Джузеппе Гарибальди. Мемуары - Джузеппе Гарибальди

Самая большая трудность нашего положения заключалась в недостатке боеприпасов. Нашлись все же фабрики, изготовлявшие порох. День и ночь заготовляли патроны, картечь; но все же их было недостаточно, при беспрерывно продолжавшихся военных действиях против многочисленных бурбонских отрядов, занимающих главнейшие пункты города. Бойцы и особенно пиччиотти, которые много стреляли, не оставляли меня в покое, желая получить боеприпасы, которых им не хватало. Все же, несмотря на это, бурбонцы были оттеснены к форту Кастелламмаре, ко Дворцу финансов и королевскому с прилегающими к ним домами. Мы стали хозяевами всего города.

Главные силы неприятеля со своим главнокомандующим генералом Ланца засели в королевском дворце, отрезанные от моря и от других своих частей. Несколько наших отрядов занимали все выходы, ведущие в окрестности, таким образом бурбонские войска, находившиеся в королевском Дворце вместе с генералом, оказались в полной изоляции и уже через несколько дней стали ощущать недостаток в провианте и не знали также, куда деть раненых. Это заставило Ланца обратиться к нам с предложением: разрешить погребение трупов, которые начали уже разлагаться, и транспортировку раненых на кораблях в Неаполь. Для всего этого потребовалось 24-часовое перемирие. Один бог ведает, как мы в этом нуждались, ибо нам приходилось изготовлять порох и патроны, которые тут же расходовались. Тут следует вспомнить, что в эти знаменательные дни, когда Мы кровью готовы были заплатить за каждый патрон, мы никакой помощи ни оружием, ни боеприпасами не получали от военных кораблей, стоящих в гавани и на рейде, не исключая и итальянского фрегата. Если не ошибаюсь, мы приобрели даже старую железную пушку с греческого парохода. Появление бурбонских колонн фон Мекеля и Боско, которые шли по нашим следам до Корлеоне, а потом повернули к столице, чуть не заставило неприятельского генерала пересмотреть свое решение. Действительно появление этих двух командиров во главе пяти-шеститысячного отборного войска было важным фактом и могло стать для нас роковым. Извещенные о нашем вступлении в столицу, обманутые в своей надежде застигнуть нас врасплох и уничтожить, они, разгневанные, начали энергично штурмовать Порта Термини. Небольших моих сил, да к тому же разбросанных по всему городу, было недостаточно для сопротивления рвущемуся в бой противнику. Все же кучка людей, находившихся у Порта Термини, мужественно защищалась до самой Фиера Веккьа, борясь за каждую пядь земли. Оповещенный о продвижении неприятеля в этом районе, я собрал несколько отрядов и бросился туда. По дороге я узнал, что генерал Ланца желает продолжить переговоры на борту «Ганнибала», военного корабля англичан, стоящего на рейде в Палермо под командой адмирала Манди. Я оставил командование городом генералу Сиртори, начальнику моего главного штаба, и отправился на вышепоименованный корабль, где застал генералов Летиция и Кретьена, которые явились для переговоров со мной от имени главнокомандующего неприятельской армией.

Сейчас я не помню точно предложений, сделанных мне генералом Летиция. Припоминаю, что разговор шел об обмене пленными, эвакуации раненых на военные корабли, о разрешении подвезти провиант отрядам, находившимся в королевском дворце, о стягивании вражеских сил к Куаттро Венти, пункту связанному с морем, и наконец о том, чтобы город Палермо выказал уважение и повиновение его величеству Франческо II.

Я торжественно выслушал чтение первых пунктов предложения, но когда дошло до требований, унизительных для Палермо, я поднялся, полный негодования, и сказал генералу Летиция, что ему хорошо известно, что он имеет дело с людьми, которые умеют биться, и что другого ответа дать не могу. Генерал попросил у меня перемирия на 24 часа, чтобы эвакуировать раненых, на что я согласился. Так наше совещание и закончилось. Кстати я должен здесь заметить, что предводителя «Тысячи», с которым до сей поры обращались как с флибустьером, стали именовать «превосходительством», титул, всегда мне ненавистный, которым меня наделяли при всех последующих переговорах. Так велика низость сильных мира сего, когда они попадают в беду.

Как бы там ни было, но положение наше было не из блестящих. В Палермо не хватало ни оружия, ни боеприпасов. Бомбы разрушили часть города. Враг все еще находился со своими отборными частями внутри города, а остальными занял сильнейшие позиции. Корабельная артиллерия обстреливала улицы, а пушки королевского дворца и Кастелламмаре помогали разрушению.

Я вернулся во Дворец Преторио, где меня поджидали влиятельнейшие граждане и зорким взглядом южан пытались прочесть в моих глазах, какое впечатление произвели на меня происшедшие разговоры. Без утайки я передал им требования врага и не встретил с их стороны никакого уныния. Мне предложили обратиться с балкона к собравшемуся народу, что я и сделал.

Должен признаться, что я не был обескуражен, да этого со мной не случалось и в более тяжелых обстоятельствах. Однако, учитывая силы и численность врага и ничтожность наших, я не знал, какое принять решение, т. е. продолжать ли защиту города или собрать все наши отряды и оставить его. Эта последняя мысль давила меня как кошмар и я с презрением отверг ее: ведь речь шла о том, чтобы оставить Палермо на растерзание озверевших солдат! Борясь сам с собой, я выступил перед славным сицилийским народом и объявил, что согласен на все выставленные врагом условия. Все же, когда я дошел до последнего пункта, то сказал, что отверг его с презрением. Страстный крик негодования и одобрения вырвался из груди этой толпы благородных людей! Это решило судьбу миллионов, свободу двух народов и предопределило падение тирана! Я снова укрепился в своем решении: с этого момента исчезли все сомнения, робость, моя нерешительность. Солдаты и горожане снова стали состязаться в деятельности и твердой решимости. Баррикады умножались; каждый балкон, каждая терраска были защищены матрацами. Камни, всевозможное оружие были приготовлены, чтобы истреблять врага. Изготовление пороха и картечи производилось с лихорадочной поспешностью. Несколько старых пушек, извлеченных на свет неизвестно откуда и наспех отремонтированных, были поставлены в подходящих местах. Другие были куплены у торговых пароходов. Женщины всех слоев появлялись на улицах, чтобы воодушевлять работающих и готовящихся к бою мужчин. Американские и английские офицеры с кораблей, стоящих на рейде, дарили нам револьверы и охотничьи ружья. Некоторые сардинские офицеры тоже выражали симпатии к святому народному делу, а матросы с итальянского фрегата жаждали разделить участь своих братьев и угрожали дезертировать. Только тот, кто подчинялся холодным и расчетливым приказам Туринского правительства, равнодушно взирал на подобные сцены и оставался безучастным наблюдателем разрушения одного из благороднейших итальянских городов. Они ждали приказа! О, приказ уже был дан: нанести нам последний удар, если мы окажемся побежденными, и выражать нам дружеское расположение, если мы выйдем победителями![322]