Богатство - Майкл Корда

– Мама, – сказала она, – отец оставил какие-нибудь бумаги?

– Что ты говоришь?

– Я говорю – бумаги отца у тебя?

– Конечно, дорогая. А в чем дело?

– Если там есть что-нибудь обо мне и Билли, я хочу, чтоб ты это нашла.

– Ну, там их ужасно много. Что именно тебе нужно?

– Не знаю. Свидетельство об аннулировании брака? Что-нибудь, мама.

– Дорогая, там их целые коробки. Я их никогда не разбирала. Я даже не помню, куда я их засунула.

– Мама, ты должна была просматривать его бумаги.

– Я все это представила мистеру Гримму. Я имею в виду – счета фермы, страховые полисы, все, что казалось банка – отец хранил все это очень аккуратно, как ты можешь себе представить.

– Просто п о с м о т р и, мама, вот и все.

– Ну, я же не знаю, что искать. Почему бы тебе не приехать и не посмотреть самой?

Алекса вздохнула. Все тот же старый шантаж. Ничто в мире не могло заставить ее вернуться в Ла Гранж, и мать это прекрасно знала. Точно также как и мать не жаждала, чтоб ее единственная дочь вернулась, принося с собой воспоминания, от которых она изо вех сил старалась избавиться. Алекса не сомневалась – никогда, что мать ее любит, но находит, что это легче делать издалека, утешаясь иллюзией, будто Алекса уехала из Ла Гранжа,чтобы сделать карьеру в Нью-Йорке, а не потому, что остаться ей было невозможно. Их обеих устраивало, что Алекса ни разу не возвращалась, однако миссис Уолден также было необходимо жаловаться на это, словно здесь всецело была вина Алексы.

Порой Алекса гадала, что будет, если она ответит: "Отлично, я уже выезжаю, готовься", но обе они знали, что это невозможно, пока нет, и, поскольку это "пока нет" тянулось годами, оно могло также означать "никогда". Алекса не обижалась. Мать нашла способ справиться со страхом. Алекса могла только пожелать себе обрести иллюзию, которая бы также помогла ей самой, затем, поразмыслив, решила, что таковой может служить надежда быть принятой семьей Баннермэнов.

– Мама, – сказала она, – если кто-нибудь еще явится к двери и начнет задавать вопросы, не разговаривай с ним. Позвони мне. Пожалуйста.

Последовала пауза. Потом мать снова, тихим, совершенно другим голосом, словно ее истинная сущность проступила сквозь маску пустоголовой сплетницы, живущей в мире, где никогда не случается ничего плохого.

– Элизабет, – прошептала она,– с тобой все будет в порядке?

– Не знаю, – тихо ответила Алекса.

– Ты не сделала ничего дурного, правда?

– Правда. Я не сделала ничего дурного.

Она попрощалась и повесила трубку, чувствуя себя еще более одинокой. До нее стало доходить, что если Букер узнал, что произошло между ней и отцом, или хотя бы догадался, у него на руках будет козырная карта, пусть он даже не осознает этого. Ни за что на свете – даже ради завещания Артура и богатства Баннермэнов, – она не может допустить, чтоб обстоятельства смерти отца стали публичным достоянием. Мать не переживет, услышав об этом в теленовостях, прочитав в газетах, и зная, что соседи делают то же самое.

Несмотря на злость на Букера, она заставила себя уснуть.

Она внезапно проснулась от скрипа входной двери, и немного полежала, пытаясь вспомнить, во сколько приходит уборщица. Слабо зажужжала охранная система, и она увидела красный огонек на панели рядом с кроватью. Он быстро мигнул и сменился зеленым, после того, как набрали код. Алекса повернулась набок, взглянула на часы и с изумлением увидела, что всего лишь три утра.

Она вздохнула и улеглась вновь, надеясь уснуть, затем ощутила толчок адреналина в крови, и резко села, завернувшись в одеяло. Она была жительницей Нью-Йорка, и рассказы об ограблениях и взломах были частью ее повседневного бытия, хотя с ней никогда ничего подобного не случалось. Ей было страшно быть одной в квартире всего лишь несколько часов назад, и она не могла убедить себя, что это бессмысленно. Теперь же ей действительно было чего бояться, и она удивлялась своему спокойствию.

Она попыталась оценить ситуацию. Кто бы это ни был, у него был ключ, и он знал входной код – может, это охранник? Но никакие охранники не тревожили их с Артуром, когда они ночевали здесь раньше. Однако это было возможно. Позвонить в службу безопасности? Она понятия не имела, какой у них номер, и где он записан. Она могла нажать "кнопку тревоги", но не представляла, что за этим воспоследует. Звонить 911 ей не хотелось – она наслышалась, насколько они неповоротливы и какие бюрократы их операторы, кроме того, только неделю назад, казалось, половина городской полиции протопала через ее квартиру, чтобы посмотреть на тело Артура.

