Рассказ? - Морис Бланшо

# Она никогда ему не снилась. Он никогда не снился ей. Оба они только и снились тому, кем хотели бы быть друг для друга.

# Распростертая, полуотвернувшаяся. Стол придвинут к постели; он пишет, издавая нескончаемый звук, от которого тишина становится почти прозрачной. Вдруг она обращается к нему с вопросом: “Кто ты на самом деле? Тобою ты быть не можешь, но ты же кто-то. Кто?” Он прервал свою работу, он опускает голову. “Я тебя спрашиваю”. Спрашивает себя и он. “Не сомневайся, — мягко говорит он. — Я выбрал быть тем, кем меня находят. Я как раз то, о чем ты только что сказала”. — “Кто?” Она почти кричит. “То, о чем ты только что сказала”.

# Мы-то вдвоем это знаем.

# Нагноение ожидания, скука. Застойное ожидание, ожидание, которое сразу же сочло себя своим предметом, которое проникнуто к себе снисходительностью и в конечном счете ненавистью. Ожидание, спокойная тоска ожидания; ожидание, ставшее спокойной протяженностью, где мысль представлена в ожидании.

# Она сидела, застыв в неподвижности, у стола; лежала рядом с ним на постели; порой стояла рядом с дверью — придя тогда очень и очень издалека. Такой он ее вначале и увидел. Стоящей, вошедшей без единого слова и даже не оглядывающейся вокруг, будто она давным-давно вобрала в себя все наличие этого места; и уж конечно, не будь между ним и любой женской фигурой длительного и тесного знакомства, сблизившего его с каждой из них, он должен был бы тут же почувствовать себя в этой комнате чужаком; но с непоколебимой уверенностью молодости он не видел в ее приходе ничего необыкновенного, точно так же, как и не колебался, когда только что подавал ей знаки: она была там, он ее больше не отпустит.

Он был там, она его больше не отпустит.

# “Когда ты вспоминаешь, что я тебя покинул, это правда. Когда с грустью говоришь, что я тебя даже и не покидал, это правда. Но если ты думаешь, что я был покинут самим собою, то кто же тогда сейчас рядом с тобой?”

# “Подойдите”. Она приблизилась медленно, не вопреки себе, но с какой-то глубокой рассеянностью, которая сделала его, уже его, на диво внимательным.

Она заговорила, но он ее не слушал. Он слушал ее только для того, чтобы привлечь к себе своим вниманием.

# Тесно присутствие, просторно место.

# “А, наконец-то вы говорите об этом откровенно”. — “Почему? Разве я не всегда была откровенна?” — “Вы были очень откровенны, слишком, быть может, откровенны для столь неоткровенной истины, которая пытается через вас себя выразить”.

Он знал, что ни в ней, ни в нем самом не было ничего, кроме усилия дойти до той мысли, которая поджидала извне, чтобы наставить их на путь или сбить с него.

Если он и вынудил ее заговорить, то никогда на нее не давил, чтобы войти в ее мысль. Он не ссужал ей мыслей. Слово “мысль” не заключало в себе достаточно прозрачности, достаточно затемненности. Она только говорила, только молчала.

# Он ее привлекал, и как же он ее привлек? Он привлекал ее постоянно — недвижимой, неощутимой силой. Она была просто фокусом того влечения, которое он у нее вызывал и которое обратной силой влечения вызывала у него она: задержанная здесь, но не удерживаемая, неподвижная некой блуждающей неподвижностью.

Бродяжничающая вне себя — вплоть до него вне его.

# Что же она забыла? Очень ли это было важно? О нет, напротив, не играло особой роли. Она говорила это с какой-то яростной умиротворенностью, омытой слезами безмятежностью, пронизанной светом, тяжелой от темноты.

# “Почему вы так думаете?” — “Я так думаю, так всегда буду думать. Это мысль, которой не положишь конца”. Он содрогнулся, услышав подобный приговор.

# “Не думаете ли вы, что они вспоминают?” — “Нет, они забывают”. — “Не думаете ли, что забвение — их способ помнить?” — “Нет, они забывают и ничего в забвении не хранят”. — “Не думаете ли, что утраченное в забвении предохраняется в нем от забвения?” — “Нет, забвение безразлично к забвению”. — “Значит, мы будем чудесно, глубоко, навечно забыты?” — “Забыты без чуда, без глубины, без вечности”.

# Они вместе проходили в комнату, медленно, легко, искусно обходя каждое препятствие, на секунду выглядывая из окна: вместе, того не зная, разговаривая, тщетно отвечая друг другу; и все же продолжая разговаривать друг с другом со спокойствием и лаской.

