«Крестоносцы» войны - Стефан Гейм

Иетс устало опустился на стул. Молчание стало еще ощутимее. Он чувствовал, что между этими двумя людьми завязываются какие-то нити, может быть, даже незаметно для них самих.

— Пойду спать, — сказал он и для виду зевнул.

— Нет, еще рано, — быстро проговорил Трой. Потом добавил более сдержанно: — Я совсем отбился от сна. Этот лагерь давит меня, как кошмар. Стереть бы его с лица земли, так чтобы и следов не осталось!

— Нет, его надо сохранить, — сказал Иетс, — и сгонять сюда туристов со всех концов света, а главным образом из Америки.

Трой закурил сигарету.

— Может, вы правы. Но я не стану принимать в этом участие. С меня на всю жизнь хватит того, чего я насмотрелся здесь за один день. Карен хорошо! Она напишет и отделается от всего этого.

— И напишу! — горячо вырвалось у Карен. — Только мне не поверят.

— Когда я уйду отсюда, — сказал Трой, — мне тоже не захочется в это верить. Вот смотрю я на вас двоих или на других порядочных людей, на своих солдат, и думаю только бы покончить с войной, а там жизнь наладится. Потом вдруг сразу себя одерну: а разве за всех можно поручиться? Возьмите любого из этих нацистов, которые сидят у нас сейчас под замком, оденьте его в штатское и выпустите на свободу где-нибудь в Нью-Йорке, или Чикаго, или Денвере, или в Лос-Анджелесе — разве такою отличишь по виду от остальных людей? Вот это-то меня и пугает!

— Фу, черт! — пробормотал Иетс, потирая свои бородавки. И ему представилась университетская спортивная площадка в Колтер-колледже и футбольное поле позади нее — поле, на котором всюду бараки. Он увидел самого себя — вернее, свою тень, в мешковатой одежде в полоску, увидел, как эта тень вымаливает кусок хлеба, пьет грязную воду, плетется на непосильную работу под ударами хлыста.

Если б они выиграли войну, подумал Иетс… но они ее не выиграли.

Раздался выстрел, следом за ним — крики, злобные вперемежку с отчаянными. И тут же послышалось потрескивание огня, мгновенно охватившего сухое дерево.

Трой расстегнул кобуру и выбежал из комендатуры. Горел барак; пламя столбом поднималось вверх в безветренном воздухе, четко обрисовывая стены барака; в окнах мелькали руки, лица. Пронзительные крики перекрывали рев огня.

В отсветах пожара кипела, крутилась, словно подхваченная водоворотом, толпа заключенных. Трой, а за ним Иетс и Карен пробились сквозь нее.

«Они вооружены!» — пронеслось в голове у Троя. Он кинулся к ним, не обращая внимания на винтовки и автоматы, наведенные на запертую дверь барака.

Заключенные не двинулись с места. Передние видели решительное лицо Троя, но отступить не могли, потому что на них напирали сзади.

Трой оттолкнул Шийла, который, бледный как полотно, стоял на своем посту у горящего барака.

— Ключ! Ключ давай!

Шийл наконец-то понял, что от него требуется. Он полез в один карман, в другой…

Трой не стал ждать его. Он налег своим могучим плечом на дверь, сломал замок. Но дверь, уже тлеющая поверху, не подалась — эсэсовцы напирали на нее изнутри, тщетно стараясь вырваться наружу.

— Воды! — крикнул Трой. — Иетс! Что же вы! Пошлите за водой! — В толпе появились солдаты. — Воды! — снова крикнул Трой. Но они стояли как вкопанные, то ли не расслышав слов своего капитана, то ли не желая понять его, то ли не в силах оторваться от зрелища горящего барака.

— Вы же знаете, что воды не хватит! — сказал Иетс, стараясь удержать Троя. — И все равно ее сюда не подашь… Выходите! — крикнул он эсэсовцам. — Kommt heraus!

Дверь, уже охваченная огнем, вдруг подалась. В ее рамке показался Видеркопф; он выл не своим голосом, лицо у него было искажено от ужаса, рубашка на нем тлела, лохматые волосы опалило огнем. Эсэсовцы вытолкнули его вперед.

Видеркопф увидел заключенных в полосатой одежде, увидел наведенные на него винтовки, автоматы. Отчаяние придало ему сил — он оттеснил обратно в барак живые факелы, которые напирали на него сзади, толкая его в этот водоворот ненависти.

Но тут крыша обвалилась, стены рухнули, и пламя этого смрадного костра из человеческих тел пошло на убыль.

Трой, сам обгоревший, с закопченными руками и лицом, отвернулся от дымящегося пожарища.

— Отобрать оружие! — скомандовал он солдатам. Заключенные беспрекословно расстались с винтовками и автоматами.

— Шийл!

