Счастливая Жизнь Филиппа Сэндмена - Микаэл Геворгович Абазян

— И еще сын вдовы, — напомнил Филипп, продолжая наблюдать за тем, как вино стекает по стенкам бокала. — Три случая возвращения к жизни мертвых. Три за три года активной деятельности. Не так уж и много для человека его калибра. Вместе с тем может быть он действовал точечно и знал, к кому подойти и что сказать. Кому-то достаточно сказать «иди, вера твоя спасла твоего сына», зная, что за болезнь одолела того, а кому-то нужно и помочь — надавить там на что-то или может быть что-то вправить, или просто прикоснуться, чтобы вернуть того в нормальное состояние. А кого-то может можно и к жизни вернуть.

Я уверен, что вы слышали что-то об ущемлении нервов, о симптоматике заболеваний, о летаргии, коме, клинической смерти. Каждый день кто-то да воскресает, потому что у кого-то такая работа. И никогда не забывайте о том, что когда вы осознаете себя единым целым со Вселенной, перед вами рушатся все преграды и отворяются все двери. Йешуа нужно было подготовить людей к своему главному слову, поэтому действовать ему нужно было разными способами. Кому-то истина открывалась в момент, когда он останавливал толпу, готовую забить свою жертву камнями, с кем-то он просто мог побеседовать, сидя у колодца, а кто-то желал увидеть сверхъестественное чудо. А сверхъестественным может для кого-то показаться даже если вы скажете что-то своей кошке или собаке, на что та среагирует и выполнит вашу просьбу. Это уже от самих людей зависит. Не перед каждым нужно выдергивать кольцо из гранаты, чтобы заставить поверить в то, что она взорвется.

— А какой момент в повествовании ты считаешь поворотным, или, как ты его назвал, точкой невозврата?

— Я считаю такой точкой нагорную проповедь Йешуа. У апостола Матфея, или Матитьяху ей уделены аж три главы. Он, может быть, даже делал в процессе общения Йешуа с людьми какие-то заметки, иначе у него могло получиться так же, как и у Лукаса — часть одной главы, скорее похожая на конспект, в котором одни фрагменты обозначены, а другие попросту отсутствуют. Может быть Лукас слушал невнимательно, а может быть и наоборот — впитывал все в себя, и поэтому к написанию отнесся с меньшей ответственностью. К началу проповеди Йешуа окончательно определился с той формулой, которую ему было оптимально применять к этому народу, проживавшему в это самое время, в этой самой местности. Поэтому он использовал примеры из природы, быта, земледелия, торговли, отношениями между работниками и их хозяевами, владыками и рабами. Вполне вероятно, что его бы не так поняли, если бы он сказал «на ваших плечах мир держится», поэтому он говорил «вы — соль земли», хотя может быть это просто уже после текст так перевели.

Он открывался людям, насколько только это было возможно — и допустимо. Йешуа не забывал, что действовать нужно было в рамках закона, отсюда и оговорки, что он не хочет нарушать закон, что нужно отдавать Цезарю цезарево, но вместе с этим он призывал думать, учил людей мыслить, трезво рассуждать, подходить ко всему критически. Его ведь укоряли в совершении чудес в субботу, а он в ответ бил логикой, приводя в пример спасение овцы, упавшей в яму. Одним единственным логическим условием он поставил в тупик всех тех, кто готов был забить камнями в чем-то там провинившуюся женщину. Он открыто обличал представителей религиозного культа, предлагая постижение веры в качестве здоровой альтернативы. Однако людям было приятнее видеть все в волшебном свете. Им все же хотелось хлеба и зрелищ. Мне, кстати, сейчас тоже хочется взять еще один кусок этого мясного пирога.

Порекомендовав его всем, Филипп положил себе на тарелку хороший кусок. Все трое также последовали его примеру, после чего Я'эль взялась приготовить всем по чашке кофе.

— Всем хочется чуда. Всем хочется сказки. Все желают быть причастными к чему-то волшебному. А Йешуа пытался им объяснить, что все волшебство заложено в нас самих. «Не нарушить я пришел закон, но исполнить», говорил он. «Вы слышали, что сказано…», начинал он, «еще вы слышали…», «сказано также, что…», а после добавлял: «А я говорю вам…» — и раскрывал смысл написанного, приводил примеры, объяснял, давал почувствовать тексты на пальцах. Но людям мало было простоты, они предпочитали все усложнять и с течением времени сделали все, чтобы слова Йешуа были извращены, дела — обернуты в блестящую упаковку, а сам он — обожествлен.

— «И становится для них последнее хуже первого…»

— Точно.

— Филипп, я все жду когда ты расскажешь о том, кто именно из евангелистов опустил эпизод в пустыне. Вот, напоминаю.

— Ой, да, конечно. Интересная тема. Вообще, о жизни Йешуа говорить можно сколько угодно, как и о жизни каждого из нас. Там что ни эпизод, так со смыслом, что ни сцена — готовая постановка, драма — на каждом шагу.

Что же касается евангелистов… Я уже упомянул Матитьяху, охарактеризовав его как автора, заботящегося не только о содержании, но и о художественной, эстетической составляющей текста. В чем-то его принцип работы сходится с принципом, которым руководствовался Лукас. Интересно заметить, что только они взялись описывать события, свидетелями которых не являлись, а именно оба благовещения, рождение Йешуа и Йоханана, официально изложенные эпизоды из детства. Марк не описывал события до первой Пасхи Йешуа, да и особо не распространялся о событиях последнего года его жизни. Лично мне он видится человеком серьезным, может быть даже сухим, который не скажет лишнего, не станет приукрашивать события, которым сам был свидетелем и уж тем более не будет описывать то, чему свидетелем не являлся. Напомню, что он не входил в число двенадцати, как и Лукас, может быть поэтому он скуп на описание пребывания Йешуа в Галилее перед праздником Кущей, или о том, что происходило у его гроба, да и притчи он особо не пересказывал.

А вот Иоанн… Евангелист Йоханан скуп на описание событий от первой Пасхи Йешуа вплоть до его прибытия в Иерусалим на праздник Кущей. Но есть события, которые описывает лишь он один, что кажется мне немного странным. К ним относятся описания знакомства Йешуа со своими первыми учениками и последние свидетельства Крестителя, неоднократное свидетельство о своем богосыновстве, описание воскрешения Лазаря, некоторые другие его деяния и