«Химия и жизнь». Фантастика и детектив. 1965-1974 - Борис Васильевич Зубков

напоминающим мехи для раздувания горна. Мне хотелось раздвоиться: не терпелось как можно больше набрать росинок и в то же время неудержимо влекло поскорее стереть большое, застрявшее в сознании «рано!». Я не выдержал, оставил Ару продолжать сбор и подошел к Юсгору.

Из горловины меха тонкой струйкой вырывался душистый дымок. Там, где он обволакивал подвижные блестки живого вещества, оно мутнело, росинки из прозрачных становились опаловыми, а затем жемчужными, отваливались от питавшей их пены, падали и уже больше не шевелились.

Итак, мы приняли эстафету, через века переданную нам древними паутоанцами. Людской опыт, первооснова всех и всяческих знаний, помог нам одержать победу над силой космоса, и это произошло только потому, что объединились усилия людей, разделенных почти тысячей лет. Неужели мы не сможем объединить для борьбы всех живущих на земле сейчас.

— Юсгор! — Я вышиб, кажется, у него мех, бросился к нему на шею, и он крепко прижал меня к себе. Нас обоих обнял доктор Ямш.

— Поздравляю, друзья. Теперь я уверен… архипелаг уцелеет… Впрочем, борьба только начинается!

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Глава одиннадцатая

●

Господин Асквит

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Кончился очередной паутоанский ливень. В этот день он был особенно неистовым. Как потоп, обрушился на «пожарище», порвал в нескольких местах наше заграждение из пленки, но на силициевую плазму не произвел никакого впечатления. Ее победоносное наступление продолжалось, аппетит нисколько не умерился, она съедала все попадавшееся ей на пути, угрожая распространиться к утру до ближайших университетских зданий. Времени терять было нельзя, и мы приготовились к бою.

Раскатывались последние рулоны пленки, к нашей боевой площадке поднесли заготовленные запасы смолы туароке. Еще с утра, как только мы убедились в неизбежности сражения, не меньше сотни студентов выехали за город рубить крепкий колючий кустарник. Теперь туароке, наваленный в кузова грузовых автомашин, начал прибывать к университету, пополняя наш аварийный запас. Мы заботились о резерве на тот случай, если нам не хватит смолы.

Разогретые жаровни расставлены большим полукругом. Теплятся угли под ними. На жаровни насыпают щепотки драгоценной золотистой смолы. Она плавится на железе, и легкие ароматные дымки плывут в спокойном влажном воздухе полиэтиленового загона, окружающего силициевого противника.

Быстро темнеет. Вот в последний раз вспыхивает вершина Себарао. Еще белеют запрятанные в зелени университетские постройки, а здесь, в толпе пальм, обступивших площадку, завоеванную силициевой плазмой, уже ложатся густо-лиловые тени. Оранжевыми теплыми пятнами, мягко, обнадеживающе светятся жаровни, чуть розовеют спасительные душистые струйки.

Теперь остается одно — ждать! Что-то делается там, на месте нашей установки, меньше суток назад вызвавшей к жизни это непонятное явление? Совладают ли с ним дымки, такие безобидные, пахучие, вовсе не схожие с едкими кислотами, не обладающие силой огня и холода? Справятся ли, тихо обволакивая росинки, таящие неизвестное людям могущество? Сейчас там, на участке земли, взятой в пластмассовое кольцо, дымки смиряют прозрачные капельки, подчиняют их воле людей так, как и тысячу лет назад в священной роще возле коленопреклоненного Раомара.

Никто из нас на колени не становился, но никто в течение долгой черной ночи не оставался спокойным, не покидал поле сражения. В штабной палатке доктора Ямша жизнь била ключом, не утихая ни на минуту. Отсюда шли указания, как отражать атаки корреспондентов, сюда приносили телеграммы, здесь составлялись первые донесения, просматривались только что отпечатанные фотоснимки и листки с результатами анализов, набрасывались и обсуждались планы овладения силициевой плазмой. В палатке, освещенной наскоро подвешенной на стойках лампочкой, шум не смолкал до утра, а утром, как только начало светать, мы двинулись к «пожарищу».

В розоватом отсвете первых солнечных лучей мы увидели бесформенную серо-зеленую массу. Она была неподвижна, а плазма мертва.

Вот тогда-то и начались самые горячие денечки. Немало сил мы потратили на уничтожение (соблюдая все меры предосторожности) пемзообразной массы, облепившей каркас нашей лаборатории, но еще больше пришлось затратить на создание новой установки. Из Института космической химии прилетели в Макими ученые различных специальностей. Из Паутоанского химико-технологического института к нам в группу влились химики-аналитики и химики-органики. Специальным решением Министерства высшего образования Паутоо в наше распоряжение были отданы дополнительные помещения. Оживление чувствовалось во всем.

Через несколько дней мы уже смонтировали новую установку, точную копию той, которую недавно съела силициевая плазма, однако вновь воспроизвести опыт нам так и не удалось. Мы самым тщательным образом копировали условия и наконец израсходовали все остатки метеорита. Стало ясно: наши усилия бесполезны. Может быть, и не в ливнях было дело. Что-то неуловимое, не схваченное нами, какие-то особенные сцепления обстоятельств оказались благоприятными и помогли нам тогда вызвать к жизни неведомое. Какие это были обстоятельства, какие именно условия помогли — мы так и не выяснили. Загадка осталась загадкой.

В те дни внимание нашего уже довольно солидного коллектива ученых было сосредоточено на четырех маленьких тигельках, в которых хранилась собранная мной и Ару легкоподвижная, чуть зеленоватая жидкость.

С тех пор прошло несколько лет. Об исследовании плазмы уже написаны десятки книг, каждый шаг, сделанный учеными в направлении познания ее свойств, описан в сотнях отчетов и диссертаций, в тысячах официальных документов. Здесь я хочу рассказать лишь о том, как мы ее тогда спасали. Да, было время, когда мы поняли, как трудно сохранить живое силициевое вещество. Легко представить, как мы были взволнованы, когда убедились, что еще раз повторить «подвиг Рокомо» невозможно, а плазма начинает погибать. В платиновых сосудах она вообще вскоре потеряла всякую активность и держалась только в золотых. Но и в них она становилась не такой деятельной, как прежде, начала терять свои свойства. Было ясно: все живое независимо от того, вещество это или существо, надо кормить.

Но как?

Попытки поддержать жизнедеятельность плазмы в тигельках ни к чему не привели. Создавшееся у нас впечатление о ее неприхотливости, неразборчивости в пище оказалось ложным. В предлагаемом нами широком ассортименте ей явно чего-то не хватало. По-видимому, перемалывая все встречавшееся ей на пути, она очень тщательно выискивала себе что-то абсолютно ей необходимое. Не желая питаться в тигельках, она, видимо, не просто была привередлива, а не получала самого нужного. Как найти то единственное, что поддерживает ее существование, как не допустить плазму до гибели в тигельках-тюрьмах?

Можно было, конечно, дать ей свободу, пустить ее охотиться за земными растениями, камнями и постройками, но рисковать не хотелось, да и не представлялось удобным вновь и вновь собирать ее по капелькам. Словом, нам нужна была плазма в чистом виде, чтобы изучить ее повадки, свойства, определить, чем она питается, как