Враг моего врага. «Ийон Тихий» - Натали Р.

– Соскальзывая с брони, зло брызжет в стороны, находя души, не защищенные верой, укореняется в них, чтобы ранить извне. Друг оборачивается врагом, жена – злодейкой, любимая собака кусает… Случайный знакомый подставляет ногу, попутчик лезет в драку, начальство… – он окинул главнокомандующего многозначительным взглядом, – начальство придирается и орет…

Ларс почувствовал себя ужасно. Словно туман, морочащий его, сдернуло порывом ветра, и он наконец осознал, что творил. Он действительно придирался к Гржельчику не по делу. Первое время еще ругал себя, пытался самому себе объяснить рационально, что повода для враждебности к подчиненному нет, а личную неприязнь следует искоренить, коли она мешает служебным отношениям. Потом стал выдумывать для себя оправдания: мол, Гржельчик ни во что его не ставит, хочет подсидеть; злорадствовать начал, изобретать для него неприятные задания, порочить перед координатором. А чем все едва не кончилось? Смотря на минувшее, он ужасался своим собственным приказам. Можно каяться сколько угодно, ставить свечи, бить поклоны иконам, но того, что сотворено, не вычеркнешь. Это был его приказ – сбить «Ийон Тихий». Даже такой одиозный маньяк, как Шварц, пытался его отговорить, но он никого не слушал. Как теперь оправдаться? Приказ был отдан не в здравом уме, не в трезвом состоянии? Раз так, главнокомандующего пора менять. На кого? На кого, Господи, если человека, наиболее подходящего на это место, он сам едва не угробил?

– Спасите его, – взмолился он. – Пожалуйста!

– Все в руках Божьих, – сухо ответствовал кардинал.

– Если Божьим рукам потребуется помощь, – Ларс сознавал, насколько жалко это звучит, – вы только скажите, ваше высокопреосвященство.

– Богу требуется лишь крепкая вера в Него, – кардинал повернулся к Гржельчику, и его железный тон изменился, слова прозвучали почти заботливо: – Сын мой, ты сможешь идти, или прислать коляску?

Гржельчик встал, придерживаясь за спинку стула. Взор застилала темнота, не желая уходить, и в голове засела боль, буравя все сильнее, но он усмехнулся:

– Меня так просто не свалить.

Джеронимо Натта одобрительно кивнул и знаком велел двум монахам взять его под руки.

– Гржельчик, – вымолвил Максимилиансен, нещадно краснея от стыда, – простите меня. Я обещаю сделать все, чтобы вы поправились. Я… буду молиться об этом.

Он вновь издал смешок.

– Боюсь, мне теперь только молитва и поможет.

– Так и есть, сын мой, – серьезно произнес кардинал. – Так и есть.

Салима не возмущалась и не осуждала, вообще не выражала никаких оценок. Просто произнесла спокойно, как вынужденный итог:

– Думаю, вы меня поймете, Ларс, если я временно отстраню вас от командования флотом.

Старик промолчал. И хотелось бы сказать что-то в свою защиту, но смысл? Салима хорошо его знает. Не исключено, что она продолжает ему доверять. Но доверие флота он утратил. Ему нужно время, чтобы оправдаться. Нужно следствие, которое убедительно докажет, что у него отсутствовал злой умысел и корысть. Унизительные процедуры, без которых не обойтись, если он хочет, чтобы капитаны не смотрели на него, как на несостоявшегося убийцу одного из них.

– «Ийон Тихий» так и стоит в Ебурге?

– Да, Салима, – дедок потеребил свой золотой крестик. Что-то часто он стал его трогать. – Жителям столицы есть на что полюбоваться. Интернет пестрит кадрами со всевозможных ракурсов. Конечно, корабль надо оттуда убрать. Перегнать в космопорт, отремонтировать и использовать в другой задаче. Но…

– Но кораблю нужен капитан. Кого вы предлагаете на замену Гржельчику?

– Я… я не знаю, – он досадливо помотал головой и признался: – Мне кажется, если отдать крейсер другому, Гржельчику станет не за что держаться в этом мире, и…

– Значит, надо назначить не капитана, а временно исполняющего обязанности.

Он вздохнул.

– Салима, вы не представляете… Дать кому-то капитанские полномочия, а потом отобрать? Причем не в наказание, а просто потому, что он лишний? С хорошим специалистом грех так обращаться, а плохой на командном посту не нужен.

– Неужели у вас нет хороших специалистов, которых вы терпеть не можете? – она лукаво наклонила голову набок.

– Есть, – еще более душераздирающе вздохнул главнокомандующий. – Недавно Гржельчик таким и был.

– Хорошо, Ларс, – она вытянула руку ладонью вперед, как бы останавливая его. – Я вижу, что ваши муки долга вступают в противоречие с муками совести. Не терзайтесь. Раз вы отстранены, то не обязаны решать этот вопрос. Я сама его решу.

Он не стал спрашивать, как она планирует его решить. Не его это дело. Но он не мог не спросить:

– Кому вы отдадите флот?

– Вашему заму по идеологии, кому же еще? Джеронимо Натта.

Максимилиан с неудовольствием поморщился. Глупо спорить, но еще глупее делать вид, что это ему нравится.

– Салима, вряд ли этот человек смыслит в том, как командовать флотом.

– Зато он смыслит кое в чем другом, – заметила она. – Если эта война перестает быть делом нескольких миров и переходит в пласты света и тьмы, то мы поступили верно, поручив возглавить ее тем, кто привык действовать в этих пластах. Крестовый поход из названия превращается в суть. Занятно, хоть и несколько страшновато. Никогда не думала, что…

Ларс кашлянул. Ему было неловко, но он все-таки задал вопрос:

– Салима, а сейчас вы не жалеете, что не затеяли джихад вместо крестового похода? Не хотели бы все переиграть, доверившись тем, кто вам ближе?

Она покачала головой, обернутой на сей раз бледно-голубым платком.

– Какая разница, Ларс, как назвать войну меж тьмой и светом? Она выходит и за пределы религий, и за пределы миров. Все уже началось, пусть продолжается. Коней на переправе не меняют.

Он мог бы уже вести содержательный диспут с любым земным попом на предмет того, что происходит с душами, покинувшими тело. И он вышел бы в этом диспуте победителем, поскольку опыт неопровержим. Но бестелесная душа не умеет говорить. Если только в чьем-то сне, но разве он приснится какому-нибудь попу? Может быть, лишь в ночном кошмаре, исключающем всякий конструктивный диалог.

Он не чувствовал ни времени, ни пространства. Их просто не было. А он хотел, чтобы было. Где-то там, во времени и пространстве, лежало тело, и кто-то шептал его имя, звал из пустоты, а он не понимал, где. Однажды зов почудился совсем близким, и он ворвался в пространство-время, а минуту спустя едва не умер опять от ужаса: кругом были незнакомцы, и тело было совершенно незнакомым, полным и морщинистым, и вообще не таким… Силуэт в зеленом бросился к нему – он не успел понять, кто это, – заорал:

– Имя? Назови свое имя!

Он назвал.

– Полное! – крикнул зеленый.

Он не успевал соображать, безымянные предметы кружились перед глазами, и он никак не мог вспомнить, как же они называются и для чего нужны. Он дико тормозил, словно программа для современного компьютера, запихнутая в древний счетный ящик, занявшая весь жесткий диск и вяло-вяло копошащаяся, не в силах перевариться дохленьким процессором. Невероятная жуть вдруг пронзила его.

– Не-ет! – застонал он. – Выпустите меня отсюда!

Зеленый склонился над ним,