Тени сумерек - Берен Белгарион

— Ладно, хватит об этих черномазых, — Хардинг развалился на лавке. — Давай о наших делах. Как ты думаешь, чего наши скажут и сделают, когда лорд Маэдрос укажет тебе на дверь?

— Думаю, они обидятся. Роуэн, постарайся удержать их в руках. Я и сам сделаю, что смогу.

— Ты уже отобрал тех, кто поедет за тобой?

— Отобрал. Но они поедут не за мной, фэрри, а в Бретиль. Пусть уходят разными путями — кто знает дорогу — через Нан-Дунгортэб, кто не знает — пусть не поленится обогнуть Дориат с юга. Кое-кто действительно может поехать за мной, но не более полутора десятков человек.

— А Государь Финрод? А эльфы?

— Здесь мы с ними расстанемся, чтобы встретиться в Бретиле через две луны. Двое эльфов готовы вести охотников через Нан-Дунгортэб, двумя небольшими отрядами. Один отправится со мной, остальные — с государем Финродом… Он не сказал, куда, а я не спрашивал… Да мне, наверное, лучше и не знать.

— А сам куда? Не в Бретиль — из твоих слов это понятно. И не с Государем, куда бы он ни ехал. И здесь тебе делать нечего… Куда же ты проследуешь?

— Тебе одному сейчас скажу, да еще потом Фарамиру — и смотрите, чтобы дальше это не пошло. Я еду в Ногрод.

Роуэн присвистнул.

— В Ногрод с пустыми руками не ездят, — сказал он. — Ты собираешься пересечь весь Таргелион с кошелкой золота? Тогда тебе будет мало полутора десятков человек охраны.

— Напротив, — возразил Берен. — Большой отряд может привлечь внимание. Нет, я предпочитаю взять с собой поменьше людей и ехать побыстрее. И если Таргелион нельзя пересечь с малым отрядом — значит, лорд Маэдрос зря вас кормит.

Sin i aicassi helci ve u'ruva mear.

Nalla'ma na' furu, ala'stien naule yelwa.

Tu'lalye laimenna, tu'lalye i fuin mardenna;

Cirissi ar Fantur yalar le, nosseo ca'nu. (39)

Маглор пел редко, очень редко. Берен знал, что ему оказана великая честь — Златокователь ради него взял в руки арфу. Он пел последним. После него петь уже было невозможно. Когда пел Финрод — Берену казалось, что поет бог, сошедший с небес. Когда пел Маглор — казалось, что сами небеса разверзаются.

Sinome orme ar Ngolwe na'r racina falqua.

I alfirin morna oloctie imbe ampendi

Ru'nya ar cullo aca'luvar emlo sandallon,

Aha ar osse fainuvar lunga vainello.

Бор сидел совсем близко, отблески пламени дрожали в его глазах — обычно узкие, они были теперь распахнуты и в них стояли слезы. Невозможно было не плакать от боли — здесь, в золотисто-алых отблесках, в глубоких струнных звуках, в кругу сыновей, умирал Феанор… Нельзя было не дрожать, нельзя было не сжимать ладонь у пояса, почти болезненно чувствуя отсутствие меча… Даже не понимая ни слова на квэньа — нельзя было не внимать той муке, которая родила эти слова, эту мелодию, и рождала их снова и снова, в страшном напряжении, как женщина рожает ребенка…

Нет. Можно.

Улфанг сидел, чуть подавшись вперед, но лицо его оставалось спокойным. Похоже, он не понимал происходящего. Песня была для него одной из многих — ну, может быть, исполненной более искусно, более сильным и чистым голосом… Но в целом — не хуже и не лучше прочих.

Берен почти возненавидел его в эту минуту. Он знал: эльфийские песни непонятны только тому, кто не желает их понимать. И нужно быть… особенного склада человеком, чтобы не желать.

A ono'ronya mandra, namba i naire.

Hanten handelenya a-nanta, i macil na' aica.

Tiruvanya antarya ar cambe cantala harma

Tenna i raime etye'luva, tenna i tyelde.

