Тьма сгущается - Гарри Тёртлдав

Второго приглашения не потребовалось. Леудаст нырнул в яму. Насколько воронка была славная, он не взялся бы судить; главное — она была глубокая.

— Держимся покуда, — прохрипел он, и Магнульф кивнул.

Но альгарвейцы тоже не собирались отступать. Их пехоты словно не убавлялось, а бегемоты продолжали осыпать деревню ядрами и огненными лучами. Одно ядро разорвалось на краю воронки. В тот момент, когда Магнульф высунул голову.

Завыв, сержант схватился за лицо. Из-под варежек струями стекала кровь. Пошатнувшись, Магнульф завалился на спину. Руки безжизненно упали, открывая чудовищно обезображенное лицо. Глаза выкипели, словно их и не было. Нос сгорел, осталась только зияющая дыра посреди кровавых ошметков. Леудаст отвернулся. С начала войны он навидался ужасов, но вот таких…

Едва ли Магнульф выживет с такими ранами. А если каким-то недобрым чудом останется в живых, вряд ли порадуется этому. Леудаст выдернул нож из-за пояса и полоснул сержанта по обожженному, окровавленному горлу. Кровь хлынула с новой силой и почти сраз же иссякла. Сержант Магнульф еще не испустил последний булькающий вздох, а Леудаст по его примеру высунулся из воронки, надеясь избежать страшной судьбы товарища. Он снова готов был сражаться, чтобы выбить альгарвейцев из безымянной деревушки по пути на Котбус.

Фернао хотелось бы никогда не родиться на свет. Но поскольку это было невозможно, он удовлетворился бы и тем, чтобы никогда не браться за ремесло волшебника. А поскольку и этой мечте уже не суждено было сбыться, Фернао мечтал о том, чтобы никогда, никогда не ступить на Землю обитателей льдов. Потому что тогда — во всех трех случаях — полковник Пейшото нипочем не включил бы его в состав экспедиционного корпуса, что на борту лагоанских транспортников скользил в этот момент по становой жиле к полюсу.

— Тысячу карбункулов на отвислое брюхо короля Пенды! — пробормотал Фернао, когда «Неумолимый» вздыбился у него под ногами, точно бешеный единорог. Если бы чародей не согласился участвовать в операции по освобождению пленного фортвежского монарха, то никогда не попал бы на полярный континент. Зимний Сетубал — безрадостное местечко, но по сравнению с тесной каютой на борту корабля, воистину неумолимо скользящего на юг, он казался несказанно привлекательным.

Становой крейсер скатился с очередного вала, и Фернао не удержался на ногах. Но, по счастью, упал на свою же койку.

— Скользящего, — промолвил он вслух, вложив в единственное слово столько омерзения, что хватило бы для нескольких проклятий.

На суше становой караван висел на определенном расстоянии над землей, а земля — она в принципе ровная. А вот поверхность моря — нет. Особенно в южных широтах. Как и остальные суда лагоанского флота, «Неумолимый» вытягивал из становой жилы необходимое количество магической силы, чтобы двигаться вдоль нее, но едва ли смог бы высосать достаточно, чтобы удержаться в равновесии в то время, когда море под ним беснуется.

Потирая голень — он здорово приложился об окованный железом край койки, — Фернао вышел из каюты. В тесном помещении он чувствовал себя точно в клетке. Если с «Неумолимым» что-нибудь случится, его пассажиры пойдут ко дну, даже не узнав, что именно. «А если ты поднимешься на палубу, — подначивал внутренний голос, — то будешь точно знать, отчего потонул. Так лучше будет?»

В каком-то смысле — лучше. Вдоль коридоров и трапов тянулись поручни — как раз на случай волнения на море, — и Фернао цеплялся за них со всей силы. Иначе разбитым коленом дело не обошлось бы.

Когда чародей вышел на палубу, в лицо ему тут же ударил мокрый снег. Занятые своими делами матросы беззаботно сновали вокруг, словно корабль стоял на якоре в сетубальском порту. Фернао позавидовал их непринужденной ловкости, не отпуская, впрочем, поручней. Буря выла голодным волком.

Подошел капитан Фрагозо, вышагивая по кренящейся палубе с той же легкостью, что и простые моряки.

— Прекрасное утро, ваше волшебство! — весело крикнул он. — Просто прекрасное!

Дождя со снегом он словно не замечал.

— Как скажете! — отозвался Фернао, пытаясь перекричать шквалистый ветер. — Но должен заметить, капитан, от меня его очарование ускользает!

— Да ну? Правда? — Шляпа Фрагозо крепилась ремешком, туго затянутым на подбородке. И все равно ветер ее едва не унес. Нахлобучив головной убор покрепче, капитан продолжил: — Если хотите, могу поведать, чем оно прекрасно!

— Будьте так любезны! — гаркнул маг.

— Буду-буду, не волнуйтесь! — отозвался по-прежнему веселый Фрагозо. — Нынче прекрасное утро, потому что в глухой час прошлой ночи мы проплыли мимо Сибиу — ближе некуда — и альгарвейцы нас не заметили. Если уж это не прекрасно, то я и не знаю, что вам еще надо.

— А-а, — протянул Фернао и кивнул. — Вы правы, капитан. Утро прекрасное. Правда, альгарвейцы вряд ли нас высматривали очень старательно, поскольку ни один здравомыслящий человек в такую бурю не покинет порта. Я, во всяком случае, рассудил бы именно так.

— Что ж, такова жизнь, — ответил капитан Фрагозо. — Но если б нас засекли, было бы худо. Вот что плохо с нынешними становыми судами: свернуть можно только на перекрестках жил. Если дракону вздумается забросать нас ядрами, нам это вовсе не понравится, доложу я.

Фернао при этой мысли передернуло. Он и раньше дрожал — от холода, — но это другое дело. Глядя на быстро летящие по небу темные тучи, он заметил:

— Вряд ли и драколетчикам понравится вылетать на задание в такую погоду.

— Что-то в этом есть, сударь, — заметил Фрагозо. Волна ударила «Неумолимый» в борт, окатив чародея и капитана с ног до головы. Фернао вздрогнул и выругался. Фрагозо же только отряхнулся. — Такая у меня служба, сударь! Такая служба!

— Обморожения и грудную лихорадку она тоже включает?! — Но тут Фернао пришла в голову другая мысль: — Мы-то, может, и одолеем дорогу на юг, капитан. Ошарашим противника. — Он и сам был ошарашен, узнав, что экспедиционный корпус отправляется посреди зимы, так что альгарвейцы удивятся не меньше. — Но сохранить экспедицию в тайне, когда окажемся на южном континенте, мы не сможем! Если нам потребуются подкрепления, солдаты Мезенцио будут настороже.

— Понял, к чему вы ведете. — Фрагозо пожал плечами. — Что же, справимся как-нибудь.

Следовало понимать, что вопросом подкреплений никто в штабе и адмиралтействе всерьез не озаботился. Фернао надеялся на лучшее, но не особенно огорчился.

Из вороньего гнезда на единственной декоративной мачте «Неумолимого» донесся пронзительный вопль дозорного: