Ты мое Солнце - Екатерина Сергеевна «Лис»

из стеклянного стеллажа все необходимое для перевязки. Эдуард в нетерпении начинает ерзать по твердой поверхности кушетки. Он привык быть стойким, оказывать помощь, и рваные раны давно не приходят ему в кошмарных снах, но как дело касается его самого, он превращается в трусливого мальчишку.

— Только не говорите мне, что вы боитесь врачей! — хирург берет голову Эда, поворачивает раной к свету и аккуратно промывает раствором. Парень жмурится от щиплющий боли, сжимает белые простыни, шипит и начинает уворачиваться.

— Будете дергаться, позову санитаров, — в шутку угрожает врач. — Вы полдня проходили без обезболивающего, а сейчас боитесь зеленки? — он наклоняется к лицу Эда поближе, рассматривает порезы и неожиданно для парня дует.

Эдуард вздрагивает от такой наглости. Впивается гневным взглядом в лицо врача. «Мужчине лет сорок, не больше», — решает он. Очень короткий черный еж с удлиненной челкой, сообщает о хорошем стиле. Широкий лоб, острый нос, о который при желании можно обрезаться, пухлые губы практически не сочетаются с глазами. Карие, миндалевидные, они выдают принадлежность врача к азиатам, что делает черты его лица сказочно милыми. Бейджик на халате гласит: «Даниил Станиславович. Хирург».

Эд улыбается, меняет гнев на милость. Большие и добрые глаза врача подкупают холодное сердце Эдуарда.

— Ну же, повернитесь, — вырывает его бархатный голос. — Вот молодец.

«Ну, как с ребенком», — снова злится парень и сводит брови.

Хирург не обращает ни малейшего внимания на грозный, устрашающий вид пациента, протирает подушечки пальцев, смывает засохшую кровь. Глубокие царапины заматывает бинтом. Гладит кисти, опять дует и прищуривает и без того узкие глаза, отчего появляются забавные морщинки.

— Вот и молодец, — отходит от пациента врач и делает еще одну вольность, не позволительную с точки зрения Эда. Он лохматит его волосы. В парне все закипает. Ярость с гневом сталкиваются в одно единое и разбиваются об улыбку врача.

— Эдуард Викторович, вы не хотите выпить кофе? — между прочим интересуется врач. — Сергей Александрович еще некоторое время будет в реанимации под наблюдением, а вам бы не мешало успокоиться и что-нибудь перекусить. У нас внизу замечательное кафе.

Мужчина опирается на стол и ожидает ответа. Эдуард замечает, как бледнеют его глаза за накатившей усталостью.

— Тогда я угощаю, — решает он и нетвердой походкой идет на выход.

Уже через десять минут двое мужчин сидят в маленьком уютном кафе на первом этаже больницы.

Светлые тона помещения как лучик надежды для ожидающих. В разгар рабочего дня кафе пустует. Кофе с легким запахом коньяка остывает в маленьких кипельно белых чашках. Его аромат будоражит горящие сердце Эдуарда, тычет носом в воспоминания, в разорванную рану чуть выше сердца, в еле уловимый взмах ресниц и слабое прикосновение. Эд сжимает кулаки, бинты окрашиваются в красный.

— Спасибо за приглашение, — разбавляет тишину первым врач. — Я не успел представиться… — отвлекает от нахлынувших воспоминаний хирург.

— Даниил Станиславович, — измученно улыбается Эд и кивает на бейджик врача, когда видит его изумление.

— Вы оперировали Сергея, и это самое малое, что я могу для вас сделать, — парень прячет печальный взгляд в чашку кофе.

— Ну, что вы. Это моя работа, — серьезно возражает врач, поправляет бейдж с именем. — Хотя, — задумывается он, — есть одно, что вы в состоянии для меня сделать, — хирург нагло делает глоток кофе, прищуривается. Весь его шарм направлен на собеседника.