Никто и никогда не просил Маглора сыграть то или спеть это — все знали, что Златокователь всегда выбирает песню по своему желанию. И все знали, что Маглор говорит своими песнями не только от своего имени. Разве что вастаки еще не поняли, что Берен получил ответ — «tenna i raime etye'luva, tenna i tyelde».

«Пока охота не прекратится, до конца…»

Сыновья Феанора не встанут рядом с сыном Барахира. Они не забудут, как, умирая от боли, отец потребовал повторения клятвы. Они не откажутся от своих прав на Сильмарилл. Они будут преследовать каждого, кто оспорит эти права…

Tenna i raime etye'luva, tenna i tyelde.

Пока не замер последний отзвук струны, пока не развеялось наваждение — все сидели неподвижно. И лишь после того как сам Маглор передал арфу сидящему у его ног юному эльфу, и протянул руку к чаше, остальные позволили себе взяться за свои кубки.

— Вождь Берен, — тихо спросил Бор, склонившись почти к самому уху горца. — Окажи мне услугу, скажи, о чем эта песня? Кто тот высокий герой, которого оплакивал лорд Маглор Бледный? Отец его, Феанор?

— Да. В песне поется о его смерти. О том, как пламя, поглотившее его тело, окрасило в кровавый цвет вершины гор, и как волки выли, когда бог смерти и суда призвал его… На месте его гибели выросли черные цветы бессмертника… — Берену трудно было переводить, уничтожая хрупкую вязь смыслов и созвучий. «Алое пламя и красное золото воссияют с наших щитов; ярость и ужас будут освобождены из тяжелых ножен. О мой благородный брат, чекань песнь плача. Я разбил на куски свой рассудок, но всё же меч остёр. Я буду видеть его лицо и ладонь, придающую форму сокровищу, до тех пор, пока не прекратится охота, до конца»… Вместо этого он спросил:

— Твоему родичу, как я погляжу, песня не понравилась.

Бор криво усмехнулся.

— Он боится чар лорда Маглора. Однажды он испытал их на себе, испугался странных видений и решил не поддаваться. С тех пор он твердо держится своего решения… А я на свое махнул рукой, и не жалею об этом.

— Пейте, гости, — раздался под сводами голос лорда Маэдроса. — Сегодня мы расстаемся с Финродом Фелагундом и с Береном, сыном Барахира. Пусть печаль расставания сгладится радостью пира. Пейте, гости.

— Лорд Маэдрос, — Фарамир поднялся со своего кресла и отставил кубок. — Нашему князю и в самом деле время покинуть Амон-Химринг, а он еще не знает, каким будет твой ответ на его просьбу.

— Разве тебе до сих пор что-то неясно, Фарамир, Серый сокол снегов? Разве песнь Маглора — не ответ на твой вопрос? — За Маэдроса ответил Карантир, тоже вскочивший со своего места. — Князь Берен знает, какое препятствие лежит между нами. Пусть сам решает, кому из нас легче взять назад свои слова. Если он все же надумает отказаться от нашего сокровища — мы будем рады видеть его здесь…

Маэдрос поднял руку и Карантир умолк.

— Я действительно сожалею о том, как сплелся этот узел, — сказал он. — Но ничего не могу добавить к словам брата. Я даже не могу пожелать тебе удачи, сын Барахира. Пожелаю же тебе если жизни — то долгой, а если смерти — то быстрой. За это и выпью.

Он встал, взял железной рукой наполненный кубок и осушил его одним духом, не отрываясь. С ним пили Маглор, Амрод и Амрос, Улфанг и Бор, Гельвин и Аларед. Берен тоже встал и тоже поднял свой кубок, но не выпил с Маэдросом, а дождался, пока выпьет эльф и те, кто пил с ним, после чего сказал:

— Благодарю тебя, лорд Маэдрос. Но долгая жизнь — это не то, чего я пожелаю себе, если мое сокровеннейшее желание не исполнится. Если же оно исполнится — мне никакая смерть не будет страшна. Выпью же за его исполнение, какой бы ни была расплата.