Синдзи-кун и его попытка прожить обычную жизнь - Виталий Абанов

– Вот и круто. Слушай, пойдем отсюда, а то у меня от этих вот… – кивает в сторону компании Камико, – голова уже болит.

Мы встали и вышли из кафе, по дороге я попрощался с Камико и ее шумными друзьями.

На парковке меня и взяли. Взяли довольно быстро, неплохо так взяли. Хотя и прямо профи я бы их не назвал, однако и ошибок явных не было сделано. Просто стоял фургон, стоял таким образом, что, выходя из кафе и проходя парковку, ты либо неминуемо проходишь мимо, либо будешь перепрыгивать через ограждения. Обычно люди не прыгают через ограждения. Дверь фургона мягко открылась, и оттуда выскочили трое мужчин, как и положено для такой вот работы – крепкие и шустрые, не боящиеся сделать больно и способные причинить боль. Типичные исполнители низового звена. Все, что я успел – закрыться руками, когда меня грубо схватили и затолкали в фургон. Фургон мгновенно тронулся, сзади раздалось возмущенное «эй!» от Иошико. На голову тотчас набросили мешок, и я больше ничего не видел, зажатый несколькими парами рук. Сноровисто затянули мне руки сзади пластиковыми хомутами, пару раз «ласково» пнули в ребра, чтобы жизнь медом не казалась. Все верно, ребята, подумал я, стискивая зубы от ударов, все верно. Азы ремесла – лишите жертву возможности воспринимать этот мир, погрузите в депривацию. Ограничить зрение, связать, музыку включить погромче. Вызвать то самое ощущение беспомощности, и тогда жертва сама себя запугает до полусмерти. Ах, да – еще бы и раздеть догола, но это уже по приезде. Голый и ослепленный человек чувствует себя крайне уязвимым. Тут и методов допроса с пристрастием не нужно – просто оставьте такого человека одного в комнате, привязанного к стулу, и идите отдохнуть, в карты поиграть там, телевизор посмотреть. Часов через пять можно вернуться. Комната, кстати, должна быть прохладной, чтобы человек мерз. А пять часов – чтобы за это время он обгадился. Обмочился. И вот теперь уже можно начинать беседовать с замерзшим, униженным и испуганным человеком. Знаю я ваши методы, ребята.

Тут главное – сохранять спокойствие и думать. Без паники. Да, меня похитили, да, везут куда-то и кто именно – я не знаю. Попытался вспомнить фургон – обычный, белый, неприметный, каких сотни на улицах. Лица у нападавших скрыты масками. Вряд ли СКПУ, хотя кто ж их знает. Самая логичная версия – меня опознали-таки как Сумераги-тайчо и везут к старому Джиро на заклание. Если это так и есть, то можно немного расслабиться, старому крокодилу я пока нужен живой. Но вот если это веселая самодеятельность кого-нибудь из заговорщиков против него, то может быть, мне даже дадут поторговаться. Ну или нет. Тяжело анализировать с мешком на голове. Вообще, говорят, это дурная примета – ехать в багажнике автомобиля в лес. Вот я хоть и не в багажнике, но лежать на полу неприметного фургона с мешком на голове, со связанными руками – тоже в общем не айс такая примета. Фургон остановился, меня вытащили и поволокли куда-то. Что-то не так, да. Ах, моя реакция – я молчу. Что бы делал обычный школьник? Орал благим матом, ругался, угрожал, хныкал. Блин. Все-таки хреновый из меня актер, а если я буду откровенно лажать в криках «Дяденьки, отпустите, христом-богом умоляю!», то скорее вызову нездоровые подозрения. Нам сейчас нездоровые подозрения со стороны похитителей не нужны. Продолжаю молчать – пусть думают, что у парня шок. Было бы неплохо еще и обделаться, но как-то совсем уж рановато. Если допрос пойдет по всем правилам – еще успею обгадиться.

Меня тащат куда-то вниз, я слышу, как гремят какие-то замки и засовы. Все металлическое. Вниз, оттуда пахнет сыростью и прохладой. Подвал. Мля, не люблю подвалы. Меня бросают вперед, и я едва успеваю сгруппироваться, как сталкиваюсь с очень твердым полом. Больно.

– Ну что, я же тебя предупреждал, сучонок! – раздается чей-то голос. Знакомый голос, думаю я, и где я его слышал? С головы срывают темный мешок, и я, щурясь на свет, пытаюсь разглядеть окружающий мир. Проморгаться. Ага, пока не бьют – уже хорошо. И мешок с головы сняли, дилетанты. Нельзя снимать мешок. Нельзя сразу же говорить с жертвой. Ты даешь ей надежду, лишаешь возможности самой себе напридумывать ужасные ужасы. Я поднимаю голову и смотрю на людей, которые стоят надо мной. Ба, какие люди. Все-таки мало ему Юки по яйцам дала.

– И тебе добрый вечер, Мацуда-кун, – говорю я, намеренно оскорбляя Принца приставкой «кун». Он же старше меня, он сенпай. Это как, если привезли тебя на подвал к местному авторитету Владу Топору, а ты ему так: «Привет, Владик! Как здоровье?» На меня тут же обрушились удары. Принц избивал меня от души, ногами, словно футболист, даже пытался попрыгать сверху. Прикрыться я не мог, руки были связаны за спиной, я мог только скорчиться и выдыхать, когда удар прилетал особенно больно. Нельзя с ним лебезить и заигрывать, надо сперва в дамки и хвост трубой, а как он оторвется на мне да пар выпустит – сделать вид, что он меня сломал и своего добился. Там вполне даже и отпустить может – в конце концов он же не отмороженный бандит какой, а еще старшеклассник, хотя связи у него, судя по всему, имеются.

– Тьфу, – я выплюнул на бетонный пол сгусток крови.

Принц Чарминг отошел от меня, снял пиджак и достал откуда-то бейсбольную биту. Я взглядом поискал в бетонном полу сток. Стока не было. Принц приблизился и взмахнул битой. Я перевернулся на спину и заговорил, встретившись с ним взглядом.

– Мацуда-сенпай, я все понял! Не надо меня больше бить, пожалуйста! – Вот все-таки хреново у меня с актерским мастерством, срываюсь я на стеб и все тут. Блин.

– Я же тебе говорил, сучонок! – Удар. Больно. Битой – больно. Конечно, боль сразу же исчезает, включается регенерация, но в момент – больно. Начинает надоедать.

– Погоди. – На сцене появляется новый персонаж. Белая рубашка, через которую просвечивают татуировки, закатанные рукава, на левой изображены карпы кои, на правой – дракон, обвивающий руку. Волосы, зачесанные назад и густо намазанные не то воском, не то лаком. Черные брюки, черные ботинки. Лицо… на мой предвзятый вкус – отвратительное лицо. Да, я субъективен в оценках, но имею право, как похищенный субъект, вот. Отвратительное лицо. И брови сросшиеся. Бровеносец в потемках. Бровеносец разглядывает меня, стоя рядом. Его лакированные ботинки у меня