Туманная радуга. Том 2 (СИ) - Бугрим Ксения

Вероника никогда не отличалась особым умом, и, зная это, Костя мог закрыть глаза на многие ее проступки. Чего он не мог простить, так это откровенно наплевательского отношения к своей персоне. Вероника точно знала, что он находится в больнице. Знала, но так ни разу и не пришла. Эта сука явно сорвалась с поводка. Теперь она вообще ни во что его не ставит! Пока он лежал на неудобной больничной койке с температурой под сорок, четыре раза на дню сносил уколы и не мог помочиться без боли, она продолжала развлекаться в компании его брата! Она стала марионеткой, готовой верить во все бредни Виктора, и наверняка всячески ублажала его постыдные прихоти в постели.

Две с лишним недели, проведенные в больнице, стали для Кости серьезным испытанием, и дело тут было не только в самой болезни. В больнице он оказался лишенным возможности снять напряжение. Там не было ни Моны, ни спасительного диска с порнофильмом. Костя находился на грани нервного срыва. Во время бодрствования он постоянно ощущал раздражение и злость, а в ночное время его преследовали сны с Вероникой в главной роли. И это уже была далеко не та ангельская Вероничка в белой пижамке и с невинно хлопающими ресницами. С каждым новым сном она становилась все более развратной, а под конец вообще принялась вытворять такое, что шокировало даже самого Костю. Конечно, это был приятный шок, но после такого, моменты пробуждения стали совсем уж невыносимы. Сны не приносили никакой разрядки. От них не становилось легче, они лишь дразнили и убивали без того расшатанную нервную систему. Кто знает, возможно, пока Костя боролся с болезнью, Вероника проделывала все эти извращения с его братом!

Нельзя было не признать: Виктор оказался сильным соперником. Но его Ахиллесовой пятой являлась склонность расслабляться после каждой жалкой победки. Он напрочь терял бдительность. Именно в такие моменты на горизонте возникал Костя. Однажды, проснувшись утром, он услышал, как в соседней комнате мать с кем-то говорит по телефону. Подруг у нее не было, потому что отец еще давно запретил ей общаться с кем-либо, кроме семьи. Так что говорить мать могла только с сестрой отца, которая в свое время дала жизнь корейскому выродку по имени Виктор. Они были давними подругами и делились друг с другом секретами. Костя всегда удивлялся, что мать куда охотнее общается с его глуповатой теткой, нежели чем со своим мужем. Подобное поведение возмущало, но в то утро оказалось только на руку, потому как разговор шел о Викторе.

Костя бесшумно проследовал в прихожую, взял трубку городского телефона и прислонил к уху. В этот момент его мать должна была услышать в динамике характерный щелчок, сигнализирующий о подключении второй линии, но, к счастью, она понятия не имела, что он означает. Костя охотно пользовался этим незнанием и частенько подслушивал разговоры.

— … не думаю, что тебе стоит об этом беспокоиться, Наташ, — сказала Костина мать. — Это нормально в их возрасте. Тем более, там они будут не одни.

— Это он так сказал. Он ведь мог и соврать, чтобы я не нервничала.

— Если бы он хотел совершить необдуманный поступок, он бы вообще не стал ни о чем тебя предупреждать. Разве дети предупреждают родителей, что собираются как следует развлечься в их отсутствие? Конечно, нет.

— Да, да, ты права. Права. Просто не могу перестать волноваться. По телевизору столько ужасов показывают… Знаешь все эти передачи, когда девочки беременеют в пятнадцать лет? Только этого не хватало…

Костя решительно ничего не понимал, но с каждой новой репликой ситуация начинала проясняться.

— Витя у тебя взрослый и ответственный мальчик, — увещевала мать. — Он знает, что делает. Иначе не стал бы говорить, что после вашего отъезда пойдет ночевать к той девочке. Промолчал бы и все. Вы — за порог, а он — вразнос. Но раз он честно рассказывает о своих планах, ему стоит верить. Наташ, вы с Туаном воспитали прекрасного сына.

