История России XVIII-XIX веков - Леонид Милов

В 1812 г. Шишков, после отставки Сперанского, занял пост государственного секретаря. Он был автором патриотических манифестов, с которыми царь обращался к армии и народу. Эти манифесты читались с большим вниманием, они оказывали заметное влияние на национальное сознание, пронизывая его идеями преданности престолу и Отечеству.

Национально-патриотическая тема была основной и для других общественных деятелей. Постоянный оппонент александровских начинаний, обличитель Сперанского и выразитель настроений консервативного дворянства Ф. В. Ростопчин простонародным слогом высмеивал нравы и обычаи французов, которым противопоставлял добрые свойства русского народа. Его «Мысли вслух на красном крыльце» имели огромный успех, их тираж составил 7 тыс. экземпляров, что для того времени было невероятной цифрой.

Патриотизм и европеизм. После Аустерлица наблюдался подъем патриотического чувства, пробуждение интереса к национальной истории и культуре. Особое внимание привлекали события Смутного времени, герои которого — Минин, Пожарский, патриарх Гермоген, Прокопий Ляпунов — становятся символами верного служения Отечеству. В 1807 г. немалый общественный интерес вызвал конкурс на памятник Минину и Пожарскому в Москве.

Тильзитский мир, заключенный с узурпатором, подорвал в обществе репутацию Александра I. В печать и на сцену стали проникать оппозиционные настроения, которые не были ясно сформулированы и представляли собой смесь антифранцузских настроений в духе Шишкова и Ростопчина с критикой царя и преклонением перед народным патриотизмом. В 1808 г. стал издаваться журнал «Русский вестник», редактор которого ОН. Глинка идеализировал патриархальную старину, воспевал деяния предков, их добрые нравы, которые противопоставлял испорченным иноземным. Он высмеивал галломанию, подражание европейским модам, обращал внимание на удобства старой русской одежды. Глинка утверждал: «Все наши упражнения, деяния, чувства и мысли должны иметь целью Отечество, на сем единодушном стремлении основано общее благо». Глинка стремился «исследовать коренные свойства духа народного» и выстроить на его основе идеальную политическую систему. Он считал справедливыми социальную иерархию, дворянское попечение над крестьянами и царское попечение над всеми сословиями. Взгляды Глинки были консервативны, но его пламенный патриотизм привлекал читателей и сыграл заметную роль в патриотическом подъеме 1812 г.

Великая победа над Наполеоном способствовала укреплению чувства национальной гордости. Причастность к европейским делам осознавалась как единство исторических судеб русского и других европейских народов. Одновременно истоки победы усматривали в прошлом России, люди разных убеждений воспевали новгородскую вольность, народные веча, подвиги Минина и Пожарского. Патриотизм объединял всех, что оборотной своей стороной имело нерасчлененность общественных направлений, их размытость. В 1813 г. Уваров писал: «Состояние умов в настоящую минуту таково, что смешение понятий дошло до последних пределов. Одни требуют просвещения без опасности, то есть желают огня, который бы не жег. Другие, и это большинство, сваливают в один мешок Наполеона и Монтескье, французские войска и французские книги… Друг в друга кидают выражениями: религия в опасности, нравственность потрясена, распространитель новых иностранных идей, иллюминат, философ, франкмасон, фанатик и пр. Словом — совершенное безумие».

Среди части дворянского общества прочно утвердилось представление, согласно которому изгнание Наполеона и освобождение Европы от «французского варварства» были предопределены свыше, что России и русскому народу предстоит великая историческая миссия. Известный масон А. Ф. Лабзин утверждал: «Когда Всемогущий избирает в орудия свои какой-либо народ, то, без сомнения, для какой-нибудь важной цели. Когда Он прославляет его так, как прославил ныне Россию во всех концах мира, то, без сомнения, имеет намерение произвести что-либо великое чрез сей народ, может быть, во всех же концах мира».

Национальный подъем 1812 г., активное участие народа в борьбе с завоевателями рассматривались как свидетельство прочности социальных устоев России, как доказательство народной любви к самодержавной власти. Далекий от политического консерватизма А. И. Тургенев полагал, что война принесла стране пользу тем, что вызвала единение сословий: «Отношения помещиков и крестьян (необходимое условие нашего теперешнего гражданского благоустройства) не только не разорваны, но еще более утвердились. Политическая система наша должна принять после сей войны также постоянный характер, и мы будем осторожнее в перемене оной».

