Т. 10. Река Вечности. Мир Реки. Рассказы - Филип Фармер

Я смотрел на его широкую спину и ощущал сожаление и чувство потери. Но мне показалось, что его потеря оказалась гораздо большей, чем моя. Много лет назад он пережил то, что я могу назвать мистическим моментом. Мы спасались на лодке от врагов, намеревавшихся нас убить, и тут Ивара озарило нечто светлое и яркое. Для меня его озарение было очевидным, хотя он никогда о нем не говорил. Но с этого момента викинг утратил желание завоевать кусочек Мира Реки, править им и расширять свои владения, насколько позволят ум и сила оружия. Он перестал нападать первым и сражался лишь, защищая себя, хотя и весьма агрессивно.

Душа влекла его вверх по Реке, тело подчинялось. Когда-нибудь, как он похвалялся, он доберется до моря на северном полюсе и возьмет штурмом огромную башню, о существовании которой говорили многие. И силой заставит обитателей башни поведать ему, кто они такие, для чего создали эту планету и Реку, как воскресили всех мертвецов Земли и перенесли их сюда, и зачем они это сделали.

Поклявшись исполнить эту похвальбу, он выказал себя глуповатым. Во многих смыслах он и был глуповат, но его нельзя было назвать просто жестоким, кровожадным и жаждущим наживы дикарем. Ивар был очень проницательным, пытливым и наблюдательным, особенно по отношению к тем, кто объявлял себя профессиональным служителем богов. Будучи в свое время жрецом и колдуном, он скептически относился ко всем верованиям. Под конец жизни, будучи королем в Дублине, он принял христианство, решив подстраховаться на случай, если эта религия окажется истинной. В любом случае, крещение ему ничего не стоило.

Он умер в 873 году новой эры. Воскреснув в молодом теле на берегу Реки, он отверг крест и стал агностиком, хотя в трудной ситуации и взывал к Одину и Тору — привычки, которым следуешь всю жизнь, умирают долго. Иногда приходится умирать неоднократно, чтобы старая привычка скончалась. И это тоже могло стать мыслью, которую хотел всем внушить Мир Реки.

Характер Ивара в чем-то изменился. Теперь, вместо власти физической и временной, он стремился к власти над истиной. Шаг вперед, да. Но недостаточный. Как собирался он воспользоваться своим знанием? Подозреваю, что его одолело бы могучее искушение обратить знание, вырванное из хозяев этого мира, — если бы ему это удалось — только на собственную выгоду. Он хотел истины, но не Истины.

Был с нами и Эндрю Дэвис, американский врач, остеопат и нейропат, умерший в 1919 году. Пробуждение на берегу Реки, хотя и смутило его, но не заставило отказаться от фундаменталистской религии церкви Христа. Как и многие верующие, он пришел к выводу, что Мир Реки есть лишь Богом данное место испытания тех, кто называют себя христианами. А то, что подобное место не упоминается в Библии, стало лишь очередным доказательством неисповедимости путей Господних.

Услышав о том, что некая женщина якобы зачала и родила мальчика, он поверил во второе пришествие сына Божьего и отправился вверх по Реке на поиски женщины и ее ребенка. Через несколько лет он встретил человека, знавшего Иисуса на Земле. Этот человек рассказал Дэвису, что вновь увидел Иисуса на берегу Реки и стал свидетелем тому, как его распяли фанатичные христиане[25].

Признал ли тогда Дэвис, что Иисус был лишь очередным безумцем, уверовавшим в то, что он Мессия? Нет! Дэвис заявил, что рассказчик солгал, потому что он орудие дьявола.

Я полагаю возможным, что где-то в этом мире у женщины развилась ложная беременность. И что рассказ об этом, пропутешествовав миллионы миль и немало лет, исказился. Результат: слух о том, что женщина родила в мире, где все мужчины и женщины стерильны. А ребенок, разумеется, не кто иной, как Спаситель.

Итак, Дэвис поплыл дальше с Иваром, оставив меня. Дэвису было все равно, доберутся они до предполагаемой башни посреди предполагаемого моря на северном полюсе или нет. Он надеялся — жаждал — отыскать где-то севернее сына той девственницы и пасть ниц к его ногам. А ребенку, если тот существовал в реальности, должно сейчас быть около тридцати лет. Но он, разумеется, и не рождался.

Прошло семь лет с того дня, как уплыли Ивар и его товарищи. За эти годы я встретил десятки групп людей, направлявшихся на север штурмовать башню. Они задавали вопросы и искали правду, которую я им охотно открывал. Один из таких путников утверждал, что он араб, но некоторые из его товарищей проговорились, и я узнал, что на самом деле он англичанин, живший в девятнадцатом столетии. Мой современник, более или менее. Его звали Бертон. Замечательный человек, хорошо известный в свое время, автор многочисленных книг, говоривший на многих языках, прекрасный фехтовальщик и знаменитый исследователь Африки и других мест. Его спутники рассказали, что он случайно очнулся в предвоскресительной камере, созданной таинственными существами, сделавшими эту планету. Им пришлось вновь его усыпить, но с тех пор он встречался с ними, и теперь они разыскивают его — не знаю, с какой целью. Подозреваю, что этот рассказ — одна из множества небылиц, циркулирующих в Мире Реки.

Если кому-то и по силам пробраться в башню, преодолев множество почти непреодолимых препятствий, и схватить за глотку ее хозяев, то Бертон как раз подходящий человек. По крайней мере, такое у меня создалось впечатление. Но он тоже отправился вверх по реке, и больше я о нем ничего не слышал. Его экспедиция была далеко не последней.

Все эти семь лет я был учеником Рабийи, арабки, жившей с 717 по 801 год новой эры. Она родилась в Басре, в городе у реки Шатт-эль-Араб, начинающейся ниже места слияния Тигра и Евфрата. В этом районе древней Месопотамии зародилась цивилизация шумеров, которых сменили аккадцы, вавилонцы, ассирийцы и многие другие, уже покрытые пылью веков. Басра находится неподалеку от Багдада — как мне сказали люди из двадцатого столетия, Багдад был столицей мусульманской страны под названием Ирак.

В свое время и позднее Рабийя была известным во всем мусульманском миру суфием. Суфиями называли мусульманских мистиков, чей нетрадиционный подход к религии часто служил причиной преследования ортодоксов. Это меня не удивило. Везде на Земле ортодоксы ненавидели неортодоксов, и здесь в этом смысле тоже ничего не изменилось. Не было ничего странного и в том, что после смерти суфии часто становились святыми в глазах ортодоксов — ведь они больше не представляли опасности.

Рабийя говорила мне, что долгой время были и иудейские и христианские суфии — правда, немногочисленные, — и мусульманские суфии принимали их как равных. Суфием мог стать любой, верящий в Бога, атеисты могли не беспокоиться. Но чтобы стать суфием, нужно было соответствовать и другим требованиям, причем весьма жестким. К тому же, в отличие от ортодоксов, суфии-мусульмане верили в изначальное равенство мужчин и женщин, что для ортодоксов было совершенно неприемлемо.