Мяч, оставшийся в небе. Автобиографическая проза. Стихи - Новелла Матвеева

Толерантность

— Хи-хи! Шпиономания какая!Как недоверья в нас дремуч запас! —Смеётся он                (шпиона увлекаяОбнюхать всё, что спрятано у нас).        «Чернь! — он рычит, уже как повелитель, —        Словес таких не допускать до рта,        Как „диверсант“, „предатель“ и „вредитель“!» —        (И… отворяет недругу врата!)«Я, — мнётся он, — дружил с убийцей сдуру…Как тесен мир! — не разойтись двоим…»«А всё же, — он гремит, — долой цензуру!»(И… цензором становится твоим!)        Гиене, скунсу, вепрю и грифону        Гостеприимно дав по микрофону        («Смелей, гиена! Правду режь, грифон!»),        «Свободу слова» он ласкает всяко.        (У всех инакомыслящих, однако,        На всякий случай вырвав Микрофон!)Так, антирусских правил учредитель,Из формы в форму он перетекал —Наш диверсант, предатель и вредитель.А мягко говоря — политикан.

(Тот, у кого семь вилл, завод и яхта,И есть наш ЦЕНЗОР! — выражайтесь                                               МЯГКО!)

Непохожесть

Зима подходит. Стало холодно,Мосты поскрипывают сваями…А я читаю Джека ЛондонаС его Канадой и Гаваями,        С его каноэ, оморочками,        Землепроходцами, индейцами…        И вижу, вижу между строчками,        Что мы не в действии. В бездействии.Что, по какой-то схеме ханжеской,Нас проучили без учебников.Что из Москвы, столицы нашенской! —Нас вытесняют, как нахлебников.        Мы терпим от гостей гонение.        Мы кормим всех, а сами бедствуем.        Но боссы        Рассылают мнения,        Что НЕПОХОЖИХ мы не чествуем!Что мы не ценим в них «экзотики».Что не стремимся к ним под выстрелы…А самиНас под общим зонтиком —Всех под одну ермолку выстригли!        С цветками сами; сами — с бантами —        Зелёными!.. Протуберанцевыми!..        А нас — пустили арестантами        Под серенькими нумерациями.Красноречивейшая «знаковость»!Рывки, ни с чем не сообразные!То — гнали нас за «одинаковость»,А то опять — за то, что разные?        — Так, были ж разные?!        — Нет. Не были.        Кому куда, а вам — к банальности.… Мой паспортПереписан набело,Да нет уж в нём НАЦИОНАЛЬНОСТИ.        А нам: Рабы! Молчать! Допляшетесь!        Что было, то коровой слизано!        Национальность — не про вашу честь        И не про вас НЕСХОЖЕСТЬ писана!Будь вы гостями, будь шахидками,Будь ваххабитов недобитками,Не будь вы мирные прохожие, —Вы тоже (с нашими агитками)Могли бы выйти в НЕПОХОЖИЕ!        И были б у вас рожи — ЛИЧНЫЕ:        Заморские! Своеобычные!        Приятные! Своеобразные!        Не одинаковые, — разные!А вы, натуры бледно-палевы, —Не с нами в ногу выступали вы:Не покорились — вот и здравствуйте;             Печаль в лице —             Безродность в паспорте.

…И нас же дразнятНЕПОХОЖЕСТЬЮ!И нам же хвалят её лакомость!Зачем? — у нас одно и то же всё…Но, несмотря на «одинаковость»,«Шагистика» нам запрещается(Иначе вышагнем в дивизию?).Жаль: факты — что ослы упрямые,И результаты — те же самые,Раз в «город Солнца» превращаетсяМир, загнанный в сию коллизию:        Мы всё равно идём шеренгами,        Да не туда, куда хотели бы.        С одной и той же вилки                                        гренками        Нас потчуют в Радиотереме.        У всех одна и та же мыльница…        Нас в пудру смалывает мельница,        Мы общим шифром закодированы…

                    ________

Мне даже в то теперь не верится,Что есть этнографы правдивые.

Когда народов не останется(Ни лиц, ни слёз, ни луков прогнутых),Джек ЛондонИ как сакс прославится,И как последний из этнографов.

Лист шумит, а цветы молчаливы

Весенний дождь поёт, как примус —На тысячу эпиталам!Стекла в окне цветная кривостьЛомает каплю пополам.

Долой домашней скуки привязь!Быстрее — в рощу! Знаю: тамУже витает по кустамБлагоухающая примесь

Тепла и просыханья… ТолпыЧерёмухи — шумят… Заметь:Благоухать бы им и только,А им приходится… шуметь?

То листья, — НЕ ЦВЕТЫ шумели;Цветы и в дождь молчать умели.

«Тёмная зелень…»

Тёмная зеленьПозднего лета.Белая зеленоватостьНебаСмотрится в лиственные прорехи.        Промахи и огрехи        Дня,        Гордость и виноватость        В снах растворились где-то.Лишнее — пусть пропадает.Пусть, откипев, самолюбие станетДаже ещё одиноче.        Пусть ветерок листает        Звёздную Книгу Ночи.

Иллюстрации

Новелла Матвеева. Начало 1960-х гг.

Николай Петрович Матвеев-Амурский, известный дальневосточный поэт, писатель, издатель. Дед Новеллы Матвеевой.

Книга Н. Матвеева-Амурского. Москва, 1904.

Бухта Золотой Рог. Владивосток. Фото начала XX в.

Книга поэта и писателя Венедикта Марта (Матвеева), отца И. Елагина и дяди Н. Матвеевой.

Поэт Иван Елагин — двоюродный брат Н. Матвеевой.

Владивосток. Фото начала XX в.

Надежда Тимофеевна Матвеева-Орленева, мама поэтессы. 1960-е гг.

Новелла с отцом Николаем Николаевичем Матвеевым-Бодрым. Конец 1930-х гг.

Н. Т. Матвеева-Орленева у ивы. Посёлок Юная Республика в Подмосковье. 1960-е гг.

Николай Николаевич с Новеллой (в центре), Надежда Тимофеевна (справа от них), сестра будущей поэтессы Роза-Лиана (вторая слева) и друзья семьи на прогулке в лесу. Конец 1930-х гг.

Царскосельский памятник А. С. Пушкину.

(«Родилась я в Царском Селе. И это было с моей стороны уже нескромно… Таким образом, сама судьба позволяет мне повторить за великим поэтом: „Отечество нам — Царское Село“»).

Александровский дворец в Царском Селе.

Новелла с веткой черёмухи. Вторая половина 1930-х гг.

«Мой костёр в тумане светит…». Рисунок Н. Матвеевой.

Роальд Николаевич Матвеев — брат поэтессы. Североморский флот. 1959.

Дядя Ваня, брат Н. Т. Матвеевой-Орленевой.

«Яхты и пароходы ушли куда-то…». Рисунок Н. Матвеевой.

Мать и дочь. Посёлок МИДа в Подмосковье. 1960-е гг.

С любимыми книгами. 1960-е гг.

Кристофер Марло. Предполагаемый портрет.