Шийл выступил вперед; губы у него были упрямо сжаты. Трой потер ладонью свои покрасневшие, слезящиеся от дыма глаза.

— Что тут произошло?

— Я ничего не мог поделать! — сказал Шийл. — Честное слово, ничего! Они вдруг окружили барак и меня… — Он показал на заключенных, которые быстро исчезали в темноте.

— Почему вы не позвали Лестера?

— Они мне ничем не грозили, сэр.

— Кто стрелял?

— Не я, сэр.

— Значит, они?

К этому времени заключенные исчезли все до одного.

— Нет, сэр, стреляли из барака. Может, у кого-нибудь из эсэсовцев был револьвер, может, они струсили, когда увидели заключенных. Я бы на их месте тоже струхнул.

— Продолжайте!

— Выстрелом убило одного заключенного. Толпа разъярилась, но меня не тронула. Подожгли барак. Он вспыхнул, как спичка. Дождя давно не было, вы сами это знаете, сэр.

— Кому было поручено охранять барак?

— Вам! Вы жизнью должны были отвечать за этих сволочей! Будто вы этого не знаете, Шийл!

Шийл судорожно проглотил слюну, потом сказал:

— Может, напрасно вы меня сюда поставили, сэр. Я был в Арденнах. Я не могу защищать фрицев.

Трой ничего не ответил на это. Он посмотрел на потухший костер, потом перевел взгляд на Шийла. — Идите спать, — через силу проговорил он. — Некого здесь больше сторожить.

7

На следующий день, часов около двенадцати, в лагерь прибыл Фарриш.

С ним явились корреспонденты, фоторепортеры, цензоры и офицеры, околачивающиеся около штаба. Во главе с Уиллоуби, успевшим прожужжать им все уши о величии Фарриша, они шествовали за крупно шагавшим генералом.

Они шествовали мимо Иетса и Троя. Они шествовали мимо солдат, которые заняли лагерь. Они толпой окружали заключенных, которые не успевали или не могли убраться с их дороги. Они осторожно трогали пальцами костлявые руки, дряблую кожу, вслух высказывая свое возмущение и прикрывая нос платками.

Трой терпел все это, пока у него хватило выдержки. Потом он подошел к генералу. Ему не сразу удалось привлечь к себе внимание Фарриша, хотя тот не мог не заметить его приветствия.

— Где содержатся эсэсовцы? — спросил один из репортеров.

Уиллоуби выжидательно посмотрел на Троя.

— Они сгорели вчера ночью, — медленно проговорил Трой.

Фарриш круто повернулся.

— Что?

— Несчастный случай, сэр, — сказал Трой.

— Что-то слишком часто вы ссылаетесь на несчастные случаи, капитан! — рявкнул Фарриш и потом, вспомнив о представителях прессы, добавил несколько сдержаннее: — Мы об этом еще поговорим.

Но тон генерала не устрашил Троя.

— Два слова, сэр… Снабжение! Продовольствие, медикаменты, которые я запрашивал! Без них просто гибель, сэр! Люди здесь мрут от голода.

Фарриш сверкнул на Троя глазами, но Трой выдержал его взгляд.

Уиллоуби ринулся в бой:

— Генерал Фарриш распорядился о снабжении продовольствием обитателей этого лагеря, — громогласно заявил он. — Попрошу фоторепортеров приготовиться. — Потом повернулся к Трою: — Если вы хотите чем-нибудь помочь нам, соберите хоть несколько заключенных, так чтобы можно было произвести съемку. И поживей, друг мой! Мы присутствуем при историческом моменте!

Трой увидел, как вся компания под предводительством генерала проследовала к баракам. Мучительное чувство горечи поднялось в нем. Так вот в чем заключалась его миссия — расчистить дорогу журналистам!

К нему подошел Иетс.

— Осадили? Ничего, не расстраивайтесь. Наше счастье, что Видеркопф сгорел заживо, иначе он позировал бы сейчас перед аппаратом вместе с Фарришем.

Генеральская свита растеклась вокруг группы заключенных.

Иетс услышал, как кто-то из фоторепортеров сказал:

— Генерал, будьте добры, улыбнитесь.

— Генерал не любит улыбаться, — вмешался Уиллоуби. — И, кроме того, сейчас это совершенно неуместно.

Трой с Иетсом пошли следом за гостями. Щелканье аппаратов на каждом шагу, вспышки осветительных ламп. Фарриш у разверстой общей могилы. Фарриш у входа в барак — из-за дверей высунулись бритые наголо черепа заключенных. Фарриш с книжкой Шрекенрейтера в руках.

— Крупным планом ее! Самое интересное — татуировка!

Фарриш смотрит на покрытого струпьями заключенного, которого подвергают дезинфекции. Фарриш с пайковой консервной банкой — грузовики с продовольствием только что прибыли. И Фарриш в своей коронной роли — у койки одного из подопытных раковых больных доктора Валентина.