Серая Башня - Сергей Элгрин

кучу языков, прекрасно изучил культуру и быт народов той планеты. Хотя все эти знания были устаревшими — на Земле Людей с момента разрыва связи с нашей планетой прошло шестьсот-семьсот лет… тем не менее, что мы могли сделать — мы делали.

Эндэлина-Аррия продолжала время от времени наносить визиты, оставаясь гостить на сутки-двое-трое, но я всё меньше хотел, чтобы она посещала нас. Вернее, я хотел видеться с ней, желал, жаждал, всегда был ей рад… Но я не хотел, чтобы она видела, как я изменяюсь.

А изменялся я жутко. Через некоторое время после того, как начали выпадать волосы, я заметил, что моя кожа меняет цвет. Вскоре она вовсе перестала быть серебристо-серой и посветлела. Приобрела какой-то мерзкий желтовато-розовый оттенок. Говорят, таков цвет кожи мабдэйнов.

На теле начали расти волоски — будто я какое-то животное из леса. Мерзкие противные волоски полезли из моих рук, вылезли в подмышках, появились на груди, на животе, в паху, на ногах… Они повылезали даже на щеках и над верхней губой! Волосы на голове — напротив — все выпали, и теперь я был совершенно лыс — будто носил траур. Да, пожалуй, это и был траур — траур по мне. Даланадриэль умер, вместо него на свет появлялся кто-то другой.

Я и чувствовал себя по-другому. День ото дня я себя не узнавал. То я целый день был зол — непонятно на кого и за что. Назавтра я мог весь день быть сонным и апатичным. На следующий день — я мог с утра и до самого вечера испытывать непонятную тревогу. И так постоянно — каждый день настроение и психическое состояние скакали так, что я не узнавал себя.

Н’ри говорил, это было связано с изменениями в моём организме, с гормональной перестройкой, трансформацией моей физиологии. Все относились к этому с пониманием, но мне самому было противно. Я мог смириться с тем, что родные и близкие видят, какие фокусы выкидывает моё настроение и в какого урода я превращаюсь физически, но я не мог смириться с тем, что свидетельницей этого станет также и Эндэлина-Аррия. Я попросил её больше не навещать нас.

Она заплакала, когда услышала мою просьбу, но согласилась. Однако каждый день она слала мне сообщения, и я ей отвечал. На протяжении всей процедуры Глэйморр, до самого моего дня отбытия на планету Мабдэйнэдор, каждый день мы с Эндэлина-Аррией обменивались посланиями.

Сообщения её были эмоциональны, чувственны, страстны, поэтичны, переполненные любовью и чувством вины. Её сообщения утешали меня и давали сил вытерпеть то, что со мной происходило.

Генетические изменения, всевозможные инъекции, переливания, вливания, пероральное употребление препаратов… — это было ещё не всё, через что предстояло пройти во время процедуры Глэйморр. Самой ужасной частью Глэйморр была — пластическая хирургия. Проще говоря, Н’ри — со своими мед-роботами — будет меня резать и кромсать, что-то удалять, что-то изменять. И это было страшно.

Несмотря на то, что Н’ри уверял, что процедура Глэйморр полностью обратима, и после возвращения из Мабдэйнэдор я пройду процедуру обратного Глэйморр и без труда стану вновь таким, как был — я боялся этой части процедуры. Однако, её было не избежать, и мне пришлось пройти через несколько операций.

Я всё больше превращался в урода. Я смотрел на себя в зеркало — и ужасался увиденному.

Из зеркала на меня смотрел карлик, с кожей противного бледно-розовато-жёлтого цвета, с мехом, выросшим на щеках и под носом, с бледными водянистыми глазами, с мерзкой тёмной шевелюрой на голове. С круглыми ушами, снизу у которых отвисал мерзкий кусок кожи, именуемый «мочка».

Н’ри искусственно состарил меня, так что из зеркала на меня смотрел мабдэйн среднего возраста. Лет двадцати семи-тридцати, сказал Н’ри. Он был невысок — как все мабдэйны-коротышки. У него была волосатая грудь, волосатые руки, ноги… — я об этом уже говорил. Он был более ширококостный, чем я. И быть им было ужасно больно. Мои кости, говорил Н’ри, стремились вырасти вновь, вновь удлиниться, мои органы тоже стремились увеличиться и вернуться к нормальным, д’хаэнэлльским размерам — из-за этого я испытывал боль. Чтобы её подавлять, нужно было принимать лекарства. И курить курительную смесь. Я начал использовать трубку, подаренную Эндэлина-Аррией.

Наконец, процедура Глэйморр была завершена, и подошло время отправляться в Мабдэйнэдор. К тому времени я уже хорошо выучил всё, что нужно знать о Мире Людей, выучил языки — по специальной программе быстрого обучения и принимая специальные ноотропы — освоился с мабдэйнским телом, научился двигаться и сражаться в нём так же, как в своём изначальном.

В конце концов, пришёл день отправки на Землю Людей.

Прибыла целая делегация представителей разных Домов. Прибыли из К’хронааля хранители единственного на планете камня, открывающего проход в Мир Людей. Прибыли представители Дома Башня Над Рекой. Мне не хотелось, чтобы Эндэлина-Аррия видела меня таким, каким я стал, однако не приехать в день отправки она не могла.

Она старалась скрывать свой ужас и печаль, что испытывала при виде меня, и я был благодарен ей хотя бы за это. Она не рыдала, не охала, не вздыхала, когда смотрела на меня. Её чувства выдавали лишь дрожащие губы и печаль в глазах.

Ори-Ари не прибыл, зато вместе с Эндэлина-Аррией приехал её брат. Он вечно хмурился и кривил недовольную гримасу, но особого внимания к себе не привлекал и неприятностей не доставлял.

Перед тем, как хранители камня открыли для меня Арку, один из к’хронаальцев сообщил во всеуслышание, что подтвердились давние подозрения насчёт того, что ещё один камень, открывающий маршрут «Х’айтрайенборр — Земля Людей», мог все те годы, что прошли со времён Великого Предательства, храниться в Доме Ринн-Ларр-эль, Доме Эйрина. Это было логично: двое сообщников — Лар-Эйрин-эль и Дал-Анэйрин-эль, два Дома, два камня, открывающих маршрут «Х’айтрайенборр — Земля Людей».

Камень нашего предка, Анэйрина, после его ареста и казни, оказался в К’хронаале и содержался там, как единственный на всей планете камень, открывающий Врата хоть куда-нибудь. Камень Эйрина считался утерянным — но, как сообщил к’хронаалец: один из бывших слуг Дома Ринн-Ларр-эль, уволившийся оттуда и впоследствии оказавшийся на службе у этого к’хронаальца, клялся, что видел камень в Доме Ласточкино Гнездо.

Что это значило для меня? Как и