Русские дети (сборник) - Белобров-Попов

Да, день даром не пропал. Сыграно во все мыслимые игры. Оказана помощь в стирке и раскладке шерсти из одеял и матрацев на просушку. Проведена очередная починка древнего «москвича», с войны стоящего в центре двора. Выиграна стычка с соседскими мальчишками. Испачкано всё, что может пачкаться. Съедено у соседей всего понемногу, выпито энное количество ледяной воды из-под крана, и слопано два пломбира в вафельных стаканчиках — чего ещё надо в жизни для счастья?..

Во дворе всё сущее имеет право голоса. Поэтому спор о взятой без спроса теннисной ракетке или не там повешенном полотенце может перерасти в ссору с семиэтажными проклятиями. Но двор — единая семья. Поэтому ссоры затухали, споры улаживались, ссорщики затихали. И появлялся мангал. Толстый Михо-дзиа[7], в сталинском френче и галифе, шёл наведываться в свой обширный финский холодильник, куда ежедневно выгружал полную сумку ещё тёплой вырезки с мясокомбината, где работал сторожем на проходной. Дети посылались в общий сарай за луком и углём. Худой Вано-дзиа, лысый, в обвислой спортивной пижаме и китайских кедах, подстрекаемый молодёжью, перекинув через шею шланг, отправлялся в подвал к заветной бочке с домашним вином (в сезон собирали деньги, ехали в Кахетию, закупали литров 300 вина и литров 100 чачи на весь двор, до следующего урожая). Стол для пинг-понга застилался газетами, и женщины шли посмотреть, что у кого есть вкусного, хотя это и так всем было известно по запахам из кухонь.

Во дворе принимали и понимали правду разных людей, а на все поступки смотрели общими глазами, без скидок, утаек и поблажек. Детей никто не стеснялся, всё обсуждалось при нас — пускай всё знают. Мы были в курсе всех дворовых склок и дел.

— У женщины мозгов нету! — заявлял, например, Вано, разозлясь за что-то на свою жену, тихую больную Амалию, всю жизнь сидевшую у окна вместе с кошкой Писунией.

— Мозги-то у неё есть, а вот ума нет! — поправлял его Михо.

— Как у Писунии, — вставлял кто-нибудь, хлопая костяшками домино или нацеживая пиво из баллона.

— Или как у лисы, — поддакивал Михо, когда-то раз пять ходивший на охоту и снискавший себе славу охотника, хотя в эти пять раз он ни разу не выстрелил из ружья, ибо застолье начиналось сразу по приезде на природу — не успевали даже расчехлить ружья и искупать в речке собак.

— У вас зато мозгов много, целый тазик! — скептически заявляла из окна боевая Этери-деида[8], не дававшая никому спуску.

Её поддерживали другие женщины:

— Целый день — домино и пиво!

— Бездельники!

— Лучше б ворота починили! Вчера опять кто-то зашёл и всё опи́сал!

— Или подвал бы убрали!

— Или работу хорошую нашли!

На работу действительно мало кто ходил, и то — так, на пару часов. Однако в каждой семье был один опорный человек, который всех кормил и одевал, а дальше — их дело: сыты-обуты, не в тюрьме, больнице или морге — и хорошо, живите себе.

И все жили. Взрослые занимались кто чем, а мы, дети, целыми днями играли в прятки, жмурки, пинг-понг, казаков-разбойников, выбивалки, баскетбол. Отрывались мы от игр, только если нас отвлекало что-нибудь интересное типа появления районных психов или бешеной собаки, драки в соседнем дворе или аварии на улице, громкой перепалки в хлебной лавке или дебоша пьяницы в парикмахерской («смотреть» бежали всем районом, от мала до велика).

Особенно бывало интересно, когда во дворе сцеплялись две соседки. Начиналось обычно с пустяка и перерастало в огонь и серу. Доходило и до громких стычек, доставлявших нам наивысшее удовольствие, хотя причиной этих склок чаще всего дети как раз и бывали — кого-то обидели, у кого-то что-то отняли, кто-то кого-то толкнул (однако в этих ссорах никогда не упоминались нации и религии — это было, очевидно, табуировано на генном уровне, ведь в нашем дворе жили одним дружным вавилоном грузины, армяне, русские, евреи, курды и даже семья турков-месхетинцев, уцелевшая при сталинских выселениях).

Разнять разъярённых женщин можно было только силой, растолкав их по квартирам, но и оттуда неслись такие визги, всплески и словесные завихрения, что мужчины только качали головами.

Кстати, в эти моменты мужчины держались все вместе, независимо от того, чьи жёны сцепились. И мы, дети, были едины и, давно позабыв, кто у кого что отнял, радовались зрелищу, жевали горячий шотис-пури[9] с инжиром, собранным тут же с дерева, и удивлялись глупости взрослых. Да и женщины вскоре затихали. А мужчины и не ссорились вовсе.

