Рим, проклятый город. Юлий Цезарь приходит к власти - Сантьяго Постегильо

class="p1">– Ты предлагаешь вернуть порядок, существовавший до Суллы, когда для избрания понтифика требовались голоса восемнадцати из тридцати пяти римских триб?

– Именно так, клянусь Юпитером, – подтвердил Цезарь, и глаза его вспыхнули. – Именно так.

– И ты настолько уверен, что тебя выберут? – спросил Лабиен, уже догадываясь, насколько основателен замысел Цезаря.

– Трибутные комиции, представляющие трибы, а значит, весь народ, дадут мне такую возможность. Сенат же, как ты сам понимаешь, не даст ничего.

– Итак, ты сам в этом году не можешь избираться ни на какие должности, а потому просишь выдвинуться меня, – улыбнулся Лабиен.

– Ты все правильно понял.

Цезарь улыбнулся в ответ, и они быстрее зашагали по улицам Субуры.

– Ладно. Предположим, мне удастся стать плебейским трибуном и добиться принятия этого закона, что само по себе сомнительно, – сказал Лабиен. – Но когда ты станешь кандидатом на должность понтифика, оптиматы прибегнут ко всем средствам, законным или незаконным, чтобы не дать тебе победить, – более того, чтобы тебя не допустили до выборов.

– Я знаю, – согласился Цезарь. Его голос звучал спокойно. Он привык, что враги строят козни за его спиной. – Главное, чтобы не вмешались Цицерон и Катон. Следует их чем-нибудь отвлечь.

– Когда ты так говоришь, мне не по себе, – с улыбкой сказал Лабиен. – Чем же ты думаешь их отвлечь?

– Я заседаю в суде по делам об убийствах, ты не забыл? Они сами этого хотели. Я намереваюсь подать иск против того, кого они немедленно бросятся защищать. А пока Цицерон и Катон будут сосредоточены на разбирательстве, ты объявишь, что выдвигаешься в трибуны.

– Кого же ты думаешь обвинить, ради всех богов?

Цезарь положил руку Лабиену на плечо друга и прошептал ему на ухо:

– Сенатора Рабирия за убийство плебейского трибуна Сатурнина, которого побили камнями в здании Сената.

– Но с тех пор прошло… тридцать пять лет.

– Однако преступник до сих пор не наказан, – торжественно возразил Цезарь. – Рабирий разбогател во время сулланских проскрипций. Суд по делам об убийствах рассматривает именно такие случаи.

– Цицерон его защитит, – кивнул Лабиен. – Он из их круга. Вряд ли ты выиграешь суд. Ты никогда не добьешься того, чтобы Рабирия действительно осудили.

– Пусть будет как будет, главное – отвлечь их внимание, чтобы тебя избрали плебейским трибуном, – вновь улыбнулся Цезарь.

– И все это для того, чтобы занять должность великого понтифика, потом стать консулом и предлагать преобразования? Ради справедливого распределения земель и прав между римскими гражданами?

– Только консульство сделает меня достаточно сильным, чтобы начать перемены в Риме, и я готов воспользоваться любой возможностью, – объяснил Цезарь. – Должность великого понтифика, я считаю, прекрасно для этого подходит.

LXVIII

По следам Александра

Азия

66–64 гг. до н. э.

Разгромив Митридата, Помпей присоединил к Риму многие области, принадлежавшие Понтийскому царству, а заодно поверженной Армении. Когда Армения оказалась под его властью и он мог не бояться нападения на правое крыло своего войска, римский проконсул решил преследовать Митридата, бежавшего в Колхиду, на берега Эвксинского Понта. Поймать побежденного понтийского царя следовало по двум причинам. Во-первых, Помпею хотелось заковать его в цепи и провести по улицам Рима во время грандиозного триумфального шествия. Во-вторых, преследуя Митридата на севере, он мог нападать на другие царства и одерживать новые победы, не связанные с войной против Митридата. Помпей знал, что окончательное поражение Митридата многие в Риме припишут не только его военному мастерству, но и многолетним походам Лукулла, ослабившим Понтийское царство.

Помпей же ценил только те победы, которые мог безоговорочно назвать своими.

А еще он жаждал заполучить Кавказ.

Но, заметив приближение римлян, кавказские иберы и албаны встревожились и напали на завоевателей, чтобы защитить свои царства. Помпей разбил их, а затем направил войско в другую сторону, чтобы наказать Артака, царя Кавказской Иберии[86]. Этот монарх разрушил мост через реку Куру и отступил во внутренние области страны, укрывшись в одной из крепостей. Но Помпею удалось переправить свои легионы через великую реку, осадить крепость и вынудить царя иберов сдаться. Он сохранил Артаку жизнь в обмен на щедрые подношения в виде золотых изделий, включая большой царский трон. Кроме того, в залог своей верности побежденный царь отправил в Рим своих наследников. Победа Помпея была оглушительной, но время шло, и Митридат, наблюдавший за передвижениями смертельного врага из Колхиды, сбежал по морю. Когда Помпей, спустившись по Куре, достиг прибрежного города Фасис, бывшей греческой колонии, Митридат уже плыл к Босфорскому царству.

Проконсул колебался: он хотел, чтобы понтийский царь выжил и стал его трофеем, но ему предстояло покарать кавказских албанов, напавших на его войска вместе с ныне побежденным Артаком.

Помпей не забывал ни обид, ни нападений.

В конце концов он приказал запереть пролив Босфор, чтобы помешать Митридату попасть в Наше море – так римляне стали называть Внутреннее море, которое после уничтожения пиратов считали своим, «нашим», – и, выведя все свои силы из Фасиса, направился вглубь этой обширной области – в Кавказскую Албанию.

Луций Афраний и некоторые другие начальники начали сомневаться в правильности этих действий, которые все больше отдаляли их от Рима и ближайших складов продовольствия. Они не понимали, какую цель преследует их вождь, но, помня, что Помпей не приветствует инакомыслие, молчали.

Римским легионам вновь пришлось пересечь Куру и другие реки, преодолев частокол и прочие укрепления, которые албаны возвели на своем берегу, дабы помешать продвижению вражеских войск. Но Помпей установил железную дисциплину, и его люди трудились в поте лица. В итоге он окружил албанов и вынудил их вступить в решающее сражение.

Римляне одержали новую победу.

Ороз, царь Кавказской Албании, сдался.

Помпей чувствовал себя сильным как никогда, боевой дух его войск был высок, поводов для беспокойства не обнаруживалось, и вдобавок в его распоряжении имелось много припасов и предметов снаряжения, подаренных побежденным царем, желавшим смягчить гнев римского завоевателя.

– Мы возвращаемся? – спросил Афраний. – Или движемся к Босфору?

Помпей покачал головой:

– Следуем на восток.

Афраний не понял смысла приказа:

– Но, славнейший муж, что ждет нас на востоке?

– Индия, – решительно ответил Помпей.

Легионы пустились в долгий путь к Гирканскому морю[87].

Помпей рассчитывал добраться до этих бескрайних земель и проложить новый торговый путь, но главное – посостязаться с великим Александром, вступив в Индию с севера: эта дорога была длиннее, чем избранная македонским полководцем, зато позволяла избежать столкновения с вековечными врагами, парфянами.

В общем, Помпей возомнил себя вторым Александром.

Но наступила зима, а вместе с ней пришли обычные для Кавказа холода. Зарядили дожди. Кругом высились горы.

Несмотря ни на что, Помпей гнал своих людей