"Канцелярская крыса" - Константин Соловьёв

Щука, едва живой, прижался к стене, глядя на происходящее пьяным, совершенно отрешенным, взглядом. Сейчас он был серее, чем пол в притоне, даже металлические зубы во рту потускнели.

Они превращались. Неудержимо, стремительно. Со скоростью, которая невозможна для живой ткани. И все же. Герти мог лишь наблюдать за этим. Тело его стало чугунным, мертвым, а в венах бежала ледяная ртуть. Время потеряло свой смысл, а может, попросту прекратило существовать. Он не знал, сколько прошло времени с тех пор, как они с Муаном выбрались из подвала. Но он, кажется, уже знал, чего хочет от своего вместилища новая жизнь, поселившаяся здесь.

Седой одноглазый старик — как его звали? Имоти?.. — утоньшался на глазах, делаясь подобием огромной лепешки. Его кости, сплющенные ужасным давлением в неровные желтоватые пластины, прорастали наружу, превращаясь в чешую. С шелестом выпростались плавники, состоящие из обрывков легких. Остатки седых волос стали удлиняться, расти, ветвится, пока не стало понятно, что из его тела растет россыпь шевелящихся тончайших щупалец, образовывающих сложную дрожащую паутину.

Омас бугрился, по всему его телу лопались кожистые бородавки, отчего он становился похож на гнилую капустную кочерыжку. В несимметричных глазницах ворочались глаза, огромные, затянутые бело-серыми бельмами, судя по всему, слепые. С вязким хрустом между ними вынырнул короткий гибкий хлыст, на конце которого ослепительно-ярко вспыхнула фосфоресцирующая сфера. Хлыст стал размеренно качаться из стороны в сторону, по стенам притона поплыли искаженные тени.

Здоровяк, у которого Герти позаимствовал ружье, уже не смог бы воспользоваться своим оружием. Он превратился в бесформенную желеобразную тушу, огромного приплюснутого слизняка. Большой нарост на его морде напоминал обвислый нос, рядом с ним таращились маленькие глазки-пуговицы, отчего выражение его лица сделалось унылым до карикатурности.

Бойл хрипел, распахнув свою новую пасть, треугольный провал в туше. Из этой пасти торчали россыпи прозрачных, будто слюдяных, зубов. Бойл щелкал челюстями, но не мог даже сомкнуть их. Из жабр, распахнувшихся в его бронзово-чешуйчатых боках, текла прозрачная слизь.

В замкнутом пространстве зала мгновенно распространилась тяжелая удушливая вонь, похожая на запах гниющих водорослей. От едких испарений щипало глаза.

Они превратились в рыб. Не так, как бедняга Стиверс, еще страшнее. Губительная сила рыбьего яда превратила их в глубоководных чудовищ, которых Герти видел лишь на смазанных фотографиях в журнале естественных наук. Это были настоящие чудовища, явившиеся в человеческий мир из бездны, погруженной в вечную ночь. Они бились на полу, скрипели, свистели, шлепали плавниками, скрежетали и вертели глазами. Сохранили ли они хотя бы искру человеческого разума? Была ли за этой безобразной чужеродной оболочкой мысль?..

Герти не был уверен, что хочет знать ответ.

Чудовище, бывшее прежде седым Имоти, вдруг хлестнуло своими тонкими белесыми щупальцами, взвившимися сотнями тончайших кнутов. Муан едва успел отскочить в сторону, щупальца оплели один из столов и мгновенно раздавили его, на пол посыпались опилки и куски дерева.

— Бежим! — крикнул Герти, — На улицу! Живо! Да бегите же!

Щуку ему пришлось схватить за воротник и тряхнуть, чтобы тот среагировал.

Они побежали к выходу, обходя бьющие хвостами рыбьи туши и сторонясь лязгающих прозрачных зубов. Будь они в водной стихии, рыбы не оставили бы им и шанса. Истинные обитатели и владельцы океана, они расправились бы с людьми, как с планктоном, не обращая внимания на их сопротивление. Но здесь, в мире слепящего света и сухого воздуха, эти глубоководные чудовища были беспомощны, как товар из рыбной лавки. Им оставалось только в остервенении шлепать плавниками и пучить глаза, пытаясь достать проворную добычу.

