Новый взгляд на историю Русского государства - Николай Морозов

«Героические конники — участники пробега Ашхабад—Москва — вчера подъехали (в поезде) к границам Туркмении. Навстречу им примчалось несколько сот всадников-туркменов. С высоты воздуха их встречала эскадрилья самолетов „Динамо“.

Многочисленная толпа колхозников забросала героев цветами. 13 сентября конники прибыли в Ашхабад. Этот день объявлен всенародным туркменским праздником».

И справедливо, — прибавим мы от себя. А сравнив это с походами «монголов» оттуда же в Москву и даже далее и обратно, сделаем же, наконец, и подобающий вывод. Очевидно, что и монгольский отряд Батыя, выехав весной из прикаспийского Сарая и прибыв, как эти рекордные всадники, только к сентябрю в Москву, Тверь или Старую Руссу, близ Великого Новгорода, уже не смог бы возвратиться домой без помощи железной дороги или дать о себе известие туда без радиотелеграфа ранее сентября следующего года, т. е. «герои» пропадали бы без вести для своего заволжского великого хана более года. Каким же образом такой далекий хан мог бы держать в подчинении у своих сборщиков податей все русские крупные города без постоянных сильных оккупационных отрядов и не лишив права местных русских князей иметь русские и по природе своей враждебные ему войска?

Прямое наблюдение ближайшей же к нам жизни народов показывает нам, что все это могло бы быть только в том случае, если великий хан, как римский папа у католических народов, или как Далай-лама у тибетцев, считался у русских главой их церкви, наместником бога на земле.

А между тем ортодоксальные историки как раз и отбрасывают такое объяснение, объявляя «татар» или «монголов» иноверцами, державшимися исключительно военной силой. Они утверждают, что сами русские князья в продолжение 300 лет ежегодно по очереди совершали такие же «беспримерные в истории» конные пробеги, как на днях приехавшие в Москву 30 туркменов, но только в обратном направлении и не с целью представиться своим покровителям, а с целью поклониться своим угнетателям, не считаясь в своих выводах ни с климатическими условиями проходимых стран, ни с состоянием культуры и техники в данное время, ни с физическими силами людей и лошадей.

С нашей точки зрения почти трехмесячный переезд 30 туркменских всадников из Ашхабада в Москву имеет даже несравненно большее значение, чем придали ему в Москве: это опытное доказательство невозможности Батыевых походов, и остается пожелать, чтобы верящие в монгольское иго историки попробовали повторить походы Чингис-Хана, чтобы доказать опытным путем их еще большую физическую невозможность. Там, где является возможность сомнения, опыт всегда решает дело. Но только... не достаточно ли для этого и только что описанного опыта?

Том II

Критический разбор

Прежних западных востоковедов

Пролог. Психология сочинительства исторических сообщений

Глава I. Краткое резюме предыдущего тома

Для того, чтобы мой читатель не путался в многочисленных и разнообразных деталях, которые мне, по необходимости, пришлось привести для достаточного обоснования моих столь неожиданных выводов о «татарском иге», я резюмирую здесь их основную сущность, и лучше всего в той последовательности поисков и размышлений, посредством которых, против воли меня самого, я к ним пришел.

Когда я пошел по лингвистическим следам, то увидел: вот, в русских летописях мы находим, что татарские сборщики податей назывались бессерманами, откуда русское слово бусурман. Но ведь это немецкое слово Besteuerman — сборщик податей: от глагола besteuern — собирать подати, и от существительного steuer — налог.

Вот, в русских летописях предводители татарских отрядов назывались баскаками, и это производят от тюркского слова баскан — нажимать. Но какой же чиновник будет сам себя называть официально нажимателем? Ведь так могли бы назвать его только русские на своем, а не на его языке, которого они даже и не знали... И зачем все это поистине «нажимистое» словопроизводство, когда само собой навязывается другое совершенно простое. Переведите только на русский язык слово капитан, происходящее от латинского caput — башка, глава, и вы получите башкак, т. е. главак, откуда и теперь осталось слово «главнокомандующий» и «главарь». Точно так же и по-немецки ротный командир называется Hauptman, т.е. главак, иначе башкак, превратившийся затем в латинском произношении носителей этого русского названия — в баскака, из-за того, что по латыни чужеземный звук Ш заменяется через С.

Я стал затем применять и экономические соотношения и соотношения сил русских и татар.