Тучный и багровый Михо, бывший плотник, ходивший всю жизнь в галифе и сапогах, не только следил за двором: поливал деревья, чинил кран, утеплял крышу, следил за воротами, закрывая их на ночь и открывая утром, резал головы курам-цыплятам и колол поросят, — но и часами возился с нами во дворе: учил играть в шахматы и нарды, делать столы и скамейки, строгать, пилить, паять. Как-то с помощью завхоза с мясокомбината соорудил разборную сцену, и потом пол-улицы приходило смотреть наши дворовые спектакли, после которых накрывался общий стол, куда еду сносили со всех квартир и даже из соседних дворов.

Нам, актёрам, в день спектакля накрывали детский стол. Михо брал самого маленького на колени и наливал всем ли монада, капая в каждый стакан немного красного вина — «для цвета», — себе наполнял увесистую глиняную плошку и начинал:

— В тот день царь Вахтанг Волчья Голова был печален, всё шло плохо: охота не выходила, долго блуждали по лесу, но ничего не подняли, злая ветка чуть не ослепила царя, а его любимый конь потерял подкову и захромал. Царь приказал делать привал у родника. Вода бежала откуда-то сверху, с большого камня. Пока слуги накрывали походный стол, царь снял шлем, подставил его под воду и только хотел выпить, как боевой сокол клюнул его прямо в руку!.. И так — три раза! — Для убедительности Михо щекотал самого маленького, показывая, как сокол клевал царя, а потом зловеще произносил: — Разозлился царь и приказал свернуть соколу голову!

— Почему?.. Жалко!.. — удивлялись мы, хотя и знали о трагической судьбе сокола, на что получали назидательный ответ:

— А потому, что царю пить мешал. Пьющего даже змея не трогает! Нельзя! — поднимал он прокуренный палец. — Но вдруг в это время один из слуг зачерпнул воды, выпил — и упал мёртвым. Оказывается, выше по ручью сдохла ядовитая змея и отравила всю воду!

— Сокол хотел предупредить царя! — торопился кто-то.

— Сокол — хороший? — уточнял самый маленький.

— Очень. Светлая память тому безвинно убиенному соколу! — подтверждал Михо и выпивал плошку под утробное ворчание жены Амалии из окна (с каждой выпитой плошкой ворчание становилось всё громче).

Но все знали, что это далеко не вся история и главное впереди.

Так и есть. Михо докладывал нам на тарелки жареную картошку, хачапури или пирожки, наливал следующую плошку и продолжал:

— Пошёл царь дальше. Оторвался от свиты и поднял косматого матёрого тетерева, вот такого, как Коция до войны с охоты приносил. Тетерев увлекал его всё дальше и дальше в лес. Царь был зол и спрашивал себя: «Если птицу поразить не могу — то как страной править буду?..» Наконец он выпустил стрелу. Тетерев плюхнулся куда-то в воду. Посылает царь своего одноухого любимого пса Цугри за птицей — не идёт собака, хоть ты тресни!.. И так и сяк визжит и пятится, а в воду не идёт! И как будто даже зовёт за собой!..

— День несчастливый был.

— Или сглазил кто-то.

— Непослушная собака! — понимает самый маленький (ему тоже всё время говорят: «иди туда!», «иди сюда!», надоело).

Но Михо, не вдаваясь в детали, вёл нас дальше:

— Стыдно стало царю, думает: «Если даже Цугри мне не подчиняется, как людьми править буду?» Пришлось самому в воду за тетеревом лезть. А от воды пар идёт, как от чайника, когда он кипит!.. Что за чёрт?.. Вода горяча и солона!.. Копьём подтянул убитую птицу — а тетерев уже и сваренный весь!.. Зачерпнул воды — горячая и вкусная, как чихиртма!..[10] Вот как Этери готовит — такая вкусная!.. Ва, что такое?.. Вначале обрадовался царь, а потом испугался: не отрава ли какая?.. Только этого ещё не хватало!.. Но тут подоспела свита. И лекарь определил, что это — целебная вода, лечащая все болезни, а тетерев и правда уже готов, хоть на стол подавай, только ткемали[11] не хватает… Вот, прямо кушать можно!.. И приказал царь основать на этом месте город, чтобы жители его всегда были здоровы и бодры, а застолья у них готовились бы сами собой, как у нас сегодня!.. Так возник наш вечный город, Тбилиси. Аминь! — опрокидывал Михо свою плошку.

Мы тоже чокались лимонадом и пережидали, пока затихнет ворчание Михоиной жены Амалии, чёрной тенью всегда сидевшей у открытого окна, и интересовались, что было дальше.