Любовь и Рим - Лора Бекитт

Расстояния… Зачастую он не помнил стран, по которым проходила армия, не говоря уже о городах и лицах людей, он жил ощущением величайшей силы, мощи той массы, которая не знала препятствий, к которой он принадлежал и которая увлекала его за собой. Мелкая известковая пыль, поднимаемая тысячами ног, смешиваясь с потом, оседала на лицах, превращаясь в некую маску, что делало их похожими друг на друга. Впрочем, не только это… Многие другие чувства и впечатления словно бы изгладились, истлели – стоило коснуться их мыслью, как они рассыпались в прах. Живым, реальным было только одно – бесконечная дорога и война.

В 721 году от основания Рима (35 год до н. э.) Элиар был назначен помощником декуриона, а к 725 году дослужился до командира турмы, отряда из тридцати человек. В те времена подобные должности получали сравнительно молодые люди, и хотя Элиару, как человеку не латинского происхождения, было трудно продвинуться дальше, даже такое положение давало ряд преимуществ: более высокое жалованье, отдельную палатку, большую свободу действий внутри лагеря.

Элиару исполнилось тридцать шесть лет, последние из коих он провел в военных походах, не имея понятия о том, что происходит в Риме, как живут Тарсия и мальчики. Пока армия находилась в Италии, он время от времени присылал ей короткие сообщения о том, что жив, и деньги, но потом это стало невозможным. А теперь он и вовсе не знал, когда попадет домой. Да и был ли у него отныне другой дом, кроме походной палатки?

В 724 году от основания Рима (32 год до н. э.) он в числе других легионеров присягнул на верность Октавиану. Многие говорили, что война не продлится долго, но Элиар в это не верил. Как мрачно пошутил один солдат: «Кто сказал, что Марс может напиться крови? Ведь для него кровь все равно что для нас – вода».

В конце концов никто особо и не ждал конца войны, война была их жизнью. Ждали другого – денег и наград. Перед началом похода против Антония и Клеопатры Октавиан обещал каждому легионеру по двадцать тысяч сестерциев сверх ежегодного жалованья в две тысячи. Элиар помнил, как во время выступления Октавиана перед войском один из легионеров спросил другого: «Где же он возьмет столько денег?» На что тот ответил: «Как где? В Египте! Там навалом золота. Говорят, даже дворцы золотые». В это Элиар тоже не слишком поверил. В мире может быть много несчастья и бедности, но собранные в одном месте несметные богатства – вряд ли. И все-таки он надеялся получить обещанную награду, иначе проделанный путь не имел бы смысла. Тогда Тарсия и мальчики смогли бы найти жилье получше, и Карион продолжал бы учиться… Он повторял себе это как нечто заученное, между тем как время постепенно стирало из памяти образы прошлого, памяти зрительной и – что страшнее – сердечной. К тому же здесь, вдали, он не чувствовал такой сильной ответственности за них…

Нет, Элиар не сделался ни равнодушным, ни кровожадным, он слишком хорошо знал, что делать во время боя, чтобы зря распылять свои чувства, и всегда вполне осознавал близость, пожалуй, даже неизбежность смерти, осознавал слишком ясно для того, чтобы ее бояться.

…Дорога стала ровнее, и отряд ускорил движение. Солнце сияло так сильно, что все вокруг казалось белым, и было некуда деться от этого странного бесцветного пожара. Совсем недавно, когда они проходили через Малую Азию, природа была другой: пышная растительность, сочная лазурь небес, живописные горы, а здесь…

Время от времени кто-то вел наблюдение с возвышенных точек, и не далее как вчера вечером была замечена довольно большая группа мужчин: хотя они не шли строем, а двигались общей кучей, при них было оружие, и, похоже, они хорошо знали свой путь – он пролегал строго на восток. Если это были беглые рабы, их следовало казнить, если остатки вражеской армии, – взять в плен и допросить.

Элиар увидел их первым – они укрылись в углублении скалы возле одной из тех подземных каменных ям, где скапливаются запасы воды из зимних дождей и растаявшего снега, – хотя оттуда явственно доносился дурной запах, эту воду все-таки можно было пить. Он насчитал не сто и не двести человек, а всего лишь с десяток; заметив конный отряд, они взялись за мечи, но отступать было некуда, и Элиар решительно крикнул:

– Кто вы и куда идете?

Они не ответили. Элиар велел своим подчиненным не приближаться и не вступать в бой: в этих странных незнакомцах было что-то настораживающее. Изнуренные лица, беспокойные взгляды – эти люди давно были в пути… Элиар разглядывал их оружие: на двоих были шлемы с забралом, какие не используют в армии, и короткие мечи, такие же, как у римские пехотинцев, но с гардами. В этих атлетически сложенных фигурах и позах полунападения-полузащиты ему почудилось что-то очень знакомое… Это были… гладиаторы! Элиар не верил своим глазам. Гладиаторы?! Но куда и зачем они идут?

Он спешился.

– Если сдадитесь без боя, вам сохранят жизнь! – необдуманно пообещал он.

Ему не поверили. Быстро посовещавшись, незнакомцы решили сражаться. Элиар знал, что они не сдадутся: они привыкли к существованию на грани жизни и смерти, потому не слишком дорожили первой и почти не страшились второй.

Вопреки ожиданиям, все решилось довольно быстро: гладиаторы еще прежде потеряли много сил, к тому же римских всадников было значительно больше. Четверых рабов схватили, остальные были убиты.

Элиар подошел к одному из разоруженных пленников, которого держали два солдата, и приставил меч к его горлу.

– Гладиаторы? Рабы?

Тот презрительно молчал. В его взгляде не было страха, только безмерная усталость.

– Чего их допрашивать здесь?! – не выдержав, воскликнул один из солдат. – Скажут все в лагере, под пытками!

В тот же миг Элиар опомнился и опустил меч. И тогда раб вдруг сказал:

– Ты меня не помнишь?

Элиар вздрогнул. Сейчас он мог убить этого человека одним ударом, и никто не осудил бы его, но…

Немного поколебавшись, Элиар сделал знак своим подчиненным, и те отошли подальше.

– Стерегите остальных. Я хочу поговорить с этим человеком.

Он отвел пленника в сторону. Они остановились под стеной из слоистого известкового камня. Казалось, гладиатор удивлен таким поворотом дел: по-видимому, он ожидал, что будет немедленно убит.

– Кто ты? – с ходу спросил Элиар.

– Я Тимей, а ты… Я забыл твое имя… Мы вместе были в гладиаторской школе, потом нас купил сенатор Аппий Пульхр для личной охраны. А после ты… исчез. Почему-то я часто тебя вспоминал. – Он говорил медленно, спокойно, устало. – Ты же наш, ячменник, верно?

«Ячменник» – таким было презрительное прозвище гладиаторов, которых обычно обильно потчевали ячменем, поскольку считалось, будто этот злак способствует наращиванию мышц.