Витина мать заметно повеселела:

— Слушай, а ведь верно… Если бы не твои слова, я бы точно сказала Туану, что к черту этот дом отдыха. Мне проще сидеть дома все выходные. Лишь бы не нервничать. Но ты, кажется, убедила меня, что волноваться не о чем. Тем более, Витя сразу признался, что хотел позвать Веронику к нам, но ее не отпустила тетя, и потому он сам идет к ним. Зачем бы ему такое придумывать? Девочка могла соврать, что идет ночевать к подруге, а сама отправилась бы к нам домой, пока мы в отъезде. Но ведь они не стали так делать. Вместо этого собираются ночевать в одной квартире под присмотром взрослого, как вполне благоразумные дети. Вот вроде все просто и логично, но я из-за нервов вообще ничего не соображала. Лида, спасибо тебе. Ты всегда была мудрее меня.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Если бы я была мудрее, я бы воспитала своего Костю таким же, как вы Витю. Но я не справилась. Я не справилась, Наташ. — Костя услышал тихие всхлипы. — Мой сын растет монстром. И сколько я ни пыталась, он не желает идти на контакт. Сам себе на уме. Вечно увиливает от вопросов, обманывает… И вроде после школы он сразу идет домой, нигде не шатается, от его одежды не пахнет сигаретами, а в дневнике — одни пятерки, но знаешь, я почему-то его боюсь. Мона вообще скулит каждый раз, когда он подходит ее погладить. Она добрая собака, ласковая, ко всем тянется, а его боится, как огня. Животные же чувствуют, кто плохой, а кто нет… Вот для нее мой Костя плохой. И я ее понимаю. Он всегда смотрит так недобро, как будто замышляет подлость. У него будто черная душа. Наташ, я правда боюсь. И с каждым годом этот страх все сильнее. Когда Костя был помладше, я еще как-то могла его контролировать, учить чему-то хорошему… А сейчас он просто меня не слышит, с какой стороны к нему ни подойди. Он ведь уже не ребенок, почти мужчина. Как же его заставишь? Для него один авторитет — Паша. Отца он всегда слушает очень внимательно. Меня они в свои разговоры не посвящают. Я в этом доме второй сорт, и всегда им была. Знаешь, Наташ, я, наверное, созрела до развода. Я больше так не…

— Тихо, Лида, тихо! Не по телефону! Это слишком опасно. Так. Послушай меня: когда мы с Туаном вернемся, приедешь к нам. Вместе мы составим план действий. Ты приняла правильное решение. Я давно говорила, что тебе нужно с ним разводиться. Мы тебе поможем вырваться из всего этого, обещаю. Но пока старайся не подавать вида. Ни Паша, ни Костя не должны ни о чем подозревать. Будь предельно осторожна! Лида, дорогая, ты поняла меня?

— Да, Наташ, да, поняла… — Костя услышал, что его мать снова начала всхлипывать. — Я бы уже давно от него ушла, но мой сын… Паша его мне не отдаст. Никогда. Что же будет с моим Костей? Что с ним будет?

— Ничего с ним не будет. Ему восемнадцать через пару месяцев. Как ты сказала, он почти мужчина, так что не пропадет. Какой смысл продолжать терпеть моего брата, если твой сын уже давно не ребенок? Пускай живет со своим отцом. В этой ситуации тебе нужно спасать себя. Костю ты уже все равно не переделаешь. Мой брат тоже всегда был таким. Ему чуждо все человеческое. Тебе нужно бежать. И желательно, как можно скорее. Я тебе обещаю — ты будешь счастлива.

Костя каким-то чудом удержался от того, чтобы не швырнуть трубку в стену. Он не знал, что разозлило его больше: предательство матери или тот факт, что Виктор теперь вхож в семью Вероники. Но если с матерью можно было легко разобраться, просто рассказав обо всех ее планах отцу, то прибить паука, чьи сети теперь оказались расставлены повсюду, виделось весьма трудновыполнимой задачей. В такой сложной ситуации многие бы уже давно опустили руки, но Костя был не из их числа. Он считал, что сумеет найти выход. Обязательно сумеет. Но потом болезнь нарушила все его планы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Находясь в больнице, он вообще перестал что-либо контролировать. А потом, когда своими глазами увидел, что за время его отсутствия Виктору удалось разрушить все его тактические наработки, внутри него будто что-то оборвалось. Но если раньше Костя желал мучительной смерти только своему брату, то сейчас подобные мысли закрадывались и в сторону Вероники. Окажись эта лживая потаскуха в его комнате, он бы, не думая, сначала придушил ее собственными руками, а затем принялся бы с улыбкой наблюдать, как она смотрит на него своими мертвыми глазами, с застывшим в них ужасом.