Конец российской монархии - Александр Дмитриевич Бубнов

Тяжелые намеки были сделаны и по адресу тех лиц, в тесном круге коих замкнулась молодая императрица. В виде доказательства приводились выдержки из немецких газет, якобы свидетельствовавшие, что о германофильских настроениях этого кружка имеются сведения за границей.

Выразителем всех этих тревожных мыслей явился видный член Думы от Партии народной свободы П. Н. Милюков, который построил на них свою исключительную по яркости речь, произнесенную им в день открытия Думы.

— Что это? Глупость или измена? — спрашивал он, обращаясь после каждого отдельно сформулированного обвинения в сторону министерских скамей.

Но на эту речь с министерских мест ответа не последовало. Члены правительства отсутствовали, и их скамьи были пусты…

Речь Милюкова, запрещенная для печати, разошлась по рукам в огромном числе списков. Она обошла всю Россию, везде читалась, всюду обсуждалась…

— Измена! Измена! — кричали на все лады вне стен Таврического дворца, и это обвинение бросалось не только в сторону министров и Распутина; оно падало и к подножию царского престола.

Было ясно, что так дальше продолжаться не может…

Но как же быть?

Все настойчивее и настойчивее ползли слухи о зарождении какого-то заговора, ставившего себе целью выполнение дворцового переворота. Под величайшим секретом назывались даже имена участников этого заговора. Носились слухи, не знаю, насколько справедливые, что о цели заговора были осведомлены даже начальник штаба государя генерал Алексеев и генерал Брусилов. К ним будто бы приезжали представители каких-то организаций, принимавшие участие в заговоре.

К этим слухам примешивалось и имя генерала Рузского, бывшего в то время главнокомандующим Северным фронтом. Но я, как бывший начальник штаба этого фронта, живший в одном доме с главнокомандующим и пользовавшийся его полным доверием, категорически заявляю, что никакие осведомители по части заговора к нам в Псков не приезжали.

Где проходила, однако, грань между правдой и вымыслом — никому точно не было известно.

Одни говорили, что имеется в виду предложить государыне удалиться в монастырь или насильно увезти ее на военном корабле в Англию. Другие добавляли, что с нею вместе должен уехать и государь. Различно распоряжались в разговорах также судьбою наследника…

По особому секрету передавали также о возможном аресте государя в Могилеве или на пути в Царское, а также о других проектах дворцового переворота.

Вывод из всех этих слухов был один — император Николай II, который не сумел оградить себя от безответственных влияний и от которого невозможно было ожидать проведения насущных реформ, должен отойти от власти. Этого требуют интересы России. Выход этот менее болезненный и менее кровавый, чем путь неизбежно надвигавшейся революции…

В течение ряда дней после думской речи депутата Милюкова власть колебалась, как реагировать на выпады общественности против главы правительства. Распутин вместе с государыней находили, что для успокоения умов достаточно, если Штюрмер скажется больным и уедет в трехнедельный отпуск. Затем вопрос этот был перерешен, и 10 ноября Штюрмер ушел в отставку. На посту председателя Совета министров он был заменен Д. Ф. Треповым.

Возведенные на Штюрмера обвинения не были, таким образом, опровергнуты и продолжали поэтому висеть в воздухе.

Уход председателя Совета министров под давлением настроений Таврического дворца был, несомненно, крупным успехом для Государственной думы. Некоторые отдельные члены последней связывали даже с именем преемника Штюрмера кое-какие надежды, но большинство встретило нового премьера с возраставшим недоверием. Со стороны левых ему был оказан в Думе неблагожелательный прием, доказавший, что Дума имеет намерение продолжать ожесточенную борьбу с властью.

Борьба эта шла вплоть до нового перерыва сессии, имевшей место 16 декабря.

УБИЙСТВО РАСПУТИНА

В ноябре 1916 г. в тылу фронта наших западных союзников, в Шантильи, собралась междусоюзническая конференция для обсуждения вопроса о характере военных действий на 1917 г. Принято было решение начать общее наступление на всех союзных фронтах раннею весною, чтобы не выпустить из рук инициативы, и вести его возможно большими силами.

В результате этой общей мысли нашей Ставкой было предложено главнокомандующим армиями разработать их собственные предположения. Предположения эти должны были в течение декабря доложить государю как Верховному главнокомандующему для постановки им уже окончательного решения.

По общим указаниям генерала Рузского мною было составлено соображение о комбинированном наступлении армий Северного и Западного фронтов. Северный фронт должен был наносить удар со стороны рижского левобережного плацдарма на Митаву и Шавли, войска же Западного фронта — вдоль течения реки Вилии.

На избранном для наступательной операции участке общего фронта неприятельское расположение представляло вогнутую в нашу сторону дугу, почему давление на оконечности этой дуги представляло известные стратегические выгоды.

Намечавшийся удар был направлен против германцев, которые являлись, конечно, важнейшим противником на нашем фронте; удар этот приходился в направлении Восточно-Прусского театра, к которому немецкое командование, как мы уже знаем, относилось с особою чуткостью и нервозностью.

Совещание в Ставке было назначено на 17 декабря, к каковому сроку генерал Рузский и я прибыли в Могилев.

Начавшись с утра, оно шло под председательством государя и в присутствии генерала Гурко, замещавшего больного начальника штаба генерала Алексеева. Однако после перерыва для завтрака в среде совещавшихся почувствовалось какое-то замешательство. Стали передавать шепотом слух о получении из Царского Села какой-то важной телеграммы, требовавшей спешного отъезда государя из Ставки в столицу. Совещание было скомкано. Оно шло довольно беспорядочно, прерывалось какими-то дополнительными сведениями, получавшимися из Царского Села и остававшимися для нас секретными, и наконец в четыре часа пополудни государь действительно спешно выехал из Могилева.

Стало при этом известно, что в ночь на этот день в Петрограде был убит Распутин и что, потрясенная таким событием, императрица вызвала к себе императора.

С отъездом председательствовавшего в совещании государя суждения собравшихся были сведены к менее серьезным текущим вопросам. Генерал Гурко, очевидно, не мог взять на себя самостоятельное решение вопроса о характере будущих действий, и, таким образом, наш съезд закончился без определенных выводов. Мы вернулись домой, смущенные перерывом столь важного совещания из-за гибели Распутина и не ориентированные, в каком направлении вести боевую подготовку армий на 1917 г.

Уже много лет лучшие русские люди глубоко страдали от унизительного сознания, что правительственная власть попала в плен к цепкому фатальному «старцу» Григорию Распутину. Последний со своими приспешниками, как мы видели, всячески деморализовал эту власть, утилизируя ее в интересах собственного положения и тщеславия.

Император и особенно императрица беззаветно верили в его бескорыстие и беспрекословно слушались его безграмотных советов. Ни мольбы великих князей, ни предупреждения близко стоявших к царю и царице людей, ни даже угрозы гибелью династии не убеждали императорскую чету в необходимости покончить с развращающим влиянием Распутина и принять решительные меры