Наглость врача начинает злить Эда еще сильнее. Неужели этому теперь учат в институтах? Парень мечет гневный презрительный взгляд, давится возмущением, глаза наливаются кровью.

— Я так понимаю, — не дает вставить слова Даниил, — теперь мы будем видеться часто, — тянет слова мужчина, радуется произведенному впечатлению и ошарашенным глазам парня.

Эд смущается. Щеки принимают ярко-красный оттенок. Он очень надеется, что это из-за горячего кофе с коньяком. Вся кровь приливает к лицу.

— Что? — в замешательстве смотрит сквозь, взглядом подпирает стенку.

— Сергей Александрович еще долго будет восстанавливаться после операции, да и вам нужен присмотр.

— Так в чем же заключается ваша просьба? — не выдерживает парень, мысленно бьет себя по голове за глупые мысли.

Врач делает еще глоток кофе, издевается над нервами паренька.

— Давайте перейдем на «ты». Зовите меня просто Даниил.

— Значит, просто Даня, — хмурится Эд, щупает имя и восхищается наглостью нового друга. — Хорошо, тогда просто Эдуард, — он наклоняет голову в знак приветствия, по традиции приподнимает чашку, салютует.

— Значит, просто Эдик, — усмехается врач и возвращает собеседнику колкость.

Судьба подготовила им свою историю, а Бог свел воедино огонь и лед, чтобы закалить души обоих.

— Даниил, Даня, — очень интересное имя, прости мою нескромность, — быстро адаптируется Эд, принимает манеру поведения. Его напряжение спадает, он расслабляет плечи, даже дышать становится как-то легче.

— У меня мама родом из Кореи, отец русский, поэтому так и назвали, — понимает интерес собеседника.

Некоторое время они молчат, каждый погружается в свои мучительные мысли. Далекие звуки из кухни нарушают мирную тишину. Люди приходят и уходят. У бара задерживаются еще два врача. Они что-то обсуждают, делятся своими наблюдениями. Громкое жужжание заставляет Даниила засуетиться. Он вытягивается в идеальную струну и извлекает из заднего кармана рабочих штанов телефон.

— Да, я вас слушаю. Хорошо, Роман Геннадьевич, — встает, меняет доброе выражение лица на суровое. Кого-то так напоминает Эду. — Я уже поднимаюсь.

Хирург убирает телефон, поправляет и разглаживает изрядно помявшийся халат.

— Спасибо за кофе. Я скажу, когда ты сможешь навестить Сергея Александровича, — его голос превращается в лед и кажется, что даже вода в графине покрывается тонкой морозной коркой. Он отворачивается, делает несколько шагов к выходу. Парень провожает его взглядом, следит за белой фигурой.

— Ах, да, и раз ты сам отказался от госпитализации, я распоряжусь, чтобы тебе в палату Сергея Александровича принесли дополнительную подушку и одеяло. Я правильно понял, что ты не уйдешь сегодня ночью?

— Да, — одними губами произносит Эд в спину уходящему хирургу.

***

Грязный воздух Лос-Анджелеса плотным едким утренним туманом проникает в спальню. Открытое настежь окно доносит до ее ушей звуки просыпающегося города. Огни далеких автострад еще не погасли и горят красными сонными глазами. Анна вдыхает такой уже привычный для легких воздух. Она втягивает дым, отравляет еще больше внутренние органы. Между длинных ухоженных пальцев тлеет дамская сигарета. Женщина выпускает облако, оно разбивается о холод стекла и паром расползается в стороны, никотин оседает на ее алых губах. Анна всматривается вдаль, поправляет тонкую шелковую ткань простыни, накидывает край на манер греческой богини. Там, за окном, черный самолет оставляет белый ватный хвост, она провожает взглядом эту манящую вдаль линию. Наверное, именно такой самолет унес и ее сердце. Оставил лишь пустую оболочку с израненной душой,