СССР-2061 (антология) (СИ) - Гвор Виктор

— Беги! — орала она.

Завалов хотел спросить, что происходит, но неожиданно понял все сам. Вырвался из рук Халы, с ужасом уставился на главный купол лагеря, переливающийся начищенными стеклами под огнями приближающегося светила.

А в следующее мгновение купол брызнул в стороны тысячами ослепительных осколков. Они разлетались мучительно медленно, переворачиваясь и сияя рыжим. Завалов, словно парализованный, смотрел, как блестящий вихрь растет, подобно раскрывающейся в небе вспышке салюта. Расширяющаяся траектория, плавное скольжение, ритмичный блеск. Все это напоминало ему нечто виденное недавно, простое и невинное, ощущение, знакомое с детства…

Что-то с силой ударило его в лицо. Хала закричала.

Расширяющаяся траектория, плавное скольжение, ритмичный блеск. Радужные стеклышки, подвешенные на невидимую леску, кружились в танце, бросая на стены комнаты радужные блики.

— Ничего себе!

Вадим улыбнулся застывшей в дверях Алисе.

Модульная игрушка завершила цикл, стекляшки застыли в ожидании команды. Алиса прошла в центр комнаты. Хлопнула в ладоши, и над головой вновь поднялся пестрый ветер. Вадим заметил, что двигается сестра все медленнее, да и стоит с трудом. Прикрытый подолом светлого платья живот казался огромным. Врачи говорили, будет тройня. Счастливый папаша от таких новостей чуть в обморок не упал.

— Красиво как! Но ты рано с этим. Неужели, забыл? Еще два месяца. Мы и мебель покупать будем позже.

Вадим пожал плечами. Но Алиса знала его всю жизнь, и тон ее голоса не предвещал ничего хорошего:

— Что это значит? Тебя не будет, да? Опять удумал что-нибудь? — на щеках Алисы проступили красные пятна. — Неужели, поедешь?!

— Тут такое дело, мне придется, — принялся объяснять Вадим. — Хотел бы, но срок подачи заявок на КиберЭкспо уже подходит. Без отчета о полевом применении нам нечего показывать. Если сейчас протянуть время, то релиз придется отложить на следующий год!

— Ну и отложите!

— Ты что, не понимаешь? Думаешь, мы одни работаем над подобным проектом? Через год я могу оказаться двадцатым в очереди и никому нафиг не нужным. Нужно ехать сейчас. Всего восемь недель, и я дома.

Алиса пошатнулась и со злой гримасой оттолкнула кинувшегося на помощь брата.

— Ты что, больной? Там война! Почему здесь нельзя найти людей? Почему нужно ехать под падающие на голову бомбы! А родителям сказал уже? Мама знает?!

— Здесь уже по-другому. Мы приглашали добровольцев, но только время зря потеряли. Эти люди, кто вырвался из среды, приехал на обучение, уже прошли определенный курс. Подстроились задолго до подключения к программе. Это напрасная трата огромных ресурсов. Программу нужно попытаться наложить на чистое сознание…

Алиса не слушала. Всхлипывала, стирая слезы рукавом.

— Тебе плевать на нас, — сказала она. — Работа важнее, это я давно поняла. Но ты только сделай одолжение. Мне, маме с папой. Вернись оттуда, слышишь, Вадим?

Удушливый запах пыли и гари, крики, треск. Перед глазами вертится лихорадочный хоровод. Небо, земля, люди. Белое, черное, ярко-красные брызги.

Они бежали куда-то в орущей толпе. Завалов слабо помнил, как чуть не упал, наткнувшись на затоптанное тело. Он видел десятки таких. Некоторые были еще живы. Хала неслась впереди, отпихивая с дороги визжащих от ужаса людей. Рюкзак молотил по спине. Завалов хотел его бросить, но не мог. Краем сознания он еще держался за мысль: внутри нечто важное.

В подъезде, затаившись с десятком растерянных беглецов, Завалов перевел дух и обнаружил, что лицо вымазано в крови. Болели зубы, расколовшиеся от удара. А потом на улице послышались шаги и терзающий больную голову плач смолк.

Хала зажала рот, и Завалов увидел, что она дрожит.

— Что такое?

— М-молч-чи. Тихо. Н-ни звука.

Не сговариваясь, они поползли к провалу в стене, ведущему в пустую квартиру. Завалов двигался на четвереньках, шипя ругательства и морщась, когда осколки впивались в ладони. Позади слышались шорохи — люди расползались по углам. В дыру юркнул тощий мальчишка в лохмотьях. Завалов провалился следом. Хала плюхнулась последней, откатилась в тень. Хрустнул сломанный ободок голоигрушки. Обстановка в квартире была старая. Мебель застала, наверное, еще первый Союз. Слой мусора на полу.