Вот новгородский князь Александр Невский в 1240 году в большой битве на Неве разбивает шведского полководца Биргера, вследствие чего и получает свое прозвище. А затем, как это видно из иностранных источников, он наносит сильное поражение соединенным силам рыцарей Ливонского и Тевтонского орденов на льду Чудского озера при так называемом «Ледовом побоище» (1242 году), «победоносным походом против Литовцев обеспечивает независимость от них Новгородского княжества». А что же этот герой и победитель делает потом? Уж не сошел ли он с ума? Через три года после своих блестящих побед, он вместе с братом Андреем едет в 1245 году с великими трудами и лишениями, при тогдашнем отсутствии проторенных путей сообщения, по диагонали через всю восточную Европу — не иначе как через Тверь, Москву, Рязань, Тамбов, Саратов и по мало населенным степям в какой-то Сарай на нижней Волге, нежизненность которого доказывается тем, что от него потом ничего не осталось. Он едет, преодолевая все препятствия, в орду к бусурманскому Бате-хану (т. е. батюшке — священнику, так как «хан» есть библейское слово, значащее священник, а Батый испорченное русское Батяй[302]).

А затем дело становится еще хуже: Батюшка-священник (Батя-хан) отправляет его по непроходимым, при тогдашних культурных условиях путям сообщения, в Забайкалье, в какое-то пропавшее затем без следа урочище на реке Амуре к Великому Хану (т. е. в переводе к Великому Священнику — Pontifex Maximus по латыни) и через 7 лет путешествия, в 1250 году, Александр Невский возвращается обратно с бумагой («ярлыком») на княжение в Киеве и Новгороде, а его брат Андрей с бумагой на княжение во Владимире. Потом за великую покорность и усердие Александр Невский получает еще ярлык[303] на великое княжение во Владимире и умирает благополучно через 11 лет 14 ноября 1263 года, после чего, несмотря на такую свою преданность бусурманам и бусурманству, причисляется православною церковью к лику святых. Его мощи открываются еще в 1381 году, т.е. за сто лет до сброса «татарского ига» Московским великим князем Иоанном III, а в 1724 году переносятся, будто бы, из Владимира в Петербург в Александро-Невскую Лавру.

Но ведь это же все так нелепо, что мне для оправдания остается только отослать читателя к любому подробному энциклопедическому словарю для проверки такой биографии. Ведь ехать из Великого Новгорода после победы над шведами, над Ливонским и Тевтонским орденами и над Литовцами за нижнюю Волгу в Прикаспийскую Орду, а затем еще и в Забайкалье (!!) на реку Амур (!!), чтобы утвердиться у тамошнего бусурманского Великого Первосвященника в правах на христианское княжение в защищенном так блестяще Великом Новгороде, это то же самое, как если бы русский царь Александр I после отражения Наполеона поехал утверждаться в своих правах на царствование в России к шаману на Чукотский Нос и возвратился бы оттуда с «ненецкой» грамотой на Всероссийское царствование, после чего, несмотря на такую великую преданность шаманству, был бы причислен русской церковью к лику святых.

Другое дело, если после своих блестящих побед на льду Чудского озера над Ливонским и Тевтонским орденами он почувствовал, что они все-таки не оставят его в покое и решил отдаться под покровительство более влиятельного гроссмейстера Ордена Святого Креста на несоседнем с ним и потому безопасном Балканском полуострове, и поехал не в Сарай в степях за Волгой, а в Сараево в Боснии, где жил папский наместник[304], и затем не в Урочище на р. Амуре, а в Рим на реке Тибре, к римскому Великому Первосвященнику (Pontifex Maximus) и, приобщившись к униатству, привез оттуда буллу на княжение. Тогда понятно, что он вполне обеспечил бы свое княжество от нападения соседних с ним Ливонского и Тевтонского орденов. А за такое свое усердие он, естественно, был бы причислен к святым своею церковью, если б она в то время была униатскою и в Киеве, и в Новгороде, и во Владимире.

Только тогда вся эта нелепица исчезает и получается вполне реальный смысл и, при том, вполне гармонирующий с остальными характеристичными феодальными отношениями того времени.

Вот, например, около семидесяти лет до этого римско-германский император Фридрих I Рыжая Борода (1152-1190) тоже воюет против воли папы с итальянскими папистами, но в 1177 году едет в Венецию принести папе земной поклон и покаяние и, прощенный, утверждается папой в своих «императорских правах». Но и этого мало. Он предпринимает в пользу папской власти крестовый поход против магометан-сельджуков в Малой Азии и там, по словам историков, даже тонет во славу папства при переправе через реку Салеф в древней Киликии (Cilicia), отошедшей к Армении (хотя, по немецкому народному преданию, он еще и до сих пор спит спокойно в одном из далеких восточных замков, но проснется и встанет в тот день, когда Германии будет грозить смертельная опасность, и восстановит в прежнем блеске и силе Германскую Римскую Империю).