Кочубей - Даниил Мордовцев

Поздоровавшись с работниками, Пётр Великий взобрался на новостроящуюся бригантину, обошёл повсюду от киля до шканцев и, спустившись на землю, пошёл к другому стапелю. Перед ним несколько работников силилось поднять бревно из костра. Пётр подошёл к ним, закричал: «Посторонись!» — и когда работники опустили бревно, Пётр упёрся в него плечом, двинул, и тяжёлое дерево слетело на землю как пёрышко. Государь улыбнулся и пошёл далее.

   — По-каковски ты рубишь, неуч? — сказал государь плотнику, выхватив у него из рук топор и бросив на землю свою дубинку. — Топор держи плашмя к брусу, да не размахивайся, а надрубай бережно. Вот так! — Пётр стал сам тесать бревно, приговаривая: — Ведь это дорогой товар — дуб, испортить его легко в минуту, а пока он вырастет, надобно ждать веки! Гей, мастер!

Работники стали кликать корабельного мастера, который немедленно предстал пред государем.

   — Не изволишь беречь лесу и не умеешь выбирать работников, — сказал ему государь. — Неужели у тебя нет лучших плотников для такой работы?

   — Откуда взять, государь! — сказал мастер. — Рад-радёхонек, когда найдёшь человека, который смыслит поболее, как рубить дрова! Ведь у нас столько работы, государь, что и в Голландии не нашли бы довольное число хороших плотников...

   — Учи, надсматривай! — возразил государь.

   — Ведь не много таких переимчивых, как сардамский плотник, а что смотреть — то смотрю в оба, да за всеми не углядишь.

   — Ну, ладно, кум! — сказал государь. — У тебя на всё готов ответ, а вот господин вице-адмирал говорит, что шхуна нашей работы тяжела на ходу и берёт много воды.

   — Ведь вы сами изволили сделать чертёж, государь, чтоб попробовать. Я также предвидел, что дело не пойдёт на лад...

   — Предвидел! — сказал государь грозно, стукнув дубинкою в землю и посмотрев гневно на мастера. — Ты предвидел, что дело не удастся — и не сказал мне ни слова!

   — Я не смел... Я боялся огорчить вас, государь!

   — Ты не смел, ты боялся огорчить меня! — примолвил государь. — Разве я огорчаюсь правдою? Разве ты не знаешь, что я благодарен, когда мне поправят мою ошибку, когда научат меня, чего я не знал, покажут, чего недосмотрел? Не сто раз повторял я вам всем, и генералам моим, и сенаторам, и мастерам: говорите мне правду смело и открыто. Я более ничего от вас не требую, как правды и рачения к должности. Гневаюсь я и наказываю за ложь и за обман, а не сержусь, хотя бы кто говорил и вздор от чистого сердца и с добрым намерением. Никак не могу управиться с моими людьми! — примолвил он, обращаясь к генералу Брюсу и вице-адмиралу Крюйсу, — никак не могу вбить в голову, что они служат не для моей потехи, а для пользы общей нашей матери, России. Не могу уверить их, что я для себя лично ничего не хочу, ничего не требую от них, кроме исполнения моей воли, которая имеет одну цель, благо отечества, а потому советников моих и помощников я избираю для того только, чтоб они говорили мне правду, по крайнему своему разумению! Дал бы мне Бог поболее таких людей, как князь Долгорукий! Вот этот так понял меня! Слушай, кум, — примолвил государь, обращаясь к мастеру, — на этот раз я тебя прощаю, веря, что ты молчал правду от глупости, а если в другой раз послышишь, что я приказываю тебе что-либо такое, в чём ты не видишь пользы, а ты не скажешь мне, что думаешь, то вот эта дубинка погуляет по твоей спине! Надеюсь, что ты за это сделаешь мне славную бригантину!

Мастер бросился в ноги государю.

— Встань! Я терпеть не могу этого. Кланяйся Богу, а перед царём стой прямо, смотри в глаза, говори правду и делай честно своё дело. — Государь отвернулся и пошёл в магазины, где лежало железо.

Старик подошёл к запорожцу и сказал ему:

   — Коли тебе нужда до царя, так ступай за ним.

   — Нет, теперь ещё не пора, — отвечал запорожец. — Мне только хотелось увидеть его, а между тем я в одно время и увидел, и узнал его коротко. Великий муж! Государь, который любит истину и помышляет единственно о благе отечества, есть образ Бога на земле. Надеюсь на его правосудие!

