Аграрная исстория Древнего мира - Макс Вебер

Рабская плантация в эпоху от Катона до Варрона переживала свое расширение (Expansion). Рабы, пока рабский рынок обеспечивает постоянный подвоз их, живут в казармах, живут, следовательно, лишенные брака и собственности — рабыни едва ли находят тогда применение в производстве — и подчинены суровой военной дисциплине. Только вилик[493] (villicus) пользуется обыкновенно правом на concubemium (рабский брак) и на pecculium (право выгонять скот на господское пастбище). Собственно плантационные рабы (на виноградных плантациях) в эпоху Катона часто бывают закованы в цепи и получают, в соответствии с более трудной принудительной работой, болыыие рационы. Но вообще в позднереспубликанский период в поместьях с вполне развитой эксплуатацией несвободного труда рабы, подобно рабам фараонов в Новом царстве, живут в общих спальнях, «выступают» («treten an») у Варрона по утрам декуриями и идут на работу, погоняемые бичами своих погонщиков. Лучшее платье сдается в «камеру» на попечение вилика и выдается только в праздничные дни или от времени до времени для «сбора» (переклички); предусмотрены лазарет для больных и карцер для не желающих работать.

С ростом производства и, следовательно, с ростом спроса на рабов стараются покупать их как можно дешевле; ценили расторопность обращенных в рабов преступников: «velociorest animus improborum» [«дурная натура расторопнее»]. Ибо, хотя назначали премии за деторождение и выращивание детей, но при полном смешении полов (расположение к одной определенной рабыне развивало бы, например, склонность к симуляции болезни, как выдвигает это Варрон) сколько-нибудь значительное самовоспроизведение рабов было невозможно. Поэтому рабская казарма всегда нуждалась в прикупке рабов, и для этого дешевизна является решающим фактором, ибо производство с рабским трудом представляет собой страшное расточение человеческих сил (Menschenverschleiss).

Полное использование рабского труда ввиду колеблющегося спроса на труд (Arbeitsbedarf) есть одна из основных проблем римского поместного хозяйства (Gutsbetrieb). Как в настоящее время стоящие без работ машины «пожирают» проценты, так — в буквальном смысле этого слова и более прямым способом — то же делает заключающийся в рабах капитал (instrumentum vocale) поместного двора (Cato, г. г. 39, 2). Первоначально еще умеренные размеры производства — Катон имеет дело лишь с несколькими сотнями моргенов — еще не допускали развития поместных ремесленников, а дешевизна рабов не создавала еще побуждения к обучению их с целью превратить в технически подготовленных рабочих. Поэтому, за исключением немногочисленных работ по плетению, обработке дерева и починкам, потребность в ремесленных продуктах, а именно во всякого рода металлических товарах, но также, по-видимому, и в платье для рабов[494], далее в таких продуктах, как рыба, соль (и то и другое для пропитания рабов), вар (для кадок) и т. д., покрывалась на рынке, и почти все продукты — даже и шерсть — продавались в необработанном виде.

Кроме рабов, и свободные рабочие были заняты в качестве поденщиков при уборке хлеба, сена, винограда, для вскапывания почвы, а также — для сбережения рабов — употреблялись для работ на нездоровой почве. Но эти свободные рабочие, которые были совершенно необходимы, особенно в период жатвы, все более и более теряли относительное значение, потому что их нахождение рядом с массами рабов казалось опасным, а также, конечно, в результате общих психологических последствий несвободы труда — совет Варрона постоянно, по возможности ежедневно менять свободных рабочих остается фактом, так как сомнения, выставленные Пернисом против толкования этого места, принятого Глазером (и вместе с ним Гуммерусом), на мой взгляд, несостоятельны. В качестве вспомогательных рабочих принимались в расчет еще в эпоху Варрона nexi, obaerati, которые должны были отработать должные ими суммы. В более раннее время можно было необходимых в страдную пору рабочих посадить на землю в качестве прекаристов (правовое положение таких же так называемых «свободных» сельских рабочих у нас, которым дают кусок картофельного поля без даваемой контрактом гарантии, чтобы этим их приковать к поместью для страдной поры — в противоположность «Instleute»[495] и другим рабочим по контракту — соответствует в Восточной Германии еще и теперь положению римского прекариста; см. Труды общества социальной политики 50, стр. 773). Но уже в эпоху Катона, по-видимому, широко было распространено сваливание работы по уборке урожая на предпринимателей, которые обходились с помощью свободных рабочих, или еще более простая продажа урожая на корню. Также и стада скота таким же образом сдавались для извлечения дохода (своеобразие катоновской схемы договора стоит в связи со слабостью предпринимателя в отношении капитала).

