Булгаков - Б Соколов

«Работать в Художественном театре сейчас невозможно. Меня угнетает атмосфера, которую напустили эти два старика СТАНИСЛАВСКИЙ и ДАНЧЕНКО. Они уже юродствуют от старости и презирают все, чему не 200 лет. Если бы я работал в молодом театре, меня бы подтаскивали, вынимали из скорлупы, заставили бы состязаться с молодежью, а здесь все затхло, почетно и далеко от жизни. Если бы я поборол мысль, что меня преследуют, я ушел бы в другой театр, где наверное бы помолодел». В дневнике Е. С. Булгаковой именно такой разговор записан 20 марта 1935 г. и как раз с Е. В. Калужским:

«Вчера у нас были Оля с Калужским. М. А. рассказывал нам, как все это (репетиции К. с. — Б. С.) происходит в Леонтьевском. Семнадцатый век старик (Станиславский. — Б. С.) называет «средним веком», его же «восемнадцатым». Пересыпает свои речи длинными анекдотами и отступлениями, что-то рассказывает про Стаховича (отставного генерала свиты Алексея Александровича Стаховича (1856–1919), поступившего в Художественный театр актером, ставшего потом одним из его директоров, а после революции покончившего с собой; послужил прототипом упоминаемого в «Театральном романе» покойного генерал-майора Клавдия Александровича Комаровского-Эшаппара де Бионкура, артиста Независимого Театра. — Б. С.), про французских актеров, доказывает, что люди со шпагами не могут появиться на сцене, то есть нападает на все то, на чем пьеса держится. Портя какое-нибудь место, уговаривает М. А. «полюбить эти искажения»».

В пользу того, что именно Калужский был осведомителем НКВД в Художественном театре, говорит и следующий примечательный факт. В опубликованных в 1998 г. обзорных донесениях неизвестного сексота о МХАТе в 1935–1936 гг. ни разу не упомянут Калужский, — фигура в номенклатуре театра далеко не последняя. Очевидно, агент никак не мог писать о самом себе.

В кампании против К. с. принял участие и Михаил Михайлович Яншин(1902–1976), один из наиболее близких Булгакову актеров МХАТа. 17 марта в «Советском искусстве» появилась его беседа с репортером под заголовком «Поучительная неудача», где утверждалось, что «на основе ошибочного, искажающего историческую действительность текста поставлен махрово-натуралистический спектакль». Через год, 22 февраля 1937 г., как отмечает Е. С. Булгакова, в Доме актера «Яншин объяснялся по поводу статьи о «Мольере», говорил, что его слова исказили, что он говорил совсем другое». Булгаков объяснений не принял и навсегда разорвал дружбу с Яншиным, по иронии судьбы игравшим в К. с. роль верного слуги Бутона, но в жизни вынужденного сыграть актера Муаррона, которому по ходу пьесы пришлось предать Мольера, своего учителя и друга.

Весной и летом 1936 г. МХАТ безуспешно пытался договориться с драматургом о внесении изменений в текст К. с. В августе 1936 г. в Синопе на Кавказе Н. М. Горчаков, по свидетельству Е. С. Булгаковой, хотел «уговорить М. А. написать не то две, не то три новых картины к «Мольеру». М. А. отказался: «Запятой не переставлю»». Неспособность МХАТа отстоять К. с. подтолкнула Булгакова к решению уйти с должности мхатовского режиссера-ассистента. 9 сентября 1936 г. он сказал об этом Е. С. Булгаковой, а 15 сентября подал заявление об уходе. Вопреки мнению агентов НКВД, драматург не убоялся материальных трудностей. 9 сентября 1936 г. Е. С. Булгакова записала в дневнике насчет МХАТа: «После гибели «Мольера» М. А. там тяжело.

— Кладбище моих пьес».

2 октября 1936 г. в письме другу и соавтору по пьесе «Александр Пушкин» Викентию Вересаеву (Смидовичу) (1867–1945) Булгаков прямо связал свой уход из МХАТа со снятием мольеровского спектакля: «Из Художественного театра я ушел. Мне тяжело работать там, где погубили «Мольера»».