   — Не угодно ли вашей милости пожаловать ко мне откушать моего хлеба-соли? — сказал старик. — Ты здесь чужой.

   — Спасибо, старинушка! С радостью принимаю твоё приглашение, а после попрошу, чтоб ты проводил меня к боярину Кикину.

   — Изволь! Ну пойдём ко мне.

Они вышли из Адмиралтейства, и старик повёл его в свой дом в Морскую слободу, возле новостроящейся церкви Исаакия Далматского.

В короткое правление царей Михаила Фёдоровича и Алексея Михайловича, во время слабого, колеблющегося троецарствия Иоанна, Фёдора и Петра Алексеевичей и пронырливое, кознестроительное управление царевны Софьи Алексеевны власть бояр, их самоуправство, своенравие и беззаконность достигли высочайшей степени. Хотя они не смели явно противиться воле царской, но если оная не согласовалась с их выгодами или честолюбием, они умели отклонять исполнение, под различными предлогами, и самую волю царя обуздывали кознями. Любимцы двора делали, что хотели, и правители областей и городов угнетали народ беспощадно. Партии боролись между собою у двора, чтоб доставить себе власть и ввергнуть в опалу противников. Для честолюбивцев и корыстолюбцев, за пожертвование совестью, открыты были неисчерпаемые рудники богатства и почестей. Вдруг появился герой на престоле, единственный Пётр, которого не знали и не постигали до тех пор, пока он не достиг единодержавия. Железною рукою взяв опущенные бразды правления, он удержал своеволие, разогнал козни, усмирил буйные страсти и всё подчинил своей воле, непреложной как судьба. Сея твёрдою волею своею, как архимедовым рычагом, Пётр выдвинул царство из тины невежества и варварства, выкатил его на солнце просвещения и помчал по тернистому пути образованности. С первого шагу Пётр поставил себя в противумыслие с целым своим народом. Каждая мера его, каждое начинание и учреждение явно разногласили с правами, обычаями, образом мыслей, понятиями, чувствованиями и предрассудками всех сословий тогдашнего русского народа. Петру невозможно было починивать и перестраивать. Ему надлежало сломить, разрушить до основания ветхое государственное здание, погрести под развалинами оного старинные предрассудки и из обломков создать новое, по европейскому образцу. Так он и сделал, преодолев препятствия и понеся труды, которые показались бы баснословными, ежели бы не были так близки к нам. Но ежели в странах просвященных и благоустроенных каждое нововведение, имеющее целью народное благо, находит сильных противников в людях, тучнеющих от злоупотреблений и закоренелых предрассудков, тем более Пётр должен был найти недовольных между русскими боярами и закоснелым в невежестве мелким дворянством, с которых он стряхнул лень, и, обуздывая их пороки, заставил действовать противу их воли на пользу отечества, оскорбляя притом их самолюбие возведением на высокие степени людей с дарованиями и с усердием, без оглядки на родство и связи. Особенно вооружало противу Петра всех русских и даже преданных ему людей предпочтение, оказываемое им чужестранцам, хотя многие чувствовали, что без их помощи государь не мог начать, а тем более совершить великого дела преобразования России. Но характерная черта русского народа есть уверенность в превосходстве своём перед иностранцами. Уверенность сия и ныне даже не может назваться справедливою, ибо дарование не есть привилегия одного племени, а в то время сия самонадеянность русских на собственные силы была столь же ложною, как и вредною, ибо большая часть вещей, о которых русские не имели никакого понятия, была на высокой степени совершенства у других народов. Суеверие называло каждого неправославного нехристем или обливанцем, а потому невеждам казалось делом богопротивным подчинять православных под их начальство. Приближённых государя оскорбляла необыкновенная вольность иностранцев в обхождении с ним и его чрезвычайная к ним снисходительность. Словом, все вымышляли и находили причины быть недовольными великим мужем, боготворимым потомством и уважаемым всем человечеством. Такова участь истинного величия души и гения! Горести, труды, неблагодарность и клевета в жизни — за гробом бессмертная слава. Не многие из русских тогдашнего времени понимали Петра, но героев везде и всегда не много, а избранные им сподвижники в точном смысле слова были герои. Великий Пётр пользовался умом каждого и чтил его, но доверял только уму, соединённому с праводушием. А потому-то умный Александр Кикин, казначей государев и член Адмиралтейства, хотя пользовался милостью царя, но не мог возбудить в нём доверенности, следовательно, не мог достигнуть тех степеней в государстве, как Меньшиков, Шереметев, Апраксин, Головин, Головкин, Долгорукие и другие.