# (Двое отсюда же, двое древних богов. Они были в моей комнате, я с ними жил.

На мгновение я вмешался в их диалог. Их это не удивило. “Кто вы? Один из новых богов?” — “Нет-нет, всего- навсего человек”. Но мои протесты их не остановили. “А, новые боги! наконец-то они явились”.

Их любопытство было легким, непостоянным, чудесным. “Что вы здесь делаете?” Я им ответил. Они меня не слушали. Они всё знали каким-то легким знанием, которое не могло отяготиться никакой частной истиной вроде той, какую я им предоставил.

Они были прекрасны, но внимание, которое я уделял ей, именно ей, привело к тому, что для меня она почти всегда оставалась одна, и красота ее становилась от этого только более поразительной. Я сразу заметил, что тоже привлекаю ее, несмотря на то, что она, казалось, пребывает обо мне, особенно обо мне, в неведении. Она действительно являлась мне, это была рослая девушка, и я восхищался, что могу ее разглядывать, хотя и не был способен ее описать, а когда я сказал: “Подойдите”, она тут же и приблизилась — в глубокой рассеянности, из-за которой я стал предельно внимателен. Тут он окончательно исчез. По меньшей мере, я так счел ради удобства. Исчезает ли бог?

С тех пор мы живем вместе. И я больше почти не сопротивляюсь идее, что в один прекрасный день окажусь новым богом.)

Сон одной бессонной ночи.

# Ей до крайности хотелось забыться: “Не погрузились ли мы здесь в забвение?” — “Еще нет”. — “Почему?” — “Мы ждем”. — “Да, мы ждем”.

Забвение, ожидание. Ожидание, которое собирает, рассеивает; забвение, которое рассеивает, собирает. Ожидание, забвение. “Вы меня забудете?” — “Да, я вас забуду”. — “А как вы уверитесь, что меня забыли?” — “Когда вспомню о другой”. — “Но вы вспомните опять же обо мне; мне нужно больше”. — “Вы и получите больше — когда я уже и о себе не вспомню”. Она обдумала эту мысль, которая, по-видимому, ей понравилась. “Забытые вместе. И кто же тогда нас забудет? Кто удостоверится, что мы канули в забвение?” — “Другие, все остальные!” — “Но они же не в счет. Мне наплевать, что меня забудут другие. Я хочу быть забытой вами, только вами”. — “Ну да, когда ты меня забудешь”. — “Но, — грустно сказала она, — я отчетливо чувствую, что тебя уже забыла”.

Она его забывала, она вспоминала все подряд, но во всем его забывала: медленно, страстно. Когда она вошла — не подал ли он ей знак? не воспользовался ли своей способностью привлекать? — она уже пребывала в том движении забвения, которое стремилось все сказать, чтобы все оказалось забыто, доверяя преходящему субъекту нетленное. Она забывала, она была почти что забвением и зримой красотой того, что позабылось.

# Одни только боги преуспели в забвении: древние — чтобы удалиться, новые — вернуться.

# Она не забывала его, она забывала. Он все еще был для нее — в забвении, в котором в ней исчез, — всем, чем был. И тоже ее забывал: невозможно вспомнить, о ком не вспоминаешь.

Все, однако, оставалось неизменным.

# Он полностью осознавал, что потихоньку подталкивает ее к забвению. Привлекая к себе, он привлекал ее к кому-то, кого она все глубже и глубже, все поверхностнее и поверхностнее забывала. Слова были сказаны, речи прогорели; по безмолвию прошелся огонь. Они еще прижимались друг к другу, лишенные, и тот и другой, самих себя. “Почему мне нужно вас забыть?” Являлось ли забвение конечной целью? Ожидание, забвение.

“Я узнала вас только для того, чтобы ничего о вас не знать и утратить в вас все свое”.

# Не так ли и живут боги? Одинокие, странные, чуждые свету, которым они блещут. Они меня слегка беспокоили, это правда. Я привык к их присутствию. Наслаждался, что они обо мне не знают, не имея возможности увериться, проистекает ли это неведение от их предельной скромности или от божественного безразличия. Древние боги, древние боги, как они нам близки.

# Забвение, согласие на забвение в не забывающем ничего воспоминании.

# “Это же вы подтолкнули меня к забвению”. — “Согласитесь, осторожно и мягко”. — “Да, осторожно, нежно, мягче некуда”. — “Это была сама кротость забвения во всей своей привлекательности”. — “Так зачем же тогда было заставлять меня вспоминать?” — “Чтобы заставить вас забыть”. — “Но мною по необходимости уже все забыто”. — “По необходимости, не связанной с забвением”.

Он ждет, она забывает — одним и тем же движением, которое могло бы связать их друг с другом. Но ожидание, он знает, запрещает ему эту встречу, которая может свершиться только мгновенно. Ожидание же ни на миг мгновения не сподобляется.