История рыжего демона - Роджер Желязны

Мак соединил трубки гибкими шлангами, повозился с ручной горелкой и уже был готов начать свой спектакль для внимательно наблюдающей за его действиями публики, когда тишину внезапно нарушил громкий, властный стук в дверь. Дверь тотчас же распахнулась. Человек, известный во всем мире под именем фра Джироламо Савонарола, решительно перешагнул порог покоев своего опаснейшего противника, Лоренцо Медичи.

Этот человек, молва о котором распространилась далеко за пределы Италии, был высок и худ, и очень бледен. Устремив горящий взор своих черных глаз на Медичи, он сказал:

— Говорят, что ты хотел меня видеть по некоему делу.

— Да, брат мой, — ответил Лоренцо. — Мы по-разному смотрим на многие вещи; однако я думаю, мы сойдемся в том, что оба мы — сторонники сильной Италии, а значит, оба заинтересованы в устойчивом курсе лиры, оба противники коррупции в Церкви. Я хотел исповедоваться тебе и получить отпущение грехов.

— Рад это слышать, — ответил Савонарола, вытаскивая из складок грубой рясы свиток пергамента. — Я отпущу твои грехи, если ты отдашь все свое добро и нажитые тобой деньги на благотворительные цели. Я лично прослежу, чтобы их распределили между неимущими. Подпиши вот это!

Развернув пергамент, он подсунул его под нос Лоренцо Медичи — неровные строчки оказались прямо перед гноящимися глазами умирающего старика. Никто не подумал бы, что тщедушное тело монаха способно двигаться столь быстро и ловко — Савонарола страдал от лихорадки и зубной боли, которые не мог изгнать ни молитвами, ни долгими постами.

Глаза Медичи забегали по строчкам, затем прищурились, превратившись в две узкие щелочки.

— Ты заламываешь слишком большую цену, брат. Я приготовил завещание, в силу которого в церковную казну отойдет немало денег. Но у меня есть родственники, и я обязан позаботиться о них.

— Господь о них позаботится, — отвечал Савонарола.

— Возможно, ты не хотел оскорбить меня, когда пришел сюда с таким предложением; однако мне в это не верится, — сказал Медичи.

Инстинкт подсказал Маку, что этот тощий монах, ворвавшийся в опочивальню Медичи, может помешать его планам и лишить его щедрой награды, обещанной за исцеление Медичи. Поэтому он оторвался от своих колб с бурлящей и булькающей жидкостью и громко объявил:

— Лекарство почти готово.

— Подпиши пергамент! — воскликнул Савонарола. — Признайся в своих грехах!

— Я молюсь господу в сердце своем, — медленно проговорил Лоренцо. — Но эта молитва — не для твоих ушей.

— Я монах, — сказал Савонарола, — исповедь — по моей части.

— Ты горд и тщеславен, — с трудом произнес Медичи, — а кроме того, ты глуп. Убирайся к чертям. Фауст! Лекарство!..

Мак вытащил пузырек, данный ему Мефистофелем. Горлышко склянки было запечатано, и открыть его, не имея под рукой плоскогубцев или щипчиков, было очень трудно. В те давние времена их имел далеко не каждый, тем более — врач или алхимик, которому подобные инструменты совсем не нужны. Пока Медичи и Савонарола спорили друг с другом, Мак изо всех сил дергал за пробку, пытаясь сорвать тугую печать с узкого горлышка. Напуганные слуги столпились в углу, наблюдая за бурной сценой, происходящей между их господином и монахом. С улицы доносился звон церковных колоколов.

Наконец Маку удалось открыть свой пузырек. Он повернулся к Медичи, зажав спасительный эликсир в высоко поднятой руке.

Но Лоренцо Великолепный внезапно замолчал и откинулся на подушки, попытался приподняться, но не смог. Все его тело напряглось и затрепетало, потом дрожь прошла, и он остался недвижим. Рот его был открыт, невидящие глаза подернулись тонкой мутной пленкой.

Медичи умер.

— Спокойно, спокойно, — пробормотал Мак. — Сейчас…

Поднеся склянку к губам Медичи, он опрокинул ее горлышком вниз, пытаясь влить ему в рот чудесное лекарство. Жидкость, стекая по подбородку мертвого старика, проливалась на ночную сорочку и на простыни.

Слуги подняли ропот, на все лады ругая незадачливого доктора, когда Мак, пятясь, отошел от тела того, кто двадцать с лишним лет правил Флоренцией. Савонарола склонился над умершим, выкрикивая что-то резким, высоким голосом. Воспользовавшись общим смятением, Мак пробрался к двери и быстро зашагал по коридору.

