъяренным взглядом. Холл превратился в импровизированный плац. Хоккеры как смогли построились по-армейски в надежде, что я не замечу ничего странного. Однако я знал неимоверно много. Со своего места я видел и шесть пар глаз тех, кто отличился больше остальных.

Отметив такую покорность, я ощутил некоторый прилив задора: «Сейчас-то я оторвусь по полной».

Я с важным видом неторопливо прошелся вдоль первого ряда. Чего я только там не увидел. Картина передо мной одновременно смешит и пугает – будто маленькую комнатушку обклеили обоями тысячи видов и цветов. Бросились в глаза футболки наизнанку, штаны шиворот-навыворот, разная обувь на ногах, свисающие или разорванные треники, шорты, майки – в основном чужие, поскольку кому-то они тесны, а на