Как трудно оторваться от зеркал... - Ирина Николаевна Полянская

Шестопалова, в четвертых, одну из трех маминых приятельниц... А Валентина Ивановна, такая умная и честная? Свой круг принял бы ее с распростертыми объятиями, но она не пожелала бы дружить с такими неискренними партийцами, как отец... Но ведь отец не меньше самой Валентины Ивановны озабочен интересами государства, пашет как проклятый, чтобы родина поскорее перевалила через стомиллионнотонный рубеж по выплавке стали. Чувства долга и любви к родине у него не меньше, чем у Валентины Ивановны, значит, в свой круг все-таки могут войти и он, и она. А гениальный Петр? А умная Алла Тарасова? Мысленно перебрав знакомых, которых бы Лида соединила одним кругом, она выделила такие жизненно важные качества, как доброта, честность, ум и талант. Был ли умен Саша? Добр? Патриотичен? На эти вопросы Лида не нашла ответа: Саша был устроен каким-то таким странным образом, что его невозможно было включить в систему своего или чужого круга. Но был ли он хотя бы честен?

Тут Лида набрела на неожиданное открытие. Если она была честна, то Саша становился нечестен; если Саша честен, то она нечестна. Желая спровоцировать его на какой-то определенный к ней шаг, Лида все время прибегала к уловкам, например, нарочно роняла ручку, чтобы Саша поднял ее, обнаружив тем самым, что следит за ее движениями, или нарочно заигрывала с Юрой, чтобы вызвать у Саши ревность. Саша не шел на поводу ее ухищрений. Зато, когда дело принимало естественный оборот, как в случае визита к Юре, когда Лида не знала, можно воспользоваться приглашением Юры и его матери или нет, Саша, словно почувствовав натуральность ее колебаний, делал решительный шаг в ее сторону... То есть, если Лида немного хитрила, Саша не реагировал на ее хитрость, очевидно противную его честной натуре, но как только Лида начинала действовать честно, не строя ему козней, Саша шел к ней с открытым забралом, ни на кого не глядя. Впрочем, выведенная ею закономерность имела обратную — зеркальную — сторону. Лида честно хитрила с Сашей, показывая ему, что он может и должен сделать первый шаг, а Саша делал вид, что не слышит стука упавшей на пол ручки. Но в обоих случаях к какому-то конкретному результату приводила случайность Лидиных действий, а не их обдуманность.

Поняв этот странный механизм, Лида перестала размышлять над тем, честен Саша или нет, и думала об одном — как научиться терпению, чтобы предоставить событиям идти своим чередом, не вмешиваться в их ход, раз ее пассивность стимулирует Сашину активность. Она могла бы абсолютно ничего не предпринимать, но получалась такая закавыка — теперь, после своего открытия, Лида лишилась возможности естественно быть пассивной, а искусственность ее пассивного ожидания Саша наверняка почувствует. И если гарантом их сближения выступает чистая случайность, то как быть?..

Она сказала: завтра. Впервые они назначили друг другу свидание. Но вот вопрос: придет Саша или захочет наказать ее за то, что он столько дней напрасно прождал ее у Юры? Торчал у него в гостях как пень, чувствуя, что без Лиды им с Юрой и разговаривать не о чем, что сам он интересен Юре только в паре с Лидой — паре, которую Юра рассчитывал когда-нибудь разбить. Может, Лиде не стоит приходить завтра, чтобы Саша своим возможным отсутствием не нанес ей поражение? Лида все же решила действовать честно.

На другой день она пришла к Юре. Саша был уже там. Они с Ксенией Васильевной вели разговоры о разных медицинских случаях из ее практики. Ксения Васильевна с удовольствием вспоминала, как с помощью капельницы вытащила больного после инсульта, тогда как ведущий больного профессор намеревался ввести ему в вену совсем другие препараты. Саша спросил Лиду, не хочет ли она стать врачом, как бы давая ей понять, что им вдвоем неплохо было бы поступить в один институт. Лида ответила, что не думала об этом. «А ты подумай, — дружелюбно сказал Саша. — Врач — самая благородная профессия...» — «Любое дело благородно, если в него вкладывать душу», — тут же вмешался Юра. Но Саша находчиво возразил: воры-домушники тоже вкладывают в свое дело душу. «Лида, помоги мне накрыть стол», — сказала Ксения Васильевна.

Кухня сверкала стерильной чистотой. На окнах висели легкие батистовые занавески с воланами. Вдоль кафельной стены красовались прихватки в виде матрешек и расписные разделочные доски, одна меньше другой. В красивом серванте с матовыми стеклами стояла красивая посуда. Ксения Васильевна доверила Лиде нарезать бисквитный рулет, а сама стала делать маленькие бутерброды. Лида сняла с плиты закипевший чайник и положила в маленький заварочный чайник щепотку чая, как делала это мама. Ксения Васильевна покачала головой, выплеснула заваренный Лидой чай, ополоснула чайничек кипятком и заварку в него положила специальной ложечкой. Лида покраснела, вспомнив, что приступила к нарезанию бисквитов, не помыв рук.

За чаем снова заговорили о медицине. Лида поняла, что за время ее отсутствия Саша хорошо освоился в этом доме, потому что когда Ксения Васильевна сказала ему: «Саша, принеси салфетки, ты помнишь, где они лежат...», он с солдатской выправкой отправился на кухню и принес требуемое. «Я с раннего детства мечтала стать врачом...» — продолжала Ксения Васильевна. Родители Лиды в ее присутствии частенько затевали разговор о ее будущем: отец считал, что Лида станет лингвистом, а мама — искусствоведом, тогда как сама Лида всерьез не задумывалась над этим. Ей предстояло как-то оправдывать свое существование, сделавшись лингвистом, искусствоведом или даже врачом. «Я боюсь вида крови», — наконец сочла нужным ответить на Сашин вопрос Лида. Ксения Васильевна и Саша заговорили о крови, при этом Саша обнаружил познания в области свертываемости крови и совместимости одной группы крови с другой при переливании. «Я интересовался об этом вопросе», — объяснил он, и Ксения Васильевна не поправила Сашу, как не остановила и Лиду, когда та стала немытыми руками нарезать бисквит. «Болезни крови — самое интересное, — продолжал Саша. — Например, есть заболевание, когда кровь не свертывается и человек может умереть от пустяшной ранки...» — «Гемофилия, — не поворачивая головы подсказала Ксения Васильевна. — Эта болезнь передается по женской линии». Не поворачивая головы — совсем как Константин Игумнов, который, проиграв с юным Яковом Флиером на двух фортепиано первую часть третьего концерта Рахманинова, спросил его, не поворачивая головы: «Знаешь только первую часть или весь концерт?..», продемонстрировав невозмутимость и благородный лаконизм мастера. Еще бы Яков Флиер не знал весь концерт... Ведь он с раннего детства мечтал стать музыкантом, научился играть пьесы через полотенце, наброшенное