Бесы пустыни - Ибрагим Аль-Куни

Побледнев, он произнес:

— Да. Я видел всю эту гниль. Однако… Подожди. У той змеи — все черты Тенери!

2

Он пошел в Вау повидать принцессу.

Она его визит приветствовала. В ее очаровательных, полных коварства глазах он увидел искреннее ликование. Она усадила его на ковер и спросила:

— В Аире мы называем подобных тебе самыми опасными колдунами. Опаснее магов.

Она простерла перед ним свою натертую хной руку, раскрыла ладонь ему в лицо и начала перечислять его победы, загибая кончики пальцев.

— Одним ударом ты избавился от врагов: гадалки, потом имама, потом… потом самого кади Бабы. Кто еще в состоянии этак одним ударом расправиться со всеми такими вот — кроме величайшего колдуна?

Он ответил весело:

— Ну, разве осмелятся колдуны соперничать с величайшим, который и их всему чародейству обучил?

— Что ж, ты признаешь, что ты — величайший из всех, обучивший их колдовству?

— Упаси господи! На Аллаха уповаю. Самый великий из них — это Аллах, он стоял рядом с Мусой и вселил дух в его посох, чтоб тот обратился в змею, пустившуюся за другими и проглотившую змей всех прочих колдунов. Аллах сподобил меня стать перед лицом мятежника. Однако осталась еще змея, которую не вобрал в себя пока мой посох!

— Сообщи же мне, какую это змею не смогла переварить кобра дервиша. Скажи-ка побыстрей, чтоб я не умерла с любопытства!

Муса рассмеялся. Сказал с ехидцей:

— Тенери. Змея-волшебница Тенери.

Она тоже рассмеялась в ответ, очаровательно откинув назад голову. Заговорила:

— Ты же знаешь, я никак волшебством не занимаюсь.

— Все девы Аира — волшебницы.

— Вправду?

— Да. Если даже не чарами колдуний владеют, так чарами красавиц.

— Язык твой — что мед. На две половинки разделен, как жало змеи, и речи сладкие говорить мастак, что девицам по сердцу. Ничуть не странно, что вижу я — все женщины здешнего племени подпали под твои любовные чары!

— Ха-ха-ха!

— Не смейся. Я говорю серьезно.

— Этот несчастный влюбленный во всех женщин впал во страсть к одной женщине за всю свою жизнь, а она направила его посланцем к своему возлюбленному в горы… Ха-ха-ха!

Она шарахнулась в сторону. Двинулась прочь, туда, где с освещением в доме было послабее. Остановилась в углу и сказала, не оборачиваясь:

— Не надо! Забудь. Благородный всадник тот, кто обладает способностью забывать. А женщина преклоняется только перед таким мужчиной, который забывает прошлое.

— Уволь-ка нас вообще от любовных страстей и расскажи мне лучше о змее, которую ты наслала, чтобы убить глашатая.

Она повернулась. Ее глаза блеснули в полумраке ниши.

— Змее!? — произнесла она с отвращением.

— Я нашел очаровательную змею у порога. Глаза такие — точь-в-точь как твои. Лицо с твоим схоже, и голова — как твоя голова. Все тело — точно как твое. Ха!..

— Между ним и мной никакой вражды не было! — оборвала она его.

— Да нет, есть вражда! — с жестокостью в голосе сказал он. — Он, что, не отобрал у тебя Уху?

— А кто тебе наговорил, что я все еще в Уху влюблена? Ты что, не напоминал мне тут, будто сам роль посланца выполнял, что мое послание передал горному козлу?

— А ты все-таки не хочешь избавиться от этого Ухи. Признайся же, ты не хочешь о нем забыть. Ты, полагаю, намерена сохранить обоих. Ты — женщина, у которой два сердца. Одно сердце — в горах, другое — на равнине. Да…

— Ты что, разум теряешь, опять на язык дервишей перешел?

— Я никогда своего райского сада не покидал, — заметил он гневно. — Я райский сад дервишей за всю жизнь, может, только раз покидал — ты знаешь, когда это было. Однако я родился заново и сподобился вернуться в парадиз, которого я едва не лишился навеки, и все женщины в мире, в Сахаре, не в состоянии будут выдворить меня оттуда, какими бы соблазнами они меня ни искушали. Ты — змея! Ты всю жизнь, каждый день была только змеей! Ты ужалила глашатая, потому что он повернул Уху с дороги к тебе, и голова твоя ни за что не успокоится и не остынет — только тогда, когда ты поразишь своим ужасным клыком сердца и Удада, и Ухи. Однако ты упустила один секрет, что отличает женщину, которая любит двоих разом, от прочих женщин. Так послушай, если хочешь избавиться…

Дыхание его было учащенным. Косой глаз вывернулся, побелел. В уголку губ появилась белая пена слюны. Закончил он вовсе безумно:

