Александр Македонский - Поль Фор

Затем, вплоть до середины XIX века, когда западные музеи начали приобретать, коллекционировать и изучать египетские мумии, мы не располагали никакими известиями о гробнице Александра. В 1886 году Махмуд эль-Фалаки опубликовал свои изыскания по топографии древней Александрии. Всего им было разыскано 15 километров городских стен эпохи Птолемеев, когда город имел форму расстеленного плаща (трапеция в 5340 м в длину и от 1250 до 1425 м в высоту), а также две главные городские магистрали шириной в 29 метров, которые пересекались к северо-востоку от холма Пана — не посреди города, а в котловине дальше на восток. Канопская улица, которая проходила с запада на восток, шла вдоль Месопедия, или большой площади, окаймленной общественными зданиями. На восточном краю этой площади и покоился Александр. Мы вряд ли ошибемся, если станем искать его мавзолей к северо-востоку от форта Ком-эль-Дик на проспекте Эль-Хурийа, недалеко от железнодорожного вокзала, с которого поезда отправляются в Каир. Начиная с 1850 года в пещерах и в глубине фундаментов соседних домов были предприняты бесчисленные раскопки, показавшие местоположение не поддающихся датировке стен. Иногда туристов приводят в подвал с галереей, которая завершается тупиком, и рассказывают, что внизу, сзади или сбоку покоится нетленное тело великого Александра.

Однако нетерпение посетителей галереи не идет ни в какое сравнение с тем, что испытывают археологи всех стран мира. Это явно свидетельствует о том, что этому бессмертному и в наше время все еще подвластны умы и сердца. И можно сколько угодно твердить, что торжествующее христианство искоренило здесь идолопоклонство и что в этой уже тысячекратно перерытой почве нет надежды отыскать хотя бы малейшую частичку утраченной гробницы: мусульмане, копты, православные и агностики — все желают верить и надеяться. И не вздумайте даже заикнуться в этих местах, подобно Сенеке, Лукану или Лукиану Самосатскому, что Александр был жалким скотом, тираном или лжецом. Пожелав прикоснуться к идолу, вы обожжете себе пальцы!

Напомним мимоходом, что именно в Александрии найдено и на месте ее все еще продолжают находить больше всего статуй, медальонов или барельефов, изображающих священный лик легендарного человека, этот идеальный образ красоты, молодости и разума. Александр остается для своих обожателей вечно живым Гением — более, чем Адонис («Мой Господин») и Антиной, прекрасный обожествленный возлюбленный. Люди все еще отправляются в паломничество к тому месту, где он покоится, — в расчете на то, что он проснется. Сколько раз в Александрии и в других местах у меня спрашивали: «Вы знаете, где погребено тело Александра?» Как будто речь шла об одном из Семи спящих, столь дорогих как христианам, так и мусульманам!

Не преминули обратиться и к ясновидящим. Прочтите вторую главу одного из последних произведений Андре Мальро, которое называется «Проезжие гости» (1975). Вместе с управляющим музеями Франции он посетил в Париже даму, которая происходит от последнего султана, — чтобы посоветоваться с ней относительно старинного клочка полотна, покрытого странными пятнами. И мало-помалу из небытия обозначились перипетии, через которые прошел Завоеватель, его последние часы, его смерть. В одном видении Мальро вызывает юного и задорного Александра, Буцефала, эпические битвы, проходящих перед умолкнувшим героем солдат в простых хитонах. При анализе выяснилось, что кусок материи пропитан кровью. Когда навели справки у продавца, оказалось, что речь действительно идет о реликвии и происходит этот клочок материи из места, где подверглось бальзамированию священное тело…

Пусть грезит тот, кто может и у кого имеется к тому охота. Что дал лично мне этот неверующий — и в то же самое время одержимый и ясновидящий — человек, который однажды, в 1977 году[48], изложил пораженным телезрителям свои соображения по поводу метапсихических явлений, так это то, что можно иметь светлую голову и верить в вечное присутствие Александра, в красноречивость его реликвий и его нематериальной души. Но, как говорит Паскаль: «Ты не станешь меня искать, если уже не нашел меня». И, быть может, лучше полагать, как Мальро, что Александр — это живой Гений, чем верить, подобно некоторым средневековым теологам, прежде всего немецким — таким, как Бертольд из Регенсбурга, Готфрид из Адмонта и Рупрехт из Дёйца, — что Александр был воплощением Дьявола, олицетворением Гордыни. Верование это достаточно распространено в христианстве, так что оно вдохновило авторов мозаик в соборах Отранто, Трани и Таранто, скульпторов церквей в Нарни, Фиденце, Ремагене, Базеле, Фрайбурге-на-Брайсгау: кое-кто так и не простил Александру то, что он сравнял себя с Богом или, как повествуется в романской литературе, то, что он попытался подняться до небес на колеснице, в клетке или в простой корзине, привязанной к двум грифонам. Но, пожалуй, не следует сосредоточиваться на столь отрицательном представлении об Александре, этом идоле идолопоклонников; скажем лишь, что на протяжении по меньшей мере восемнадцати веков люди не столько стремятся видеть в нем искусителя или зло, сколько образ таинственного Царя Вселенной, который завоевал землю лишь затем, чтобы ее спасти.

Глава VI

СИМВОЛ

Вот еще одна, уже шестая по счету попытка объяснить феномен Александра. После хронологии, психологии, агиографии, морали и, наконец, фольклора дадим слово социологии, которая стремится к взгляду столь же научному, сколь критическому. Объектом ее исследования не являются ни действие, ни деятель, ни герой, ни две его противоположности — антигерой и бог. Объект ее исследования преимущественно социально-политический: какую, собственно, силу представлял индивидуум в данной эпохе и в данной среде?

При том, что ответов может быть бесконечно много, скажем, что Александр стал символом, то есть, выражаясь буквально, неким собранием, обобщением, совокупностью напряжений и возможностей. Для людей Нового времени на протяжении почти двух веков он символизирует нечто иное, нежели просто человек и его деяние: он кажется символом всего мира. Он является точкой завершения бесчисленных причин, равнодействующей, простым итогом. А во времена, когда заниматься наукой означает составлять формулы, включать исследуемый объект в структуру, в механизм, в память — образ, которому были привержены древние, оказывается отдаленным, если угодно, вещью в себе или сведенным к своему пьедесталу и снабженным, как и положено, краткой надписью или двумя датами. И уж во всяком случае столь же зависимым, сколь и относительным.

Завоевание Балкан, Египта и Передней Азии, вызывавшее столько восхищения на протяжении 2300 лет, становится тогда свершением: 1) Филиппа, сделавшего его возможным; 2) армии, победившей стихии и людей; 3) инженеров; 4) коммерсантов и финансистов; 5) военно-морского флота, открывшего дорогу прочим. Та властная воля или то страстное честолюбие, которые приписывались юному царю, оказываются жестко определенными указаниями родителей и воспитателей, советников и прорицателей. А сам он — одурманенным и погубленным тем вином, которое поглощал. Разве не естественно будет тогда найти для Александра одно-единственное, сведенное к простому уравнению слово: завоеватель, герой, царь, тиран, пагуба, пьяница?