Бойл едва не раздавил Герти, ударив тяжелым хвостом, в стороны полетели осколки половиц и древесная труха. По счастью, ему не хватило каких-нибудь двух-трех дюймов. Герти шарахнулся в сторону, минуя его глубокую пасть. Взгляд Бойла был ужасен. В нем было прежней светлой и лучистой прозрачности, обычной для простых рыб. Глаза его налились темнотой, перестали что-либо отражать. В них был вечный холод, в них плавала тяжелая тусклая искра вечной же злобы. Может, это душа самого Бойла освоилась в новой оболочке? Или же она была поглощена без остатка голодной рыбиной?..

Они вырвались.

Муан плечом ударил в дверь, засов хрустнул, переломившись пополам, и все трое выкатились на улицу, в темную клоаку Скрэпси. Герти рухнул в лужу помоев, все еще дрожа от переполнявшего тело страха и отвращения, забыв про стиснутое в руках ружье. Муан мотал головой. Щука, все еще в прежнем оцепенении, бессмысленно поводил глазами. Из притона все еще тянуло тиной, оттуда доносились влажные шлепки, как из садка со свежепойманной рыбой. Насыщенный миазмами воздух Скрэпси уже казался Герти неописуемо сладким. Поспешно захлопнув за собой дверь, он дышал и все никак не мог надышаться. Удивительно, как приятен и сочен воздух, лишенный запаха рыбы…

— Что с ними будет, мистра? — спросил Муан. Оказывается, он уже успел отдышаться и теперь с беспокойством вслушивался в жуткие звуки, доносящиеся из-за закрытой двери притона. Звуки, которые наверняка будут посещать Герти в самых страшных его ночных кошмарах.

Герти пожал плечами, пытаясь счистить со штанов прилипшую картофельную шелуху. С учетом того, как дрожали его руки, это оказалось не самой простой задачей.

— Не имею ни малейшего представления, — выдохнул он, — Честно говоря, и задумываться не хочу. Судя по всему, ихтиология — не та наука, которой мне стоит себя посвятить.

— Но… что с ними будет? С этими…

Он не закончил, и Герти легко мог его понять.

— Полагаю, то же, что случается со всякой рыбой, которую угораздило покинуть водную стихию. Рано или поздно попросту задохнутся. А может, их сожрут заживо посетители притона. Знаешь, это было бы по-своему поучительной концовкой, хоть и не уверен, что подлецы вроде Бойла заслуживают ее. Может ли быть более символическое наказание для неумеренного чревоугодника, чем превращение в деликатес?..

— Кто ж решится съесть таких страшилищ… — пробормотал Муан, на всякий случай придерживая дверь.

— Не думаю, что у гурманов Скрэпси с этого дня будет выбор. Дело в том, что мсье Накер закрывает свою практику и уходит из дела. Отныне он не сварит и пескаря, даже если от этого будет зависеть его жизнь.

— Будут разговоры, мистра, — предупредил Муан, — Этот ваш мсье Накер наделал шуму в городе. Будут вопросы.

— И пусть. С этого дня мсье Накер растворится без следа, как осьминог в облаке чернил. Какое-то время, конечно, его будут помнить как лучшего рыбного повара в Новом Бангоре, человека, который возник из ниоткуда и туда же ушел. Но рыбоеды не живут достаточно долго, чтобы делиться своими воспоминаниями перед камином. Уже вскоре Иктор Накер будет считаться легендой, существом, возникшим из пены прибоя, никогда не самом деле не существовавшим. Человеческая память — хитрая штука, Муан… А теперь, во имя всех табу, пошли скорее домой. От меня отчаянно смердит проклятой рыбой… Как только придем, наберу ванну и пролежу в ней три дня!