С улицы грубо окликнули, из подъезда ответили плачем и причитаниями. Грохнула автоматная очередь, за ней — еще одна. Крики, эхом заскакавшие по лестничным пролетам, оборвались. В хлипкой стене осталось два ряда отверстий, один над другим. Завалов лежал, зажмурившись и уткнувшись лбом в бетонное крошево.

«Что происходит? Откуда они повылазили, с оружием?»

В подъезде кто-то скулил.

Хала поднялась, коротко выглянула в провал.

— Ушли. Поднимайся. Нужно выбраться через окно.

Она прокралась к дверям комнаты. За стеной не утихали стоны.

— Стой, — тихо позвал Завалов. — Там же кто-то ранен…

— Пошли!

Хала скрылась за перекосившимися дверями комнаты. Завалов выглянул в провал и оторопел. Горло пережало, волна тошноты и головокружения накрыла его, заставила попятиться.

В спину, как раз под рюкзаком, уперлось что-то острое. Завалов вздрогнул и обернулся. Мальчишка в лохмотьях махнул самодельным ножом из металлического осколка перед лицом. Со злостью дернул за рюкзак:

— Дай!

Он не видел двери в комнату и не успел заметить, как в коридоре появилась Хала. Металлическая рама складного стула врезалась в голову с глухим стуком. Мальчик упал. Хала размахнулась и ударила еще раз.

— Идем, Вадим. Нельзя стоять.

Завалов ринулся к мальчишке, попытался нащупать пульс.

— Ты его убила!

— Убила, — подтвердила Хала. — Ему нужны твои вещи, но ты лучше отдашь что-нибудь мне, если живым выведу. Идет?

— У меня нет ничего для тебя, — бросил Завалов, растирая лицо грязными ладонями.

— Не важно. Продам, обменяю.

Завалов сел на пол и крепко зажмурился. Хотелось зарыться под землю. За стеной стонали, и этот звук скреб по нервам, как гвоздь по стеклу. На соседней улице послышался десяток одиночных выстрелов. С ревом пронесся в небе самолет.

«Почему именно я? Пусть они заткнутся! Я не хочу это слушать. Это не мое дело. Я домой хочу!»

— Стой! Куда!

Вадим подскочил и сквозь провал выбрался в подъезд. Осмотрелся, прикрывая нос рукавом. Горький запах порохового дыма, соленый — свежей крови. Кто-то схватил за ногу. Завалов обернулся и отвел взгляд. Там уже нельзя помочь. Потряс за плечо парня, сжавшегося в углу. Тот упал. Вместо одного глаза — рыхлое мясо. Завалов отпрянул и наступил на чью-то руку. Шарахнулся, едва сдержав вопль.

На курсах было иначе. На столе манекен, имитирующий пострадавшего с проникающим ранением брюшной полости. Вокруг десяток студентов. Кто-то пошутил насчет слишком подробной имитации первичных половых признаков у резинового пациента. Главное, не смеяться и руки держать ровно — игла настоящего шприца может согнуться при попытке проткнуть искусственную кожу. Препод ругается, кричит «вы что, на вечер юмора собрались? Вот посмеетесь потом…» За окном солнце и декоративные яблони в университетском скверике цветут. Весна.

Завалов смотрел на женщину, сидящую у стены и держащую прижатыми к животу руками что-то темное и влажное. Глаза открыты и запорошены пылью. Ее соседка, боком лежащая в кровавой луже, медленно пошевелилась. Вскрикнула, когда Завалов тронул ее за руку.

— Нам чуть посидеть где-нибудь. Нас найдут.

— Кто найдет? — со злостью спросил Завалов, расстегивая ремень на брюках.

— Ваши! Они всегда приходят и всех увозят. Брось ее, пойдем.

Завалов, не смотря на слабое сопротивление, задрал многослойную юбку и перетянул ремнем разорванное бедро. Женщина пыталась визжать и кусаться, потом затихла.

— Хватит, пойдем!

— Нахер пойди, обезьяна, — пропыхтел Вадим, пытаясь взгромоздить на руки обмякшее тело.

Вспомнил о походной аптечке, которая болталась на ремне. Там должен быть шприц с обезболивающим. Проклятая аптечка куда-то исчезла. Но мысль эта не задержалась, провалившись в вязкое равнодушие, медленно заволакивающее голову.