После окончания войны, когда Александр I даровал конституционное устройство Польше и был главным инициатором выработки конституционной хартии, которую подписал французский король Людовик XVIII, возобновились разговоры о конституции. Большая часть дворянского общества склонялась к мысли, что введение конституции в России, за которым неизбежно должна была последовать отмена крепостного права, опасно. Конституционное правление признавалось несоответствующим русским нравам и коренным установлениям. Часты были ссылки на авторитет Екатерины II, которая полагала, что по огромности своих пространств Россия не может иметь иной формы правления, кроме самодержавной.

Сдержанно была встречена варшавская речь Александра I. Русский офицер, который находился в 1818 г. в Варшаве, записал в дневнике: «Весьма любопытно было слышать подобные слова из уст самодержца, но надобно будет видеть, приведется ли предположения сии в действие». Сомнение оказалось основательным, хотя часть дворянской молодежи восторженно отнеслась к царскому обещанию дать конституцию. Это обстоятельство тревожило Карамзина: «Варшавские речи сильно отозвались в молодых сердцах. Спят и видят конституцию; судят, рядят, начинают и писать». Варшавскую речь императора восхвалял Уваров. Выступая перед студентами Педагогического института, он говорил о том, что политическая свобода «есть последний и прекраснейший дар Бога», предостерегал нетерпеливых: «Сей дар приобретается медленно, сохраняется неусыпною твердостию, он сопряжен с большими жертвами, с большими утратами».

Близка к уваровской была позиция лицейского преподавателя А. П. Куницына, статья которого «О конституции» воспевала государя-победителя, что дает «свободную конституцию народу, им побежденному». Куницын верил, что «времена варварства миновали, настали веки образования» и следствием этого станет российская конституция. Он указывал на различия между Россией и Европой на пути перехода к политической свободе: «Европейцы добывали политические права силой, русские получат их из рук благодетельного монарха». Вместе с тем Куницын отмечал давнюю включенность России в европейскую политическую традицию: «Вече, боярские думы, третейский и совестной суд, разбирательство дел при посредничестве присяжных, равных званием подсудимому, были еще в древности существенными принадлежностями образа правления в нашем Отечестве».

Уваров и Куницын убедили немногих. Аракчеевские времена были неблагоприятны для тех, кого в обществе называли ли-бералистами, и неудивительно, что вскоре Куницын оказался в числе гонимых петербургских профессоров, а Уваров должен был подать в отставку с поста попечителя Петербургского учебного округа.

После 1820 г. характер общественной жизни существенно изменился. Стало невозможно открытое обсуждение крестьянского вопроса и вопроса о представительном образе правления, гонения на вольнодумство побуждали к осторожности. Радикально настроенная часть дворянской молодежи, видевшая в Александре I «кочующего деспота» и возмущенная аракчеевскими порядками, искала выход в рамках тайных обществ. Для дворянского большинства были характерны настроения общественной апатии и стремления довольствоваться существующим положением.

Глубокие внутренние противоречия были характерны и для отдельных деятелей. Адмирал Н. С. Мордвинов, известный независимостью суждений, в своих экономических сочинениях отстаивал права частной собственности и гражданские свободы, понимаемые в английском духе. Вместе с тем право собственности он трактовал как гарантию сохранения крепостных отношений.

Особенностью александровского времени было то, что консервативные и умеренно-либеральные воззрения приобретали патриотическую окраску, прямо служили делу национального самосознания и порой принимали формы, оппозиционные самодержавной власти. Одновременно, долгое время, вплоть до расцвета аракчеевщины, либерально-конституционные и радикальные идеи, так или иначе ориентированные на западноевропейские образцы, были несамостоятельны и опирались на правительственный реформизм. По словам Пушкина, правительство было «единственным европейцем» и самодержавная инициатива определяла характер политического и общественного развития. Ни народные массы, невежественные и достаточно пассивные, ни те или иные сословия и сословные группы, ни общественное мнение, ни армия и ее офицерский корпус не могли служить ей противовесом.