Время для жизни - 2 - taramans

Настя расхохоталась и прижалась к нему теснее:

— Правда хочешь? Вот — правда-правда? Ты сдурел, мальчик? Я же старая совсем для тебя!

— А сколько тебе лет? — Иван явно хамил.

— Вот же… хам! Ну ладно, скажу… Мне — сорок два года. И что ты думаешь сейчас? По-прежнему — хочешь? — она и впрямь смотрела на него с интересом.

— И что изменилось? Тебе — сорок два. Три слова. Просто — три слова. А рядом со мной, как и раньше — красивая женщина…

— Слушай… я сейчас не могу понять. Ты и правда так считаешь? Или у тебя от обычного курсантского воздержания голова совсем отказала? — она остановилась и потянув его, заставила остановиться тоже.

Косов осмотрелся. Вокруг — никого. Улица была освещена плохо. Хорошо было видно лишь ее белый полушубок, да серый берет на голове. Еще иногда поблескивали глаза.

— Воздержание… воздержание, конечно, есть. Но не особо длительное. Так что — голова у меня работает вполне трезво. Но ты и правда — очень красива. А возраст… Ну а что тут… это ж такая зараза, ее никак не замедлить.

Она хмыкнула:

— И правда ты интересный! Рассуждаешь, как будто что-то понимаешь в возрасте. И явно уже познал женщин. Хотя… если не врешь — это-то и понятно. Играешь здорово, поешь хорошо. Вот — песни пишешь. Не соврал же, нет? Ну вот… с женщинами — то есть все ясно.

Косов взял ее за плечи и подтянув к себе, крепко поцеловал в губы. Губы были холодные, мягкие, податливые. Потом… потом еще поцеловал, уже более откровенно.

Она отстранилась, было видно, как облизала губы:

— Целуешься, конечно, умело… Да и сам… хорош собой. Может… стоит, а?

Косову хотелось заорать — «Да! Да! Стоит!». Но он — промолчал.

Она усмехнулась, потащила его за руку дальше.

— А сейчас ты чего молчишь? Чего не подтверждаешь, что стоит? — отвернувшись, спросила она.

— Выбирает всегда женщина! Принимает решение — всегда женщина! Так что…

— Ишь ты… какой умный! Страсть прямо. Хорошо, что я с тобой в молодости не встретилась, — снова засмеялась.

Они прошли центр, шли какими-то дворами. И как-то все это Ивану было… раздражала вся эта ситуация. Он снова осмотрелся, остановил ее, развернул к себе, буквально тремя движениями расстегнул ей полушубок и засунув внутрь руки, крепко обнял Настю. Стал целовать, так как он умел — хорошо, жарко!

«А тело у нее еще вполне! Не худенькая, но и ничего лишнего. Попа крепкая, мускулистая! Очень даже…».

— Все… все! Перестань! Отпусти меня! Иван… ты сейчас все испортишь! — она с силой пыталась освободиться.

— Хорошо… пошли! — он повернулся и прошел чуть дальше.

Анастасия засмеялась:

— Куда пошли? Мы уже пришли — вот я живу! — она показала на кирпичный трехэтажный дом.

— Ты пригласишь меня?

Она помолчала, задумавшись:

— Ты знаешь, нет… Ну — по крайней мере — не сегодня! И знаешь… спасибо тебе!

Она порывисто обняла его и крепко поцеловала, сразу же отстранившись.

— За что спасибо?

— За вечер сегодняшний — спасибо! За концерт. За песни замечательные… Знаешь, я даже поймала себя на мысли… что как будто вновь стала молодой. Ну так… лет двадцати пяти. А это — так здорово! Правда, случается редко… Вот даже и не помню — случалось ли это со мной раньше. Вот за это — спасибо! Я очень тебе благодарна!

— Так может… стоит продолжить?

— Нет… не стоит! Точнее — не сегодня! Точно — не сегодня! Знаешь… я подумаю! Хорошо? Ну все — шагай назад! — и повернувшись, она зашла в подъезд и стала подниматься по лестнице.

— Когда женщина говорит — «я подумаю!» — чаще всего это значит — «Нет!», — пробурчал себе под нос Косов.

Но, что удивительно — она услышала, повернулась и засмеявшись:

— Ты не прав! Не всегда — «Я подумаю!», значит — «Нет!». Я и правда — подумаю. Подумаю и обязательно скажу тебе. Да или нет… Но обязательно скажу! Но могу прямо сейчас сказать — ты интересный, и ты мне понравился… Правда! Ну все — ступай!

В воскресенье, во второй половине дня, появился Ильичев. «Нарисовался — хрен сотрешь!». Морда довольная, что у твоего кота, после миски сметаны!

— Чего лежишь?! Пошли на конюшню, коняшек попроведуем, обиходим, да прокатимся! — пнул сержант по кровати Косова.

«А чего? Хорошая мысль. С коняшками-то — как-то душевно выходит! Почистишь, напоишь, накормишь, прокатишься — и нервы в порядке, и настроение улучшается!».

— Слышь… ты давай, делись уже, чего там у тебя! А то мне надоело смотреть на твою довольную морду! — покачиваясь в седле, искоса подглядев на приятеля, сказал Иван.

— А чё у меня?! — х-х-екнул довольно Ильичев, — Нормально все! Не, ну конечно… покобенилась. А как же? Ну и я повинился там… дескать, дурак, пьяный был… не сдержался! А потом… надоело мне каяться, схватил ее за холку, да в койку! А уж она — стол накрыла! Выпивка-закуска там… Как дорогого гостя, в общем… Не, говорю, Глаша… Это все и потом можно выпить и закусить! А сейчас — пройдемте в «люлю», мадам! В общем… помирились. Ага!

— Ну… рад за тебя…

— Ты это… Иван! Там Глашка, с этой… ну… в общем с Катькой переговорила, ага. В следующее воскресенье, в общем… Глаша — на работе в смене будет. Ты прямо с утра туда топай. Ждать она тебя будет… Катька, то есть.

Видно было, что казачок вину еще чувствовал, ибо морду в разговоре воротил в сторону!

— Угу… Надо, надо навестить эту развратную особу. Интересно, как она себя вести будет…, - пробормотал Косов.

Ильичев — промолчал.

Уже под конец прогулки, Ильичев, смущаясь и мекая, все же спросил:

— Слышь… Иван. Мне, конечно, не очень-то ловко… Но все же… Что-то Глашка все… Иван, да Иван. Ванечка еще… И какой ты хороший, да какой умный… Ты ее чего? Не того, а? Покрыл, что ли?