Византийская тьма - Александр Говоров

Сам Врана не мог лицезреть этого шумного, но радостного для всякого военного сердца зрелища похода. Сам Врана лежал в носилках-качалке меж четырех рослых мулов. Затянувшаяся рана от взрыва орудия под Никеей вдруг вызвала гной, гнет, что-то вроде воспаления сосудов. Врачи в тюрбанах, не решаясь ставить диагноз, только покачивали головами — ах-ме, ах-ме!

Однако Врана пожелал быть вместе с армией, юная жена его дала согласие, и вот они в носилках-качалке при переправляющемся обозе. И Врана спрашивает у жены:

«Что это внизу там полощется?» Она же отвечает: «Это Золотой Рог, мой яснейший!» Он спрашивает еще: «А что это за плотный дым затмевает синее небо?» — «Это тысяча костров твоей непобедимой армии, мой золотой!»

Воинство перебралось через Босфор, чему, кстати, все они были чрезвычайно рады — драться против остервенелых сицилийцев или, там, против болгар это не то что против своего брата византийца. И у постели Враны собрался военный совет. Здесь не было членов императорской фамилии или патриаршего престола, поэтому разговор был прямее и хлеще.

— Я скажу вам, почему римляне бегут перед мятежным Ватацем, — сказал Врана, не поднимая головы с подушки. — Потому что там собралась вся эта великородная шваль, а у нас среди офицеров их родственников и свойственников хватает. Как им драться с теми, кто, по существу, их дело защищает?

— Казнить изменников на месте, — предложил мордастый Мурзуфл, и все с ним согласились.

Низенький и простенький Канав сообщил: по точным сведениям разведки, Ватац стремится через Скамандр, чтобы прорваться к богатым городам приморья и разгуляться там со всем своим феодальным воинством.

Адъютант добавил — вот грамоты, города Эфес и Смирна шлют моления, просят не допустить к ним клятвопреступников, христопродавцев…

— Клятвопреступников, христопродавцев! — заметил со своей подушки Врана. — Гей, мошенники они! Не дали нам новых кораблей, а то, может быть, и флот бедняги Ангелочка был бы цел.

Пока они так переговаривались, Теотоки, уютно сидевшая за плотными генеральскими спинами, отогнула краешек шатра, рассматривала однообразную, хотя и всхолмленную равнину. Ведь это Скамандр, это страна гомеровских героев, где-то здесь распаленный Ахиллес воевал за свою Бризеиду.

И непрестанно думала о Вороненке. Когда уезжали, у него из носика текло. И он уже научился бегать. Как всякий мальчишка, рвался на пол, поминутно расшибался, несмотря на подставленные руки нянек. Теперь хоть рядом с ним гном Фиалка, этот уж надежен!

Военный совет постановил — быть к переправе через Скамандр раньше Ватаца. Для этого всю ночь надо идти почти бегом.

Кир Аникуца, походный священник, отслужил в шатре краткий молебен, и все пошли к своим тагмам.

Врана откинулся, не стонал, только охал, но видно было, какой силы воли ему стоило участие в совете. Но он ведь неуговорим, если считает, что так нужно. Теотоки держала наготове питье, болеутоляющие протирания. Всю ночь воины вели их мулов по горным перевалам, но, как осторожно их ни вели, носилки раскачивались, в фонарике не угасал огарок свечи, и бдительная Теотоки держала наготове пузырьки.

Глядела на заснувшего или забывшегося мужа, на четкий его горбоносый профиль, который старческим никак не назовешь, и глупыми казались все ее выдумки об уходе в монастырь. Бедный он, бедный, сколько приходится ему выносить, а виски совсем седые. С печалью думала, что любви к этому человеку у нее, вероятнее всего, нет, хотя, кто скажет, что же такое любовь? Но свой крест она будет нести до конца.

К рассвету Врана, несмотря на постоянное раскачивание носилок, уснул, даже похрапывал тихонько. Кир Аникуца, который тоже нес свою вахту рядом с военачальником, уговорил и ее смежить веки, отдохнуть. Только она прилегла, как услышала рядом с пологом шепот:

— Госпожа, госпожа, извольте сюда выйти!

Накинула плат, ежась от холода, вышла. Там стоял низкорослый дука Канав, лицо его было озабоченным.

— Как тут Врана? Нельзя ли его разбудить?

— А что срочное?

— Разведка доносит: тут рядом войско Ватаца, мятежники идут тем же направлением на Скамандр… Совсем близко, по параллельной дороге.

— Ну?

— Ну и уже обгоняют, обходят нас!

— Но вы же, я слышала, на военном совете решили быть там во что бы то ни стало раньше Ватаца?

— Милостивица! Стратиоты устали, даже верблюды сбиваются с ног. Никто теперь, кроме Враны, их не подбодрит, они слушают только его.

