Тень твоего поцелуя - Джейн Фэйзер

В доме царил полумрак, так что Лайонел несколько раз моргнул, чтобы привыкли глаза. За занавеской слышалось негромкое бормотание, но это спокойствие показалось ему поистине зловещим. Он в ужасе затаил дыхание, не зная, что делать дальше. И тут раздался пронзительный вопль. Сердце его вроде бы замерло на несколько мгновений, прежде чем снова забиться. Обретя способность слушать, он вдруг догадался, что Пиппа сыплет ругательствами: цветистые проклятия перемежались стонами и столь же затейливыми непристойностями.

Лайонел, не помня себя, ринулся к кровати. Откинул занавеску и увидел Пиппу, опиравшуюся на руку Пен, которая поддерживала сестру за плечи. Глаза роженицы были плотно закрыты, на шее вздулись жилы, но он по-прежнему не умолкала ни на минуту. У изножья кровати склонились Берта и незнакомая женщина.

Лайонел вцепился в пальцы Пиппы, не зная, чем еще помочь в этой примитивной схватке с природой. Она сжала его ладонь с неистовой силой, как будто хотела раздавить. Лайонел на миг даже побоялся, что его суставы вот-вот треснут. Но она так же внезапно расслабилась, снова привалившись к Пен, но не выпуская руки Лайонела.

Он перевел взгляд на другой конец кровати и зачарованно уставился на скользкое окровавленное тельце, которое держала Берта. Она сунула палец в рот младенца, очистила его от слизи, и спертый воздух пронзил тонкий жалобный крик.

– Смотрите, какая чудесная девочка! – воскликнула Берта.

– Дайте се мне! – выдохнула Пиппа и, взяв малышку, нежно посмотрела в крохотное личико. – Ну разве не красавица?

Лайонел посчитал, что она сильно преувеличивает. Кожа ребенка была красной и сморщенной, глазки заплыли, тело затянуто беловатой пленкой. Зато он насчитал по десять пальчиков па руках и ногах, а на лобик спадала целая масса светлых локонов. Ножки казались пряменькими, а крик с каждой минутой становился все громче. Ничего не скажешь, истинная дочь своей матери!

– Да, – сказал он вслух. – Красавица.

Пиппа улыбнулась сияющей, удовлетворенной улыбкой, и ему захотелось смеяться от радости. Он поцеловал ее, отвел со щек мокрые от пота волосы.

– До чего же ты мудра!

– Правда? Я тоже так считаю, – кивнула Пиппа, передавая младенца Пен, которая стояла над ней с протянутыми наготове руками.

– А теперь, месье Аштон, вам следует удалиться. Мы должны прибрать здесь и спеленать ребенка. Потом можете вернуться.

Берта слегка подтолкнула его, я Лайонел покорно вышел.

– Девочка, – сообщил он Оуэну и Жилю, которые так и не двинулись дальше скамьи.

– В таком случае следует смочить ей головку, – объявил Жиль, грузно поднимаясь на ноги, и раскачивающейся походкой направился в сарай за очередным кувшином кальвадоса.

– Примите мои поздравления! – воскликнул Оуэн, протягивая руку. Лайонел взял ее, встретив пристальный взгляд человека, ставшего за последние недели не только сообщником по тайным делам, но и искренним другом. Лайонел был тронут этим простым жестом, означавшим, что он так же ответствен за благополучное появление младенца па свет, как и кровный отец.

Аштон сел рядом с Оуэном и ошеломленно тряхнул головой, все еще переживая недавние события. Немного погодя к ним вышла Пен.

– Пиппа хочет, чтобы вы принесли ее сюда. Берта считает, что вреда от этого не будет. Несколько часов ей нельзя ходить, но свежий воздух полезен матери и младенцу.

– Что вы такое говорите?! – всполошился Лайонел. – Роженица должна оставаться в постели.

– Что же, если сможете переубедить се, значит, имеете больше влияния, чем я, – возразила Пен, садясь на скамью с усталой, но счастливой улыбкой. – Не знаю, что там, в этом кувшине, но не прочь попробовать.

Лайонел пошел в дом и увидел, что причесанная и умытая Пиппа уже сидит на кровати в чистой сорочке и качает на руках крошечный сверток.

– Ты должен вынести нас наружу, – велела она. – Берта говорит, что для ребенка на улице достаточно тепло, а здесь такая духота, что я едва дышу.

– Но вам это может повредить, – запротестовал Лайонел.

– Если откажешься, я пойду сама, – коротко бросила Пиппа. – Берта считает, что роды были легкими, хотя мне так не показалось. Но я быстрее поправлюсь, если не буду валяться, как сброшенное ветром яблоко.

Лайонел не стал возражать. Поднял Пиппу, все еще державшую новорожденную, и вынес во двор. Жиль повесил матросскую койку между дубом и березой, и Лайонел осторожно опустил ношу в мягко покачивающуюся колыбель. Берта пошла за ними и накрыла одеялом мать и ребенка.

– Не более получаса, – велела она. – Пока я докончу то, что начала, и приберу все как следует. Жиль, поможешь мне с соломой.

Она многозначительно кивнула, и муж покорно последовал за ней, оставив гостей одних.

– Я не придумывала имени для девочки, – прошептала Пиппа, легонько касаясь мизинцем щеки ребенка и поднимая глаза на стоявшего рядом Лайонела. – Хочешь подержать?

Он только об этом и мечтал, но боялся помешать волшебной близости матери и ребенка. Девять месяцев они делили одно тело и вот теперь разлучились, хотя, как он чувствовал, не полностью. Лайонел протянул руки и взял сверток.

– Что, если назвать ее Маргарет? – нерешительно спросила Пиппа, очевидно, боясь, что ее предложение произведет на Лайонела самое неприятное впечатление 6.

Лайонел тоже дотронулся до щечки младенца, потрясенный мягкостью кожи и необыкновенным запахом, подобного которому он до сих пор не знал. Тонкий, похожий на цветочный, наполнивший его такой любовью и стремлением защитить, что он сразу понял: это его, и только его, дочь и ему не хочется выпускать ее из рук хотя бы на миг.

– Мег… – пробормотал он и, подняв девочку повыше, поцеловал в макушку.

– Мег, – повторила Пиппа, снова протягивая руки. Лайонел приложил крошку к материнской груди.

– Мы приехали к рождению Мег, – объявила Пен, подходя к Лайонелу. Ее глаза сияли. – Но еще и на вашу свадьбу. Когда священник прочтет над Пиппой очистительную молитву, вы обвенчаетесь.

Пиппа недоуменно захлопала глазами, боясь, что родовые муки несколько затуманили ей голову и лишили способности понимать чужую речь.

– Пен, но я не могу венчаться. Ты забыла, я замужем за Стюартом Нилсоном.

– Я привезла письмо от мамы.

Пен вручила ей послание, которое до сих пор прятала в юбках.

Пиппа уложила дочь на сгиб руки и взяла пергамент. Пен и Лайонел отступили, желая дать ей возможность остаться одной. Она читала молча, рассеянно гладя личико ребенка. Оказалось, что Малколм добрался до Дербишира и поведал правду леди Джиневре. Вглядываясь в знакомый почерк, читая слова, исполненные ободрения и понимания, она словно слышала материнский голос, чувствовала прикосновения ласковой руки. Слезы сжимали горло Пиппы, но она сдерживалась.