Выйдя из дворца, он прошел несколько кварталов; свернув в один из переулков, ведущих к гостинице, где ждала его Маргарита, он на секунду остановился, пытаясь вспомнить, не забыл ли он что-нибудь в покоях Медичи. Ему казалось, что он оставил там нечто важное… Ну конечно! Золотую чашу!

Он хотел вернуться назад. Но было уже поздно. Навстречу ему двигалась целая толпа, и он был увлечен ее мощным потоком. Люди приплясывали, смеялись, кричали, молились, плакали, пели. Они шли на пьяцца Синьориа посмотреть на гигантский костер, обещанный городу Савонаролой. В этот час все жители Флоренции, казалось, посходили с ума.

Толпы людей, охваченных необычным возбуждением накануне предстоящего торжества, хлынули на улицы. В воздух поднялась пыль от топота многих сотен бегущих ног. На порогах трактиров и пивных уже дремали пьяные, успевшие осушить кувшин-другой вина с самого утра. Детвора с восторженными воплями устремлялась вслед за взрослыми; дети путались под ногами, пытаясь пробраться в самый центр людского потока, шалили, кривлялись, хохотали, швыряли мелкие камешки вслед прохожим. Все магазины и лавочки были закрыты — их хозяева, почтенные купцы и разного рода торговцы, сейчас «стремились на площадь, где готовилось знаменитое сожжение предметов искусства. Раздался громкий стук копыт — отряд вооруженных всадников прокладывал себе путь через толпу. В своих красночерных мундирах они выглядели весьма эффектно. Мак юркнул в первый попавшийся кабачок, чтобы его не затоптали лошади, и столкнулся в дверях с каким-то человеком, выходившим на улицу в этот самый момент.

— Смотри куда идешь, парень! — отчитал его незнакомец.

— Извините, — пробормотал Мак. — Это солдаты…

— Какие, к черту, солдаты? Вы мне ногу отдавили, милейший!

Человек, на которого так неловко налетел Мак, был высок и строен, с правильными чертами лица; он мог бы послужить неплохой моделью для античной статуи Аполлона. В одежде его чувствовались оригинальный вкус и привычка к роскоши: длинный черный плащ был оторочен темным мехом, а на шляпе красовалось перо страуса — очевидно, этот человек много путешествовал, если, конечно, он не водил дружбу с содержателями городского зверинца. Несколько секунд он не сводил с Мака пристального взгляда своих больших блестящих глаз, затем сказал:

— Прости меня, чужестранец, но мне кажется, мы уже где-то встречались.

— Что-то не припомню, — ответил Мак. — К тому же я здесь недавно. Я нездешний. Я прибыл из… издалека.

— Любопытно, — продолжал его настойчивый собеседник. — Я как раз ищу человека, который прибыл издалека. Меня зовут Пико делла Мирандоло. Может быть, вы кое-что слышали обо мне?

Маку было знакомо это имя — он узнал о Мирандоле от Мефистофеля. Князь Тьмы рекомендовал его лже-Фаусту как одного из величайших алхимиков эпохи Возрождения.

— К сожалению, ничего, — развел руками Мак. Он отнюдь не собирался раскрывать свою душу перед властным чужеземцем, предчувствуя, что излишняя откровенность может причинить ему вред. — Я вижу вас впервые, и столкнулись мы с вами совершенно случайно. Вряд ли я тот, кого вы ищете.

— Действительно, со стороны наша встреча может показаться чистой случайностью, — стоял на своем Пико. — Но силой магического искусства мы можем проникнуть в глубинную сущность того, что кажется нам слепой игрой случая. Я предвидел, что встречу кого-то на этом самом месте именно в это время. Так почему бы не вас?

— Как зовут человека, которого вы ожидали встретить?

— Иоганн Фауст, знаменитый виттенбергский маг и алхимик.

— Никогда не слышал о нем, — ответил Мак, сообразив, что настоящий Фауст, или, как мысленно называл его Мак, другой Фауст, должно быть, связался со своим флорентийским коллегой — ведь для такого искусного мага, как доктор Фауст, время и пространство отнюдь не составляли непреодолимого препятствия, и даже сама смерть отступала перед ним. У Мирандолы была громкая и весьма зловещая слава чернокнижника, волшебника и некроманта. Возможно, Фауст ухитрился послать ему весточку через века, разделяющие их.

— Значит, вы уверены в том, что вы не Фауст? — спросил Мирандола.

— Да-да, вполне уверен. Уж что-что, а свое собственное имя я знаю. Ха-ха, — несколько принужденно рассмеялся он собственной шутке. — Извините, но сейчас я очень тороплюсь. Мне еще нужно успеть на это сожжение Рене… Ренесс… ну, словом, на то зрелище, которое устраивают на площади. До свидания!