Справочник по философии разума животных - Kristin Andrews,Jacob Beck

условии в работе Hare, Call и Tomasello (2001, эксперимент 1). Конкурент наблюдает, как ему кладут еду [A], доступ конкурента блокируется [B], происходит что-то [XN], еду перемещают [C], происходит еще что-то [YN], и доступ конкурента восстанавливается [D]. Нахождение доказательств того, что шимпанзе могут научиться определять паттерны такой формы [ABXN CYN D] и использовать их для предсказания поведения сородичей, стало бы важным открытием.

Хотя исключить возможность того, что животное является демоном чтения поведения, вероятно, невозможно и, конечно, не нужно, оказывается довольно просто (по крайней мере, теоретически) исключить возможность того, что его способности к чтению поведения лежат в основе его способностей к отслеживанию психических состояний других. Даже если не знать многого о процессах и представлениях, вовлеченных в чистое чтение поведения, предположение о том, что извлечение структуры зависит от общих механизмов обучения, делает маловероятным, что относительно сложные способности, скажем, коровидов и человекообразных обезьян к отслеживанию психических состояний других людей могут быть основаны только на чистом чтении поведения.

 

Покончить с ложными убеждениями о ложных убеждениях

В отсутствие альтернативы следует ли нам условно признать, что по крайней мере у некоторых нелюдей отслеживание ментальных состояний, в конце концов, включает их репрезентацию? Есть по крайней мере два препятствия для принятия этого.

Первое - это ложное убеждение о ложном убеждении. Задача на ложное убеждение (Wimmer and Perner 1983) иногда рассматривается как кислотный тест на репрезентации психического состояния (см. влиятельные отклики Беннета, Деннетта и Хармана на Premack and Woodruff 1978). Как ни странно, шимпанзе и другие нечеловеческие животные до сих пор в основном препятствовали попыткам показать, что они могут отслеживать ложные убеждения других (например, Marticorena et al. 2011). Задачи на ложные убеждения продолжают приносить много важных открытий, касающихся людей (например, Milligan, Astington and Dack 2007; Devine and Hughes 2014). Однако есть причины сомневаться в том, что задача на ложные убеждения, несмотря на ее огромную ценность, является кислотным тестом на чтение мыслей. Во-первых, можно отслеживать ложные убеждения других людей, не представляя их на самом деле (Butterfill and Apperly 2013). Во-вторых, есть доказательства того, что типично развивающиеся люди могут представлять несовместимые желания раньше, чем ложные убеждения (Rakoczy, Warneken and Tomasello 2007). Таким образом, способность отслеживать ложные убеждения не является достаточной для репрезентации убеждений и, вероятно, не является необходимой для репрезентации ментальных состояний. Таким образом, вопрос о том, признаем ли мы, что нелюди могут представлять ментальные состояния других людей, не должен зависеть от того, могут ли они отслеживать ложные убеждения. Как считают Премак и Вудрафф (Premack and Woodruff, 1978, p. 622), задача на ложные убеждения - это "еще одна стрела, которую стоит иметь в своем колчане, а не гарантированное попадание в яблочко, как предполагают философы".

Есть и второе, более сложное препятствие для признания того, что некоторые нелюди могут представлять ментальные состояния. Утверждая, что "шимпанзе понимают... намерения... восприятие и знание", Колл и Томаселло (2008) уточняют свое утверждение, добавляя, что "шимпанзе , вероятно, не понимают других с точки зрения полностью человеческой психологии убеждений-желаний" (стр. 191). Это действительно так. Появление в процессе развития человека наиболее сложных способностей к представлению психических состояний, вероятно, зависит от богатых социальных взаимодействий, включающих разговоры о психическом (например, Moeller and Schick 2006), от лингвистических способностей (Milligan, Astington and Dack 2007), а также от способностей к присутствию, удержанию в памяти и торможению (Devine and Hughes 2014). Все эти качества скудны или отсутствуют у шимпанзе и других нелюдей. Поэтому кажется маловероятным, что способы представления ментальных состояний людьми в их наиболее рефлексивном состоянии будут совпадать со способами представления ментальных состояний нелюдьми. Размышления о том, как взрослые люди говорят о ментальных состояниях, не дают возможности понять, как их представляют другие люди. Но что же тогда может позволить нам понять, как нечеловеческие животные представляют ментальные состояния?

Мнение о том, что отслеживание ментальных состояний предполагает их репрезентацию, оставляет слишком много вариантов, как показывает нюансированная дискуссия Колла и Томаселло. Это не та гипотеза, которая генерирует легко проверяемые предсказания. Нам нужна теоретически последовательная, эмпирически мотивированная и легко проверяемая гипотеза, согласно которой отслеживание ментальных состояний действительно предполагает их репрезентацию (ср. Heyes 2015, p. 321). Выявление такой гипотезы - второе требование, которое мы должны выполнить, чтобы оценить конкурирующие гипотезы о том, что лежит в основе способности отслеживать ментальные состояния других людей. И чтобы выполнить это второе требование, мы должны сначала отвергнуть догму.

 

Откажитесь от догмы о чтении мыслей

Представление физических состояний, таких как масса или температура вещей, требует наличия некоторой модели физического. Из того, что человек может представлять вес или другие физические свойства, мало что следует непосредственно: все зависит от того, какая модель физического лежит в основе его способностей. И если мы спросим: "Какая модель физического характеризует ее мышление?", то обнаружим, что существует несколько экспериментально различимых вариантов ответа (например, Kozhevnikov and Hegarty 2001). Ее физическое познание может характеризоваться ньютоновской моделью физического, а может - аристотелевской. Оно может включать ту или иную схему измерения. Возможно, например, она различает вес предметов в зависимости от ее способности их перемещать. А может быть, она опирается на систему сравнений. Разные модели физического и разные системы измерения порождают разные предсказания о пределах ее способности отслеживать физические события.

То же самое касается и ментальных свойств. Предположение о том, что кто-то может представлять ментальные состояния - что она читает мысли или что у нее есть "теория ума", - само по себе не порождает легко проверяемых предсказаний. Все зависит от того, какая модель ментального характеризует ее чтение мыслей.

Задавая вопрос о том, какая модель психического или физического характеризует ту или иную способность, мы стремимся понять не то, каковы на самом деле психическое или физическое, а то, как они выглядят с точки зрения индивида или системы. Определение модели - это ключевая часть того, что Марр называет "вычислительным описанием" системы (Marr 1982). Модель не обязательно должна быть чем-то, используемым системой: это инструмент, который теоретик использует для описания того, для чего нужна система, и в целом того, как она работает.

Когда животное подозревают в чтении мыслей, мы должны спросить: "Как оно моделирует психическое? Но задавать этот вопрос бессмысленно до тех пор, пока мы находимся в плену догмы. Догма заключается в том, что все модели психического составляют семейство, в котором одна из моделей, самая лучшая и самая сложная, содержит все, что есть в любой из моделей.

Эта догма подразумевает, что читателями мыслей