Любовь и Рим - Лора Бекитт

А Мелисс… Это был человек из другого мира, с ним она могла вспомнить себя прежнюю, настоящую. Было ли это хорошо или плохо? Кто знает! С ним она вновь испытала мимолетную остроту чувств – это было все равно что, вырвавшись из города, бегать на лугу под необъятным небом по росистой траве.

И, как ни странно, она ничуть не удивилась и не возмутилась, когда он сказал:

– Хочешь, уедем куда-нибудь вместе? Предлагаю первый и последний раз. Мне все надоело, да, пожалуй, все… кроме тебя.

И она лишь молча покачала головой.

Покинув дом Амеаны, Мелисс очень скоро понял, что ему совершенно нечего делать и некуда идти. Несколько дней он провел в бездумном праздном шатании по улицам и площадям Рима. Ел в самых дешевых тавернах, где можно было пообедать за два асса, где стояла невыносимая жара и царила ужасающая грязь, где подавалась вареная свекла под соусом из вина и перца, грубый ржаной хлеб, жареная чечевица с луком и чесноком и отвратительного вкуса вино. Здесь он и спал – среди воров, убийц, беглых рабов и всякой рвани.

Однажды, бесцельно шляясь по улицам, точно в бесплодных поисках чего-то безвозвратно утерянного, Мелисс случайно забрел на окраину Рима и помимо воли угодил в толпу, которая текла неведомо куда и увлекла его за собой. Множество тех, кто окружал Мелисса, было в пропахших дымом и потом туниках из грубой небеленой шерсти, с нерасчесанными и немытыми волосами, дочерна загорелых и косноязычных. Один старик держал в руках связку чеснока, другая женщина несла две тростниковые корзины. Временами движение замедлялось, потом опять начинались невероятная давка и шум.

Дул холодный осенний ветер, на небе громоздились тяжелые, замысловатого оттенка тучи, вдали виднелась темная кайма холмов. Далеко впереди, на спешно возведенном помосте стояло несколько человек в белых тогах с пурпурной каймой; один из них что-то негромко говорил: в него впивалось множество взглядов, множество губ шептало какое-то имя. Иногда раздавался гром рукоплесканий, возгласы возмущения или восторга.

– Кто выступает? – спросил Мелисс какого-то плебея.

– Консул Цезарь Октавиан, – важно отвечал тот, не отрывая взгляда от говорящего. – Он сказал, гражданская война окончена, а после возвращения из похода против парфян будет восстановлена Республика.

Презрительно хмыкнув, Мелисс бесцеремонно протолкался поближе к помосту, на котором в окружении большого количества приближенных и вооруженной охраны стоял молодой человек с жестковато-холодным выражением лица и зорким недоверчивым взглядом. Его фигура казалась хрупкой даже под тяжелыми, плотными одеждами, но поза была исполнена достоинства. В нем угадывался высокий ум и скрытая проницательность.

– А хлеб?! – пронзительно выкрикнул кто-то. Октавиан негромко ответил, и люди стали возбужденно передавать друг другу его слова. Очевидно, было сказано, что увеличат хлебные раздачи.

– Неужели будет как при Цезаре? – прошамкала какая-то старуха, и почти тотчас раздался единый, точно ропот реки, одобрительный шум.

Мелисс не верил в перемены. «Наверху» может бушевать мрачный шторм или торжествовать лазурная гладь – «дно» не меняется, оно остается дном.

Это было головокружительное и страшное зрелище: множество человеческих лиц, отмеченных общей для всех печатью убогости, слепого подчинения, странного сочетания безнадежности и веры.

Мелисс с трудом выбрался из толпы и поспешил прочь. В эти мгновения ему открылось нечто важное: сначала он это почувствовал, затем признал рассудком. Он понял, что больше не хочет служить тем, кого презирает, как служил сначала Клавдию Пульхру, потом – Сексту Помпею и Манадору. И он не знал, что станет делать. У него не выработалось ни малейшей привычки к труду, не было никаких привязанностей и целей. Время остановилось – он был тем нищим юношей, только что получившим свободу и не знающим, как ее использовать, и тем изгнанником, который покинул этот странный, похожий на мрачный водоворот город несколько лет назад, и тем человеком, который стоял сейчас посреди улицы и которому все былое казалось сном.

…Прежде он много раз разыскивал нужных людей, потому для него не составило труда вновь проявить свои способности – через несколько дней он нашел рыжеволосую женщину, живущую на Субуре вместе с мальчиком по имени Карион.

Мелисс прошел по узкой улочке, без отвращения вдыхая давно ставший привычным запах сырости и нечистот, поднялся по деревянной лестнице и несильно толкнул дверь. Он вошел и замер; стоявшая у печки женщина, по-видимому, не слышала стука, потому что не повернулась и продолжала возиться с глиняными горшками. Она была молода – Мелисс понял это, глядя на красивую линию прямых плеч и гибкую спину. Волосы незнакомки в самом деле были ярко-рыжими, высоко заколотые, они лежали на голове тяжелой массой.

Он сделал шаг вперед, и тут женщина повернулась. Увидев неожиданного гостя, она пошатнулась так, что едва не упала. Их взгляды встретились, и Мелисс с изумлением впился глазами в побледневшее лицо хозяйки дома.

– Ты?! – прошептал он и добавил с каким-то странным облегчением: – Конечно, это ты!

Она молчала, безмерно растерянная, ошеломленная его вторжением.

– Я забыл твое имя, – сказал Мелисс.

– Тарсия…

Он прошел и сел, не сводя с нее темных глаз.

– Значит, ты живешь здесь, и у тебя есть сын.

– Два, – прошептала она.

– Два? Значит, один твой, а другой приемыш?

– Оба… мои.

Мелисс откровенно разглядывал ее.

– А ты такая же. Я сразу тебя узнал. – Он протянул к ней руку, и Тарсия испуганно отпрянула. Мелисс жестко засмеялся: – Не бойся, я просто хочу поговорить.

Молодая женщина подошла к печке, сняла один из горшков и поставила на стол. Ее руки дрожали, и она прятала лицо.

Стукнула незапертая дверь – вбежали дети; на улице дул холодный осенний ветер, и они сразу бросились к жаровне отогревать руки, а потому не заметили незнакомца. Потом повернулись, один за другим, и увидели Мелисса. Младший, светловолосый, остроглазый, уставился на него, приоткрыв рот от изумления, а второй бросил быстрый тревожный взгляд на сжавшуюся от испуга мать. На вид этому мальчику было лет десять, и он выглядел совсем по-другому: правильные черты лица, мягкие черные кудри и какая-то особая невозмутимая глубина в глазах, – точно он видел и понимал то, что неведомо другим.

– Садитесь, – тихо сказала Тарсия детям, – будем ужинать.

– Я могу поесть с вами? – спросил Мелисс. Женщина ничего не ответила. Она разложила тушеные овощи со свининой по трем тарелкам; себе не взяла и села, наблюдая за детьми. Мальчики притихли в присутствии незнакомца; не зная, чем объяснить его появление, не смели задавать вопросов.