Едва замаскированная автобиография - Джеймс Делингпоул
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вокруг меня раздается смех.
— Мы ждем, когда прибудут братья, — говорит один из них.
— И тогда мы откроем его сами, — объясняет их предводитель.
— Да, если тебе там что-то нужно, только скажи нам, — говорит другой.
— Это очень мило с вашей стороны. Но я не очень люблю кроссовки. В Англии мы носим нечто под названием ДМ. Док Мартенс, — говорю я.
— И у нас есть Док Мартенс. Смотри.
Я смотрю в витрину. В самом деле, там несколько пар ДМ.
— Да, но мне все равно нужно возвращаться в гостиницу, чтобы написать свой репортаж.
— Ты собираешься написать о нас?
— Да, по всей видимости.
— Тогда напиши, что встретил «Сотри Крипс».
— Сотри? — спрашиваю я.
— Да, сотри. — Крупный латинос показывает мне, чтобы я дал ему свою ручку. Взяв ее, он пишет в моем блокноте: «43 Грипс».
— A-а, сорок три.
— Мы говорим «сотри».
— Круто, — говорю я.
— Значит, ты напишешь про нас в своей газете?
— Обязательно, — говорю я, стараясь не показать своей дрожи.
Мне действительно пора идти. Но я решаю немного помедлить и задать еще несколько вопросов.
— Ладно, — говорю я наконец, — приятно было познакомиться с вами, ребята.
— Нам тоже, брат, — говорит их вожак.
— Но ты будь осторожней, — говорит другой.
— Да, будь осторожней, — встревает третий. — Прошлой ночью тут был малый вроде тебя, вопросы задавал. Так ему топор всадили.
Когда он это говорит, у меня мурашки бегут по спине.
Какая обалденная цитата!
Когда я возвращаюсь в гостиницу, остается не более пятидесяти минут, чтобы написать и передать репортаж в тысячу слов. Уточняю: сорока пяти минут. Пять минут я потратил на звонок в иностранную редакцию, чтобы узнать, сколько слов им нужно и нельзя ли как-нибудь передвинуть срок. (Нет.)
Если вы не журналист, то, наверно, не представляете, насколько отчаянное у меня положение. Я вам скажу, что сорок пять минут обычно уходит на то, чтобы сочинить первый абзац, прежде чем с отвращением записать его, а потом еще сорок пять минут придумывать вместо него другой, чтобы в итоге прийти к выводу, что первый вариант был лучше.
Что касается тысячи слов, то обычно на это уходит день. Минимум полдня. Сорок пять минут? В кошмарном сне не приснится. И конечно, речь идет даже не о сорока пяти минутах. Скорее это будет двадцать минут, потому что понадобится еще двадцать пять — напомню, что это 1992 год и модемы еще не получили широкого распространения, — чтобы продиктовать все по телефону машинистке в Лондоне.
Итак, я скручиваю сигарету (еще минута ушла), звоню в сервис и заказываю кофе (еще минута ушла), барабаню пальцами по столу, думая: «Это ужасно, это ужасно, у меня ничего не получится, ничего не получится» (еще минута ушла), начинаю паниковать из-за того, что я в панике, что мои мозги заело и что, господи, неужели я потерял целых четыре минуты? (еще минута ушла); впускаю официанта, говорю ему, куда поставить кофе, ищу в кармане чаевые, наливаю кофе, жалею, что заказал его, потому что он отнял у меня столько времени (еще полторы минуты ушло); решаю, что как бы мне ни хотелось, я не могу больше терять время, это серьезно, нужно сочинять вступление: что-нибудь поражающее, что-нибудь создающее атмосферу, какая-нибудь ловкая связь между Голливудом и беспорядками. Какие-нибудь известные фильмы о бунтах? Нет. Как насчет «Ада в поднебесье»? Нет, слишком натянуто. Какая-нибудь кинематографическая метафора подошла бы, что-нибудь о том, как из-за дыма Голливуд выглядит, будто снятым не в фокусе, да, это пойдет, хватит трястись, успокойся, ты распустился и потерял еще две минуты.
К концу мучительного сочинения третьего абзаца я решаю, что записывать все это — роскошь, которую я не могу себе позволить. Я сделаю то, чего я никогда прежде не делал, чего многим журналистам никогда не приходится делать за всю свою жизнь, то есть диктовать материал прямо из головы. Последние пять минут, отведенные на запись, я ищу в блокноте лучшие высказывания, расшифровываю неразборчивые места и расставляю всюду стрелочки с номерами, чтобы прочесть их в нужном порядке.
Затем, свернув еще одну сигарету и осушив чашку кофе и снова наполнив ее, я звоню по бесплатному номеру коммутатора «Дейли телеграф».
Отвечает мне не одна из знакомых секретарш, которые уже все ушли по домам, а какой-то высокопарный мужской голос — наверно, ночная охрана.
Когда он переключает меня на машинисток и телефон звонит, звонит и звонит, я впадаю в панику, думая: «Что, если там никого нет?» — или еще хуже: «Что, если кто-то есть, но они заняты, потому что им диктует кто-нибудь из этих одиноких и жалких старых внештатников, которые любят звонить по вечерам, потому что они одинокие и жалкие? И что, если мой репортаж не попадет в газету лишь из-за желания одного из них позвонить машинисткам раньше меня? А что, если иностранный редактор этого не поймет? Что, если он просто подумает, что я хреновый репортер? Что…»
Наконец трубку снимают.
Я очень надеюсь, что мне ответит Вера. Мне кажется, что ее зовут Вера, хотя мы никогда не знаем машинисток по именам, только по голосам. У Веры спокойный, теплый, домашний голос, который странным образом приободряет, как будто то, что ей диктуешь, не полная чушь, как будто — а время от времени она подбадривает тебя одобрительным бормотанием и ласковым воркованьем — ей действительно интересно, что ты там написал. Очень трогательно, но это помогает. Когда читаешь собственные статьи, особенно в темпе диктовки с остановками, сверхотчетливым произношением и указанием пунктуации, можно почувствовать себя ужасно неловко. Без признательного ворчания машинистки твое хрупкое эго может совсем лишиться сил.
Как и большинство машинисток, Вера слишком умна для работы, которая требует сидеть за столом по восемь часов и записывать бред, диктуемый журналистами. Она быстро соображает: не нужно тратить время, передавая по буквам слова со сложной орфографией, а ее представления о правописании собственных имен, в котором ты не совсем уверен, неизменно оказываются лучше твоих. Если бы это был роман Ле Карре, она была бы в нем верной секретаршей старой закалки, в мозг которой Смайли забирается во время жеманного чаепития в населенном кошками доме, стремясь найти крота.
Я почти желаю, чтобы это оказалась Вера, потому что тогда я смогу буквально продиктовать весь свой материал, подбадриваемый ее замечаниями вроде «Лос-Анджелес — ты немного сбился с пути, дорогуша?», а потом «Лифчик Мадонны? Какая неожиданность» и наконец «Ах ты, нехороший мальчик, это же очень опасно, тебе нужно быть осторожнее».