Он даже коня для шефа держал наготове, наивный крестьянский генерал, того самого вороного, про которого солдаты пели в своих частушках — Вран на Вороне летает!

И подхватил ее на свои крылья ветер приключений, ведь была она еще так молода! Бросив плат Хрисе, она вскочила в седло мужнина коня, выхватила поводья у генерала Канава. О, воспитанница цирка, уж на коне-то она ездить умела!

Настигла головную тагму у поворота. Стратиоты только что на ходу не спали, побрякивая котелками о притороченные к поясам шлемы. Другие тагмы уже приноравливались на ночлег, разжигали огни, распаковывали колбасу.

— Воины! — крикнула звонко, встала прямо ногами в седле, по цирковому натянув повод. — Знаете ли вы меня?

— Знаем! — отвечали они, оживляясь. — Ты наша генеральша! Ты Блистающая Звезда из Большого цирка, как же тебя не знать?

— Ватац со своими феодальными ублюдками раньше нас хочет прорваться на Скамандр… Хотите ли вы, чтобы Ватац отнял у вас победу?

— Нет! — заревели тысячи глоток. — Этому не бывать!

Рассудительные же бывалые воины (а такие-в любую эпоху истории непременно встречаются по одному на каждую сотню) даже ворчали возмущенно — почему же раньше нам это не сказали? Каждый солдат должен знать свой маневр.

Короче, армия приободрилась, тагмы перестроились, недоеденная колбаса была выброшена бродячим собакам. Широким шагом, строй за строем римская армия стала выходить в долину Скамандра. Теотоки, все еще стоя в седле, с развевающимся на утреннем ветерке лорусом, сама была как живое знамя или казалась утренней звездой.

Хотелось бы на этом и окончить описание батальных сцен, сообщив лишь результаты. Но правда, правда событий, которые имели произойти далее, не велит нам умолкнуть.

Когда последний воин последней тагмы обогнул скалу, за которой простиралась долина Скамандра, она различила в начинающемся свете утра две фигуры на рослых конях: солидная — Мурзуфл и низенькая — Канав, оба дуки.

— Госпожа, — обратились они к Теотоки, помогая ей сесть в седле нормально. — А придется все-таки Врану будить.

— Опять что-нибудь такое?

— Неустоечка вышла. Разведка доносит: войско неприятеля почему-то остановилось. Не хотят ли они теперь нас пропустить и ударить нам с тылу?

А Канав прибавил:

— Один лазутчик, который подобрался к ним поближе, доносит: они остановились и смотрят какой-то танец. Циркачка из столицы перед ними концерт дает… Мистификация сплошная!

Все смотрели друг на друга, не зная, что сказать. Первая нашлась Теотоки:

— Генералы вы или нет? Разведчиков ваших запереть в кандалы до выяснения обстоятельств. А сами поворачивайте армию, пока она еще в состоянии экстаза. И нападайте! Тоже мне предлог — циркачка! Раз вы воины — ваше дело нападать!

6

А за горою от них тоже проходил военный совет мятежников. Тоже в огромном персидском шатре с висюльками, но во главе стола был не полумертвец на походном ложе, а быстроглазый, смуглый весьма жизнелюбивый Ватац, кстати, тоже из дома Комнинов, а вокруг него кто только и не сидел — Ангелы, Кантакузины, Контостефаны, Дуки Черные, Дуки Исаврийские, Палеологи, Малеины — как об этом и говорил у себя Врана. И каждый держал кубок с черным хиосским, его со своих личных виноградников пожаловал Сампсон, сын Манефы Ангелиссы, чтобы пить за несомненную уже победу свободы над узурпатором Андроником.

— Мы прорвемся через Скамандр, — грохотал жизнелюбивый Ватац, — Врану этого не зря сатана поразил, мы его доконаем! Эфес беззащитен, его подъемный мост не чинился уже два столетия. Приморье, считайте, наше, Хиос, Лесбос дадут корабли, куда им деваться. И через три дня мы в столице. Ну, усатый, берегись!

Вожди свободы кричали от восторга что было сил, а Сампсон, угощавший хиосским (он ведь тоже был в тюрьме после пленения в Никее, но как-то ухитрился не то выкупиться, не то удрать), размазывал полупьяную слезу:

— За что он, изверг, матушку мою? Усатый, лысый, горбатый, похотливая тварь! Ну, дайте мне только до него добраться!

Дебатов долгих не было, да о чем спорить — ясно одно, скорее прорываться через Скамандр. Но войско уже расположилось на ночлег. Аристократическое войско труднее было, конечно, раскачать, нежели казенные тагмы Враны. Помощники Ватаца с ног сбились и охрипли, выгоняя поборников свободы из уютных шалашей, хибарок, землянок.