— Наполнилось вади селевым потоком, и люди побежали спасаться на холмы — все, кроме девственницы. Она продолжала стоять посреди бушующей лощины, внимая призывам двух молодцев — соперников в борьбе за ее сердце. Один из них взобрался на холм на восточной стороне, а другой стоял на возвышенности напротив. Оба они искушали ее, призывая избрать себя, поскольку, дескать, у каждого положение было выше, и, стало быть, больше безопасности перед бунтующим селем. А невинница пришла в замешательство, кого предпочесть. Двинулась в сторону холма восточного, потом опять вернулась на середину, направилась в сторону возвышенности. Потом опять попятилась, повернулась спиной, не зная, куда пойти. Вади наполнилось селем, он подхватил ее с земли, как рок неумолимый, и убежал с ней в никуда. Люди — что вещи, ей-богу, не могут справиться, как это влюбленный сердце положит в другое место!.. Ты — в опасности, Тенери. Ты действительно под угрозой!

Она изумленно наблюдала за ним в растерянности.

— Ты — под угрозой, — продолжал он. — Вот в чем секрет.

Он сел, продолжал с ноткой печали в голосе:

— Что до меня, то я свой парадиз обрел. Я теперь в своем Вау нахожусь. Настоящем Вау, а не в вашем земном. Вау истинном, а не том, мнимом. Ха! Я вправе похвастаться прибытием. На нашем языке это называется «достаточность». Ты слышала про «достаточность»? Мусульманский богослов ан-Нафари[173] говорит: «Наличие достаточности — средство из средств терпения. Наличие терпения — одно из средств силы. Наличие силы — одно из средств управления». Достаточность была достигнута ножичком. Ножичек гадалки перерезал шею змее. Ха! Это героизм, который ты не поймешь. И этого признания тебе не понять. Ха!

Она еще раз прервала его:

— Вот ты снова возвращаешься к языку дервишей. Оставь эту достаточность и свои признания и скажи лучше мне, почему это я под угрозой?

— Ха. Потому что ты заложила свое сердце промеж двумя. Потому что ты все еще бегаешь между холмом и бугром, не сознавая, что находишься в вади посередке. Сердце в залог отдать меж холмом да бугром говорит о жажде схватиться за небеса и за землю. Алчности судьба не прощает! Ха.

— Ты женщин не знаешь. Ты ни одной женщины ни разу не познал. Говорили мне, ты даже матери не знал собственной. Откуда ж у тебя взяться опыту в сердечных делах красавиц?

Кровь прилила ей в голову, обе щеки окрасились смуглым цветом что мгла на закате дня. Печаль вновь полонила ее красоту, однако очарование оставалось, каким было всегда.

— Знай, что Аллах сотворил женщину, — продолжала она, — чтобы захватить сердца всех мужей. Красота женская — собственность всех мужчин. Дар божеский всякому мужчине, хоть на самом крае Сахары. И мужчинам следует славить бога за благодеяние и падать перед ним ниц за то, что в голой Сахаре сотворил он прекраснейшее из творений. Что ты завидуешь мне за два сердца? Как это ты находишь чрезмерным, что у красивой женщины не один, а два несчастных поклонника есть?

Дервиш закашлялся.

— Ха! Это самое странное, что я слышал. Это же дервишество!

— Все потому, что ты ни одной красивой женщины из Аира до сих пор не выслушивал. Что знают мужчины вашей Сахары о женах Аиpa? Что они вообще об Аире знают? Они полагают, будто там ничего не содержится, кроме золота да колдовства, да магов.

— Ха. В этом ты права. Скрываются там и золото, и колдовство, и маги…

— Истинное сокровище Аира — это его женщины. Все колдовство его — в женщинах. Все воззрения магов — тоже в женщинах его. А что же дервиш полагал?

— Не заботит меня ни злато, ни чары, ни религия магов. Я сказал тебе: женщины — змеи, я отсек их прочь от своего сердца.

— Позволь тебе не поверить. Даже если б ты прыгнул в огонь, чтобы меня переубедить, я тебе не поверю. Нет во всей Сахаре мужчины живого, чье сердце бы ни задрожало и в пляс ни пошло от тайной страсти душевной, когда он глаз на сахарскую женщину бросит.

— Ха!

— Дервиш тут не исключение. Дервиш — тоже творение Сахары. Ты что, сомневаешься, что дервиш — творение сахарское?

Он рассмеялся и заметил презрительно:

— Я с тобой соглашусь, что тварь он, конечно, сахарская, только он — не мужчина. Ха.

— Ты смеешься надо мной. Шутишь все. Когда свои глупые шуточки бросишь?

Гнев прибавил ей красоты и силы, но величавость исчезла.