КАНТ, Иммануил (1724–1804), основоположник немецкой классической философии, оказавший значительное влияние на творчество Булгакова, особенно в романе «Мастер и Маргарита». К. родился 22 апреля 1724 г. в столице Восточной Пруссии Кёнигсберге (ныне Калининград, центр Калининградской области в России) в семье шорника. В 1733 г. поступил в школу. В 1740 г. после окончания школы К. стал студентом теологического факультета Кёнигсбергского университета. Чтобы иметь возможность учиться в университете, давал частные уроки. В 1746 г. окончил университет и служил домашним учителем в семьях протестантского пастора и двух помещиков за пределами Кёнигсберга. С 1755 г. преподавал в Кёнигсбергском университете. В 1755–1756 гг. К. защитил магистерскую и докторскую диссертации, став приват-доцентом и экстраординарным профессором. В 1766–1770 гг. занимал также должность помощника университетского библиотекаря. В 1770 г. К. защитил вторую докторскую диссертацию и был назначен ординарным профессором. В 1786 г. К. избрали ректором университета, а в 1786 г. переизбрали на второй срок. К. читал лекционные курсы по метафизике, логике, моральной философии, математике, физике, физической географии, антропологии. В 1797 г. по состоянию здоровья прекратил чтение лекций. К. скончался в Кенигсберге 12 февраля 1804 г.

Первая опубликованная работа К. — «Мысли об истинной оценке живых сил» (1746). За ней последовали «Всеобщая естественная история и теория неба» (1755), «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога» (1763), «О форме и принципах чувственно воспринимаемого и умопостигаемого мира» (1770) (это — вторая докторская диссертация К., положившая начало так называемого критического периода его творчества, когда была создана система критического, или трансцендентального, идеализма), «Критика чистого разума»(1781), «Пролегомены ко всякой будущей метафизике, могущей появиться как наука» (1783), «Критика практического разума» (1788), «Критика способности суждения» (1790), «Религия в пределах только разума» (1793), «Конец всего сущего» (1794), «К вечному миру» (1795), «Метафизика нравов» (1797), «О мнимом праве врать из человеколюбия» (1797), «Антропология» (1798), «Логика» (1800) и др.

Вслед за Львом Николаевичем Толстым (1828–1910) Булгаков в «Белой гвардии» использовал символ звездного неба в качестве контрапункта категорического морального императива, данного Богом внутреннего нравственного закона. В «Мастере и Маргарите» Воланд напоминает Михаилу Александровичу Берлиозу и Ивану Бездомному о выдвинутом К. нравственном доказательстве бытия Бога, которое Берлиоз тотчас признает неубедительным. Поэтому сатана вынужден предъявить ему свое доказательство «от противного», дабы заставить литераторов убедиться в существовании дьявола, а через это поверить и в Бога. В первой редакции «Мастера и Маргариты», создававшейся в 1929–1930 гг., «доказательство Воланда» называлось шестым, следовательно, доказательство К. считалось пятым. Сведения о доказательствах бытия Божьего Булгаков взял из статьи П. Васильева «Бог» Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, где утверждалось, что нравственное доказательство К. стало пятым по общему счету в дополнение к четырем ранее существовавшим: историческому, космологическому, телеологическому и онтологическому. Именно из этой статьи в окончательном тексте романа черпал аргументы Берлиоз в споре с Воландом, почти дословно цитируя, что «Шиллер говорил, что кантовские рассуждения по этому вопросу могут удовлетворить только рабов, а Штраус просто смеялся над этим доказательством». Очевидно, в процессе дальнейшей работы над «Мастером и Маргаритой» писатель обратился к тексту трактата «Единственно возможное основание для доказательства бытия Бога» и выяснил, что, кроме четырех названных выше, К. опроверг еще одно, пятое по общему счету, доказательство — логическое. Таким образом, в последней редакции романа доказательство К. закономерно стало шестым, а доказательство Воланда — седьмым.

Из других произведений К. наиболее тесные параллели в тексте «Мастера и Маргариты» можно найти с трактатом «Конец всего сущего». Здесь К. утверждал: «Есть такое выражение — им пользуются по преимуществу набожные люди, которые говорят об умирающем, что он отходит из времени в вечность.

Это выражение теряет смысл, если под вечностью понимать бесконечное время; в этом случае человек никогда не покидал бы пределы времени, а лишь переходил бы из одного времени в другое. Следовательно, в виду надо иметь конец всякого времени, притом, что продолжительность существования человека будет непрерывной, но эта продолжительность (если рассматривать бытие человека как величину) мыслится как совершенно несравнимая со временем величина (duratio noumenon), и мы можем иметь о ней только негативное понятие. Такая мысль содержит в себе нечто устрашающее, приближая нас к краю бездны, откуда для того, кто погрузится в нее, нет возврата… и вместе с тем она притягивает нас, ибо мы не в силах отвести от нее своего испуганного взгляда… Она чудовищно возвышенна; частично вследствие окутывающей ее мглы, в которой сила воображения действует сильнее, чем при свете дня. Наконец, удивительным образом она сплетена и с обыденным человеческим разумом, поэтому в том или ином виде во все времена ее можно встретить у всех народов, вступающих на стезю размышления».