Вследствие такого решения проблемы сезонных рабочих идеальное поместное хозяйство II столетия до P. X., как его изобразил Катон в «De Agricultura» [«О земледелии»], и как центр производства, и как центр потребления, а также в относительно сильной мере и как потребитель труда, вступило в тесную связь с рынком; основное положение: ничего не покупать, что можно у себя произвести, имело, правда, вес как унаследованная мудрость, но структура поместного хозяйства уже тогда позволяла лишь в малой мере проводить его в жизнь, как это превосходно доказала прекрасная работа Гуммеруса: в эпоху Катона растет денежное хозяйство. Но с все расширявшимся ростом крупного владения и размеров производства — явления эти, конечно, не тождественны, но фактически развиваются параллельно — уже в эпоху Варрона появляются наряду с кирпичными заводами и гончарными мастерскими для надобностей сбыта и поместные ремесленники для собственной надобности, затем, вполне достоверно, и применение (у Катона, как и в Элладе, еще совсем отсутствовавших) рабынь для изготовления одежды для рабов[496], устройство собственных маслодавилок, благодаря своей дороговизне доступных только обладателям значительного капитала. С другой стороны, в качестве типического явления в эпоху поздней республики уже появляются колоны.

Поместных ремесленников мы, естественно, больше всего находим там, где крупное производство проникает в более бедные городами и обменом области, и даже для тогдашних средней величины поместий, как это определенно указывает Варрон, риск капиталом, который влекло за собой владение собственными обученными рабами-ремесленниками, в большинстве случаев был еще очень велик. Чем крупнее поместье и чем больше лежит оно внутри страны (in Binnenland), тем большую роль играют, с одной стороны, собственные ремесленники, с другой — колоны.

Когда возникла мелкая аренда в форме двухстороннего bonac-fidei договора locatio-conductio[497], нельзя с точностью определить: она появляется, как и в Египте, вместо и с формальной стороны чисто по просьбе совершавшейся передачи земли, старинного феодального прекариума. Для оценки социального положения колона уже в республиканскую пору следует указать на тот факт, что он не только (как и прекарист) в отношении к собственнику земли, но и, в противоположность прекаристу и (несомненно) арендатору государственной земли, в отношении к третьим лицам не пользуется никакой защитой владения, но только по иску, вытекающему из договора, может получить возмещение ущерба в случае, если собственник земли опять не отдаст ему участка. Уже в республиканскую пору повсюду увеличивается число coloni вместе с увеличением объема наподобие лавины выраставших, частью в виде разбросанного владения (Streubesitz), частью в виде замкнутого «latifundia» [«обширное поместье»] — естественно, главным образом на первых, но и на последних. С тех пор как исчезли надежды на аграрный переворот, естественно возраставшее в числе крестьянство в Италии могло рассчитывать лишь на аренду земли у становившихся все более и более крупными землевладельцев. В провинциях государство забирало массами конфискованные или иным путем приобретенные владения царей или аристократических фамилий, на которых сидели колоны или крестьяне на прекарном владельческом праве.

Вопрос о том, выгоднее ли самому (т. е. с помощью рабов) вести хозяйство в поместье или сдавать в аренду колонам, научно разбирался уже в начале последнего столетия до P. X. На практике он мог решаться в пользу рабского труда до тех пор, пока этот последний так же дешево было пополнять, как и в республиканскую эпоху, но и тогда только для таких продуктов, которые производились в экстенсивном, в смысле труда, плантационном хозяйстве. Много пахотных земель (Getreideäcker) и в особенности лежащих далеко от центра (agri longinquiores) все растущих поместий сдавали, наоборот, вероятно, уже в эпоху Варрона (хотя он и не говорит об этом) также мелким съемщикам, как это бывало, вполне достоверно, позже; и чем меньше крупное поместье было приспособлено к производству продуктов плантационным способом, тем более должна была преобладать в нем сдача земли колонам. Ибо то, что колоны в этом смысле уже до Варрона стали представлять собой вполне типическое явление, вполне установлено, и в эпоху Цезаря (b. civ. [О гражданской войне] I, 34, 2) они социально и политически имели почти совершенно такое же значение в качестве «держателей» («Hintersassen») своего помещика (Gutsherr), как и его рабы и вольноотпущенники (liberti).