Греко-персидские войны - Михаил Борисович Елисеев

уже докладывал Мардонию в Афинах о походе лакедемонян. Теперь военачальнику необходимо было решить, что делать дальше.

Мардоний вовсе не собирался сражаться за Афины, они ему были ни к чему. Его поход в Аттику преследовал совсем другие цели, он просто надеялся принудить афинян к миру и внести раскол в ряды Эллинского союза. Но не получилось. Поэтому полководец принял решение сравнять Афины с землей, а свою армию увести в Беотию, как изначально и советовали фессалийцы. Понравится это беотийцам или нет, Мардоний не знал, но именно там, на обширных равнинах, он мог в полной мере использовать свое преимущество в кавалерии. В Атттике, где местность была гористая, военачальник был лишен такой возможности. Помимо этого, в Беотии находились дружественные персам Фивы, откуда Мардоний в случае необходимости мог получить помощь.

Во второй раз за столь короткий срок персы жгли и разрушали Афины. Все, что уцелело после нашествия Ксеркса, было уничтожено войсками Мардония. На месте города остались лишь груды камней и огромное пепелище.

Когда персидская армия начала марш в Беотию, Мардоний получил весть о том, что в Мегары прибыл авангард вражеской армии – 1000 спартанцев. Соблазн разбить этот отряд, вырвавшийся вперед, оказался велик, и командующий развернул войска. Персидская конница огнем и мечом прошла по землям Мегариды, но остановила продвижение, как только стало известно, что армия Павсания сосредоточилась на Истме. От перешейка до Мегар подать рукой, и Мардоний не стал искушать судьбу, вступая в бой с противником, к которому в любой момент может подойти подкрепление. Персы прекратили наступление и ушли в Беотию. Как заметил Геродот, Мегарида – «наиболее далекая местность Европы на западе, до какой доходило персидское войско» (IX, 14).

* * *

Когда армия Мардония подошла к Фивам, то один богатый гражданин по имени Аттагин приготовил роскошный пир, на который позвал 50 знатных персов во главе с командующим и столько же фиванцев. По этому поводу Геродот приводит очень интересный рассказ, и при этом ссылается на человека, который ему все это поведал: «От орхоменского гражданина Ферсандра, одного из уважаемых людей города, я слышал нижеследующее. На пир, рассказывал Ферсандр, Аттагин пригласил его и пятьдесят фиванских граждан; при этом фиванцы и персы возлежали за столом не отдельно одни от других, но так, что на каждом ложе помещалось по одному персу и по одному фиванцу. Когда обед кончился и гости стали пить, перс обратился на эллинском языке к возлежавшему на одном ложе с ним Ферсандру и спросил, откуда он; тот отвечал, что из Орхомена. Тогда перс продолжал: “Так как теперь ты вместе со мною ел и пил, то мне хочется оставить тебе что-либо на память о моем расположении, дабы ты был предупрежден заранее и мог бы принять полезное решение касательно твоих дел. Видишь ли ты пирующих здесь персов и то остальное войско, которое мы оставили на стоянке на берегу реки? Пройдет немного времени, и ты увидишь, что из всех этих воинов уцелеют лишь немногие”. Перс говорил это и горько плакал. Тогда Ферсандр, изумленный его речью, заметил: “Не следует ли сказать это Мардонию и другим персам, которые по значению следуют за ним?” “Друг мой, – отвечал перс, – что по определению божества должно случиться, того человек не в силах отвратить, ибо обыкновенно люди даже не следуют благим советам. Хотя из нас, персов, многие убеждены в том, но необходимость вынуждает их идти. Самая тяжкая мука из тех, какими страдают люди, – многое понимать и быть не в состоянии что-либо сделать”. Это слышал я от орхоменца Ферсандра; сверх того он прибавил, что немедленно передал эту беседу другим воинам, прежде чем произошла битва при Платеях» (IX, 16).

Это наглядная иллюстрация тех настроений, которые царили в армии Мардония. И пусть сам командующий их не разделял, его подчиненные смотрели на ситуацию иначе. В свете изложенного вполне логично выглядит поведение командира корпуса «бессмертных» Гидарна, не пожелавшего принять участия в авантюре Мардония. Что же касается среднего командного состава и простых воинов, то они могли прийти к простому выводу о том, что царь не остался в Элладе только потому, что не видел никаких надежд на дальнейший успех.

Но Мардоний не только пировал в Беотии, он усиленно занимался пополнением своей армии. Все города Центральной Греции прислали в его распоряжение воинские контингенты; даже фокейцы, сражавшиеся против Ксеркса при Фермопилах, были вынуждены подчиниться. В Фивы прибыли 1000 фокейских гоплитов под командованием стратега Гармокида. Мардоний отправил к ним конных вестников, с повелением расположиться лагерем на равнине отдельно от всех войск и фокейцы это приказание выполнили. Но неожиданно появилась персидская кавалерия и стала окружать отряд Гармокида. Воины перепугались не на шутку, поскольку решили, что Мардоний хочет их уничтожить. «Ясно, фокийцы, что эти люди намерены предать нас верной смерти, потому что мы оклеветаны, как я полагаю, фессалийцами. Поэтому каждый из вас должен явить себя человеком мужественным; ибо достойнее кончить жизнь в борьбе, за делом, нежели самим отдать себя в руки врагу и погибнуть позорнейшей смертью. Пускай каждый из них увидит, что они, варвары, уготовили смерть эллинам» (Herod. IX, 17), – кричал своим людям Гармокид. Повинуясь приказаниям стратега, фокейцы встали в круг, сдвинули круглые щиты и выставили копья.

Всадники носились вокруг строя эллинов, натягивали луки и пускали стрелы, но опасались идти в атаку на тесные ряды гоплитов. Греки отбивали стрелы щитами и ждали, что же будет дальше. Но ничего не произошло, конница еще какое-то время покружила вокруг фокейцев, а затем умчалась по направлению к главному лагерю. Вскоре прибыл посланник от Мардония и передал эллинам слова командующего: «Будьте спокойны, фокийцы, вы показали себя людьми мужественными, а не такими, как я слышал о вас. Теперь войну эту ведите храбро: за ваши услуги и я, и царь щедро отплатим вам» (Herod. IX, 18). Вот и все.

Даже Геродот, обычно хорошо осведомленный в таких вещах, не может дать внятного объяснения этой странной провокации и приписывает ее либо проискам фессалийцев, захотевших уничтожить фокейцев, либо самодурству Мардония. Для Гармокида и его воинов все закончилось удачно, однако их неприязнь к персам усилилась еще больше. Что было очень опасно для Мардония, поскольку глупо было озлоблять союзников, пусть и не совсем надежных, в канун решающего столкновения с противником. А оно было не за