Я — ярость - Делайла Доусон
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Доброе утро, красавица, — говорит мужчина за стойкой, и Элла натянуто улыбается и ныряет в проход, прежде чем он задаст глупый вопрос или попытается начать неловкую беседу, одаривая ее типичными комплиментами, которые мужчины за пятьдесят используют при общении с девушками втрое младше.
Она быстро понимает, что попала в отдел парфюмерии и у нее нет ни корзины, ни тележки, но слишком смущена, чтобы идти обратно мимо продавца. Остается только надеяться, что ей попадется по пути какая-нибудь емкость для продуктов. Элла отыскивает отдел продуктов и морщится от цен: все подорожало вдвое из-за последствий коронавируса, а потом и из-за Ярости. В других регионах страны цепочка поставок возобновилась и цены снизились до приемлемых, — но не во Флориде: судоходные компании все еще дерут втридорога за поставки в этот штат (так говорил учитель экономики). Люди с Яростью становятся причиной массовых аварий. Элла ненавидела экономику, и она знает только то, что пачка крекеров не должна стоить пять долларов. Придется тщательно продумывать покупки вместо того, чтобы просто хватать «Читос» (как она сделала бы во времена, когда счета оплачивали родители). Теперь Элла знает, что «Читос» — это, по сути, воздух и ими сыт не будешь.
В проходе с консервами на полу стоит корзина, и Элла прикидывает, кому она могла бы принадлежать. В корзине только упаковка пива, и ее нужно будет поставить обратно в холодильник. Даже в разгар пандемии, будучи заражена, Элла не может просто так оставить упаковку пива валяться посреди магазина.
Она наклоняется за корзинкой, и тут кто-то над ее головой говорит:
— Извините, это моя.
Элла отдергивает руку, краснея и пытаясь вспомнить, как разговаривать.
— О, извините! Я просто решила… то есть… Извините.
Но девушка не выглядит взбешенной — только измученной. Ей за двадцать, она высокая и стройная, похожая на японку с волосами, собранными в беспорядочный пучок, и захватанными очками. На ней ниспадающее черное платье с белыми цветами и кеды на голую ногу. Она выглядит так, будто вышла из ситкома 1990-х и не спала целую неделю кряду.
Элла отступает назад, подняв руки.
— Извините, правда.
Девушка улыбается и поднимает корзину. У нее аура спокойной уверенности, как у художницы из Инстаграма (кстати, ей бы пошел берет), но еще она очень грустная и такая уставшая, что если б Элла легонько ткнула ее пальцем, она бы, наверное, рухнула как подрубленная.
— Вы в порядке? — спрашивает Элла.
Девушка склоняет голову.
— Ужасно странный вопрос, который мы почему-то испытываем потребность задавать, переживая уже вторую общественную катастрофу за последние пять лет.
Элла снова краснеет.
— Да, извините. Вы правы, очень странный вопрос, к тому же слишком личный. Я… эм, давно не была на людях. Извините меня.
Она поворачивается и проходит мимо продавца, чтобы взять корзину, а затем ныряет обратно в проход, прежде чем он начнет спрашивать ее, не нужна ли ей помощь. Это было совершенно унизительно. Как будто она вышла из леса и больше не способна жить в социуме. Элла даже не причесывалась сегодня, хотя волосы, слава богу, выглядят нормально. Она снова тормозит возле полок с крекерами, но здесь, по крайней мере, никого нет, и она кладет в корзину соленое и сладкое печенье, хлеб, арахисовое масло. Проверяет срок годности на банке с желе — увы.
Она вспоминает дом миссис Рейлли: кондиционер, холодильник, лед. Мертвый дядя Чед на полу. В полиции узнали, что он умер, так что они наверняка забрали тело — но могут вернуться. Или позвонить дочери миссис Рейлли, или еще что.
Очень хочется туда вернуться, но нельзя. Кто-нибудь может прийти.
Небезопасно.
Она проводила разведку по другим домам соседей, на которых работала, но пустых больше не было.
Элла ставит желе обратно на полку.
Дома у мистера Риза не станет комфортнее, невозможно заставить холодильник работать, и она все еще не готова беспорядочно стучаться в заброшенные дома, надеясь, что никто не ответит, чтобы провести там первую ночь в одиночестве и без сна, ожидая, что хозяева вернутся и… втянут ее в неприятности. Забавно, что Эллу это все еще волнует.
Она чувствует себя мышью: куда ни побежишь — везде что-то страшное. Ей так надоело бояться.
Элла не может вечно есть сухпай, у нее уже болячки во рту от него. Может, стоит купить какие-нибудь дешевые витамины для детей?
Правда, сейчас она так голодна, что от одного вида сырных крекеров начинает пускать слюни. Они ужасно дорогие — но так хочется! Элла кладет коробку в корзину и выглядывает из-за угла, чтобы посмотреть, ушла ли та девушка, — да, ее больше не видно. Потом она читает состав на этикетке супа, воображая, как будет жевать говядину и каково на вкус рагу комнатной температуры (потому что возможности подогреть его у нее нет), — и снова слышит голос девушки.
— Хей, я вовсе не имела в виду, что ты странная. Я просто… большинство людей не утруждаются спросить у незнакомого человека, все ли у него в порядке. Это очень мило.
Элла поднимает глаза. Девушка стоит в проходе, обеими руками держа корзину перед собой и с любопытством склонив голову набок.
— В общем, не волнуйся, ладно? Мы все теперь малость странные. Просто приятно, когда тебя замечают и о чем-то спрашивают. Так что спасибо, вот.
Еще один человек подходит и встает немного позади девушки. Элла не может определить его (ее?) пол, но это кто-то загорелый, с темными волосами, примерно ее роста, коренастый и с ирокезом, в свободном рваном свитере, надетом поверх футболки, в узких джинсах и берцах.
— Привет, — говорит человек низким и резким голосом. Глаза горят, как два глубоких омута. — Ты заражена?
Элла,
