Фантастические тетради - Ирина Ванка

Дейк при виде павлиньего хвоста млел, обалдевал и заваливался в засаду за самые густые папоротники. Это эмоциональное единоборство могло продолжаться часами. Все эти часы Матлин боялся отойти от окна и знал: пока павлин, растопыривши хвост, топчется у двери — Дейк где-то рядом.

— Эта зверюга имеет аппетит на всю твою «Красную книгу», — жаловался он Ксаресу, — вместе с обложкой. Если ты немедленно не примешь меры, я буду вынужден посадить его на цепь.

Просидев час на цепи, Дейк плакал, как ребенок, и Матлин, не в состоянии это вынести, снова его отпускал. Все повторялось сначала. Но один раз, притупив бдительность воспитателя, Дейк-таки выкусил из павлиньего хвоста пару перьев, которые Матлин с невероятным скандалом вытащил из его пасти. А затем, лежа на диване, любовался этими роскошными перламутровыми метелками и думал: «Нет, если существует на свете рай неземной и если он хоть сколько-нибудь похож на мое теперешнее существование, мне непременно следовало бы познакомиться с адом, прежде чем вынести себе окончательный приговор».

Глава 29

Следующего явления бонтуанцев в Аритабор Феликс ждал, как конца света. Он измучился сам и измучил ни в чем не повинный пульт информатеки, который то и дело зависал, показывая ему «уровень интеллектуальной концентрации — ноль», «сотрудничество продолжать бессмысленно», что на нормальном языке означало: «отвяжись, мужик, будь человеком, нет моих сил…»

В период лиловых сумерек он выходил на площадь «поплавка», садился под бледными россыпями звезд и, сжимая кулаки, пытался представить себя гигантской воронкой, засасывающей на орбиты Аритабора весь бонтуанский флот. За этим занятием его как-то застали Раис со своим коллегой по имени Юх. Они уселись напротив замученного самоэкзекуцией Фрея и долгое время за ним наблюдали, довольно ехидно… в абсолютном молчании, — это окончательно выбило Фрея из колеи.

— И ты сомневался? — спросил Юх у Раиса. — Ты хочешь сказать, что он еще не созрел?..

Раис обескуражено покачал головой.

— Кажется, я решусь. Наконец, решусь. Это менее жестоко, чем видеть его страдания.

— Кто тебе сказал, что я страдаю? — огрызнулся Фрей. — И вообще, что вы собрались со мной сделать, не угодно ли объяснить?

Раис с Юхом подозрительно притихли. «Вот гады!» — подумал Фрей и добавил:

— Где больше двух — … там телепатическое общение запрещено.

— Что? — не расслышал Раис.

— Пословица на эту тему есть хорошая…

— Пословица? «Прежде чем ваять статую, сто раз подумай, стоит ли портить камень»?

— Это не про вас…

— Это про тебя, Фрей. Есть у меня идея готовить тебя к «тесту».

При одном слове «тест» волосы на голове Матлина вставали дыбом.

— Ты хочешь ваять из меня статую?

— Я хочу лишь позволить тебе роскошь самоконтроля.

— Я прекрасно себя контролирую! — закричал Фрей и хлопнул кулаком по полу. — Лучше всех! Лучше, чем когда бы то ни было!

— Это эффект мадисты, — шепнул Юх на ухо Раису, — пытаться его «уравновесить» рискованно, может быть хуже.

— Это совсем другой эффект, — возразил Раис, — тебе не посчастливилось его наблюдать в обществе одной бонтуанки…

— Как ты мог допустить это здесь?

— А разве я мог позволить им совращать друг друга на стороне? Разве я могу себе позволить упустить из виду такое интереснейшее зрелище?..

Фрей ощутил холодную дрожь по всему телу.

— Они обещали здесь быть пять дней назад, — продолжил Раис, — но этот ненормальный парализовал все орбитальные приемники своими… эмоциональными всплесками.

Фрей застыл в позе «лотоса» и попытался взять себя в руки. «Издевается, — подумал он, — а может, не издевается?»

— Ложись на спину, руки в стороны, ладонями вверх, — приказал Раис.

— Может, отжаться?

— Делай, что говорят, — подтвердил Юх, — вспомни, что делают колдуны на твоей планете, чтобы впасть в медитацию — повтори то же самое. Если сможешь «отключиться», скажу, что делать дальше…

До полной отключки от жизни Фрею оставалось не так уж далеко. Юх называл это состояние «глазами, открытыми в пустоту», внутренним зрением, которое, по его расчету, у существ типа Фрея должно было наступить после «просмотра» длинной череды оранжевых колец и фиолетовых пятен. Состояние погружения в матово-серое субпространство, в котором не существует ничего, даже ощущение собственного тела. И Фрей уже засомневался, на месте ли оно, не отправили ли его посредники полетать до орбитальных «приемников» и обратно, но шевелиться не рискнул. Ждал, пока отпадут последние сомнения. Он здесь! Нигде и никто. Вслед за понятиями верх-низ исчезли мысли и чувства, иллюзии и реальность, остались одни глаза, открытые в пустоту, и ощущение медленного падения. «Лечу», — сказал себе Фрей и эта мысль встряхнула его, словно взрывная волна, перевернула вниз головой, перекрутила и из серой массы, всколыхнувшейся вокруг него, стали выплывать образы, похожие на очертания домов, московских новостроек образца семидесятых, проявились асфальтовые дорожки, темные окна, подъезд с выпирающими из него ступенями, голыми и пустыми, засыпанная снегом мусорница на углу клумбы… «Боже правый! — подумал Фрей. — Это же Наташкина улица». Картинка исчезала и появлялась опять, с каждым разом все ярче, и мысли, вертящиеся калейдоскопом в его голове, уже не искажали видения. Он полз вверх по ступеням, пространство подъезда сужалось по мере его продвижения вверх. Он возвращался, начинал сначала, пытался заглянуть в слепое безжизненное окно и снова рвался в бетонную «кишку» подъезда.

Придя в сознание, Фрей обнаружил себя стоящим на четвереньках среди пустого поля платформы, под лиловым куполом ночного неба. Одежда на нем была перекручена, сердце колотилось, руки-ноги дрожали, будто он вернулся с марш-броска, а прямо перед ним, с внешней стороны купола стоял трехметровый дун, опершись ладонями на стекло, и разглядывал его с гримасой болезненного сопереживания.

— Ага! — зарычал Фрей. — И ты здесь, — он поднялся, подтянул штаны и направился к дуну. — Прилетел, птица моя, смотрит. Что тебе надо, мерзавец? Что ты ждешь? Надеешься, что я снова потащусь за тобой? А вот тебе… — Фрей протянул под нос дуну смачную «фигу», да еще задрал рукав, чтоб дун имел удовольствие детально ее рассмотреть.

Лицо дуна исказила страдальческая гримаса.

— Что ты ко мне привязался, столб пернатый? Чего ты за мной таскаешься? Ну, на! Достань меня, попробуй, — Фрей исполнил перед ним фрагмент пляски дрессированного аборигена. — На, иди, достань меня!