Магия лета - Кэтрин Коултер

Соус, — сказал Хок, алчно облизав губы. Фрэнсис пискнула снова и забарахталась.

— Ну не буду, не буду, перестань! Полежи пару минут спокойно.

Он принялся вытирать соус с самым деловым видом. Фрэнсис только-только успела перевести дух, как Хок отбросил полотенце и наклонился над ней, слизнув несколько упавших на живот капель. Через секунду он был ниже, и весь заготовленный протест тотчас вылетел у нее из головы.

— Я так и думал, — сказал Хок, ненадолго отрываясь от нее. — Гораздо вкуснее, чем соус!

— Пожалуйста, не делай этого! — взмолилась Фрэнсис, собрав остатки благоразумия. — Мое плечо… я нездорова!

— Только не здесь, внизу. Откинься поудобнее, закрой глаза и расслабься. Очень скоро ты забудешь и о своем больном плече, и вообще обо всем.

Его рот обжигал, будил безумные ощущения, вынуждавшие Фрэнсис выгибаться и стонать, несмотря на то, что она каждый раз давала себе зарок принимать ласку молча.

— Так-то лучше… — прошептал Хок в какой-то момент, ненадолго поднимая голову, чтобы увидеть ее лицо.

Он был весьма доволен результатами своих усилий. Когда крик Фрэнсис выразил ее наслаждение, он вдруг странным образом ощутил удивительное спокойствие и полноту ощущений.

— Ну, теперь с тобой случилось то, чего ты так боялась: ты совершенно размякла, — сказал он с ласковой насмешкой, оглаживая ее обессиленное тело.

— Вот за это ты мне и не нравишься…

Хок пропустил ее невнятный шепот мимо ушей. Он стащил с Фрэнсис испачканную соусом рубашку и бросил на пол.

— Я бы мог надеть на тебя свежую, но какой в этом смысл? Она только будет мне мешать.

— Укрой меня, — попросила смущенная Фрэнсис. — Я… мне холодно.

— Подожди немного, — отмахнулся Хок, разглядывая ее плечо. Его улыбка сменилась хмурой гримасой: перед ним и впрямь была палитра сумасшедшего художника. — Как же ты перепугала меня там, в поле!

— Оно только выглядит ужасно, а на деле боль почти совсем прошла. Не волнуйся за меня. — Фрэнсис ласково погладила мужа по щеке, он в ответ поцеловал ее ладонь. Долгое время после этого они лежали молча, обнявшись.

— Ты замерзла.

Хок помог Фрэнсис забраться под одеяло и укутал ее, потом добавил в ее чай хорошую порцию опиевой настойки. Вскоре ее веки отяжелели, глаза потеряли обычный живой блеск. Заметив, что она засыпает, Хок разделся и забрался под одеяло рядом с ней.

Он не знал, запротестовала бы она против этого вторжения или нет, но, не будь она в забытьи, ему не удалось бы так легко пристроиться рядом.

— Как можно любить того, кто не нравится? — сонно спросила Фрэнсис, когда он притянул ее поближе, заставив лечь себе на плечо.

Ее голос был очень невнятным, но Хок расслышал и широко раскрыл глаза во тьму. Она действительно сказала «любить»!

— Такое случается сплошь и рядом, — ответил он самым будничным тоном. — Спи, дорогая.

— Тебе бы только командовать, — пожаловалась она и немного позже, когда Хок совсем было думал, что она крепко спит, сказала тихо:

— На этот раз ты не получил удовольствия…

— Как ты ошибаешься, любовь моя! Если бы ты только могла знать, какое наслаждение слышать твои стоны, лаская тебя… а когда я пробую на вкус влагу твоей страсти, мне хочется кричать вместе с тобой.

— Это неприлично — кричать… я стараюсь не делать этого, но каждый раз забываю обо всем…

— Даже обо мне?

— О тебе не забудешь. Ты — это я, а я — это ты.

— Знаешь что? Я никогда больше не буду спать в своей постели. Даже в те дни, когда ты будешь нездорова, я все равно не оставлю тебя одну. Кстати, это поможет мне научиться воздержанию. Отец мог бы сказать: «Развивай в себе благородные качества — и Всевышний найдет им применение». Когда ты будешь носить моего ребенка, без воздержания будет не обойтись. Кстати, если в это время я буду спать с тобой в одной постели, я буду чувствовать каждое движение ребенка внутри тебя.

Он говорил вслух, хотя Фрэнсис уже спала, дыша глубоко и ровно.

«Но что, если бы сегодня я потерял ее навсегда?» Вся приятная череда его мыслей скомкалась и исчезла. Надо поскорее что-то предпринять, решил Хок мрачно.

Следующий день ознаменовался неприятным открытием. Белвис, принявший близко к сердцу опасность, грозящую лошадям, в неурочное время зашел на конюшню с обходом. Это позволило ему заметить, как Генри, один из младших тренеров, подмешивает отраву в корм Летуна Дэви. Старик, отличавшийся недюжинной силой, схватил предателя за шиворот и разразился воплями ярости. Понимая, что под угрозой находится сама его жизнь, Генри изловчился и выскользнул из рук Белвиса.

В послеобеденное время Хок посетил магистратуру. Лорд Элисон, окружной судья, распорядился начать розыск сбежавшего преступника.

— Мы должны найти его, просто обязаны! — снова и снова повторяла Фрэнсис. — Он и только он может назвать имя того, кто заплатил ему за убийство Летуна Дэви.

Хок отвечал ей неопределенными звуками согласия. Он так вымотался, что не хотел шевелить ни одним мускулом, тем более языком. Однако он сразу забыл про усталость, услышав заявление отца.

— Теперь нам сам Бог велел отправиться на скачки в Ньюмаркет.

— Вот и я говорю то же самое! — обрадовалась Фрэнсис.

— Ни за что! — крикнул Хок, вскакивая. — Ни за что на свете!

— Мне грустно говорить это, мой мальчик, — покачал головой маркиз, — но я не возлагаю много надежд на розыск Генри. Единственное, что позволит нам вывести на чистую воду главных злоумышленников, это появление на скачках.

— Выставив Летуна Дэви, — вставила Фрэнсис.

— Нам просто следует держаться настороже, — сказал Маркус, добавляя еще один голос к оппозиции, — и тогда ничего трагического не произойдет.

— Вы все против меня! — крикнул Хок, который не верил своим ушам. — Вы, видно, забыли, что Фрэнсис

Чуть было не отправилась на небеса!

— Ну не отправилась же. К тому же удар был нацелен не на меня.

— Во-первых, во второй раз ты не сможешь так легко отделаться. Во-вторых, откуда тебе знать, на кого был нацелен удар? Припомни-ка всех любовников, которым ты дала отставку. Возможно, это прольет свет на нашу загадку.

— Острота, повторенная дважды, становится пошлостью, — отрезала Фрэнсис. — И не старайся сбить меня с мысли.

— Да это просто дьяволица! Мужчин надо ограждать от женщин твоего сорта, Фрэнсис!

— Моего сорта! — ахнула та.

— Поздно бичевать себя, мой мальчик, — ехидно заметил маркиз разъяренному сыну. — Увы, я оградил тебя недостаточно крепким забором, и теперь тебе ничего не остается, как уступать, уступать и уступать. Учись проигрывать с достоинством.

— Демократии в этом доме не бывать!