Она сидела очень тихо, странно обеспокоенная тем, что одета лишь в трусы и лифчик, тогда как грабитель – если это грабитель – ходит по комнатам внизу. Потом до нее дошло через несколько секунд – он может подняться и изнасиловать или убить ее. Она быстро подняла трубку, чтобы набрать 911 – она начинала сознавать, что полиции она будет рада, и, честно говоря, хотела бы, чтоб та уже была здесь, когда услышала в трубке тихий голос с испанским акцентом.

– Я внутри, – сказал он. – Без проблем.

– Неужели взломщики звонят по телефону, как только входят в квартиру? – удивилась она. Прислушалась, стараясь не дышать. На другом конце линии приглушенный голос что-то пробубнил.

Последовало клацанье, шорох перебираемых бумаг, хриплое дыхание – казалось – это длилось до бесконечности, затем раздался щелчок зажигалки, и тяжелый кашель курильщика.

– В столе его нет.

– Ты уверен? Манильский конверт? – голос на другом конце линии был глухим и невнятным, но несмотря на искажения, казался смутно знакомым. Она спросила себя, не Роберт ли это Баннермэн, и в тот же миг, когда вопрос пришел ей на ум, она поняла, что угадала.

– Я знаю, что искать, – грубо отрезал человек с испанским акцентом. – Я посмотрю вокруг.

Он повесил трубку. Она еще минуту лежала, прислушиваясь к шагам внизу и гадая, что делать. Если она наберет 911, он, конечно, услышит ее голос, и пятнадцати минут или получаса, до того, как прибудет полиция, ему хватит, чтобы убить ее, если он решит это сделать. Когда он поднимется, ей негде будет спрятаться, если он профессионал, на что очень похоже. Он обыщет шкаф и ванную, и в любом случае, как только увидит постель, то поймет, что здесь кто-то есть.

Она чувствовала едкий, резкий запах – сигаретный дым, но не от обычных сигарет, а от каких-то иностранных, из крепкого черного табака. Услышала щелканье выключателя, когда он подошел к подножию лестницы, и без колебаний нажала на сигнал тревоги. Раздался высокий пронзительный вой, от которого у нее заложило ушные перепонки. Явно то же произошло с грабителем. Он выругался и бросился к выходу.

Несмотря на шум, она вздохнула с облегчением. Зазвонил телефон, она подняла трубку и назвала охраннику свой номер, надеясь, что действует правильно. Сирена умолкла.

– Кто вы? – спросил охранник.

– Миссис Артур Баннермэн.

Последовала пауза.

– В моем списке такой нет, мэм.

– Поищите мисс Александру Уолден.

Снова пауза. – О, кей, мэм. Какие проблемы?

– Никаких. Я просто нажала сигнал тревоги по ошибке.

Она попрощалась и повесила трубку.

Алекса подумала, не позвонить ли Стерну, но не знала, что ему сказать, и что он сможет сделать, а кроме того, слегка стыдилась, того, что с самого начала скрыла от него тайны своего прошлого. Рот, догадывалась она, вероятно, способен подсказать ей, как обойтись с Букером, но никто из них не сумеет остановить Роберта, если тот решил ее разоблачить. Если бы только Артур был здесь, думала она. Потом, когда она лежала в постели, которую делила с ним, ее осенило, что он предвидел именно такую ситуацию, и подготовился к ней.

Не потрудившись одеться, она сбежала по лестнице к столу, где только что копался взломщик, нашла адресную книгу Артура, и набрала номер Бакстера Троубриджа.

Квартира Троубриджа была старинной и огромной. Недостаток стиля происходил от его избытка, словно мебель многих домов и многих поколений была поставлена здесь так плотно, что трудно было найти, где сесть. Портреты, предположительно фамильные, заполняли стены от пола до потолка, на креслах громоздились стопки книг, на полу пылились бесконечные вазы старинного фарфора. Повсюду, куда ни глянь, были памятки прошлого Трубриджа, покрытые более или менее толстым слоем пыли.

Сам Троубридж, хотя было всего десять утра, был одет в сливового цвета бархатный смокинг и тщательно отутюженные серые фланелевые брюки, и обут в бархатные бальные туфли с фамильным вензелем, вышитвм золотом. До того, как войти, Алекса насчитала по меньшей мере десяток кошек, и судя по запаху, подстилки за ними никто не убирал.

– Извините, что позвонила среди ночи, – сказала она.

– Я мало сплю, так что все в порядке. К счастью, вы не разбудили отца.