Ошибка в объекте - Виктор Пронин

— Случай едва ли не единственный в истории отечественных вытрезвителей,— улыбнулся Демин.

— Да! И вот долговязый Нефедов, повизгивающие девицы, принимая угрожающие позы, в свете уличных фонарей, под мирно падающим снегом приближаются к заветной двери. Но с каждым шагом уверенности у них все меньше, и те дикие пляски, которыми они пытались подбодрить себя, тоже поутихли…

— Чем же кончилось?

— А кончилось так, что даже рассказывать совестно. Вытрезвитель располагался тогда в деревянном бараке с крылечком. Так вот, отчаянные освободители в полнейшем восторге от собственной отваги разбили стекла, подперли входную дверь подвернувшейся палкой и растворились в ночной темноте. Разбежались. Для некоторых слово «вытрезвитель» звучит несерьезно, а для меня это такое же государственное учреждение, как горисполком, милиция, общественная баня и так далее,— добавил Потапов, глядя на Демина исподлобья.— Он оскорбил меня тем, что осквернил вытрезвитель. Я добился того, что родители, очень уважаемый в районе папаша и очень уважающая себя мамаша, взяли стекла, молоточек, гвоздики и пришли стеклить окна в вытрезвителе. Кошмар! — захохотал Потапов.— Ужас! Позор! Народ собрался, советы давали… А те знай стеклят, гвоздики заколачивают, молоточком постукивают.

…Сдвинув брови, Нефедов смотрел с портрета требовательно и презрительно. Но вот пришел Потапов, побыл десяток-пятнадцать минут, и запела, зазвучала свирель. Заговорила человеческим голосом еще одна бумажка из уголовного дела — портрет Нефедова.

«Ну, что скажешь, Нефедов? — мысленно спросил Демин, вглядываясь в фотографию.— Пора тебе заговорить, молодой человек, пора».

«А что бы вы хотели от меня услышать?»

«Я бы хотел узнать, как кончился для тебя развеселый вечер у Жигунова».

«А вы уверены, что я там был?»

«Разумный вопрос… Так вот, в течение часа Тетрадзе, Борисихин и Жигунов поочередно среди полудюжины фотографий уверенно опознали тебя. А ты спрашиваешь, уверен ли, не уверен ли я… Уверен. Протоколы опознаний — это уже доказательства».

«А вы уверены, что я был в универмаге?»

«Разберемся и с универмагом. Шестаков поможет. Он товарищ цепкий, сумеет разговорить Бузыкина, сумеет найти с ним общий язык. А пока я поговорю с Мисюком».

— Прошу вас, товарищ Мисюк! — громко сказал Демин, распахнув дверь в коридор.

В кабинет вошел толстый коротковатый человек, одетый во все тесноватое, из чего Демин заключил, что поправился Мисюк совсем недавно, не успел еще сменить одежду. Отчего можно потолстеть так быстро? Болезнь! Нет, глаза возбужденно блестят, ему интересно участвовать в следствии, поскольку вины за собой не чувствует. Изменение семейных обстоятельств? Нет, обычно и свадьба и развод на какое-то время заставляют человека худеть. Скорее, продвижение по службе…

— Давно поменяли работу? — спросил Демин напропалую.

— Да не то чтобы поменял… Перевели.

— Повышение?

— Да, можно и так сказать… Уже больше года.

— Спокойней стало?

— Не сравнить! Ни тебе нервотрепки, ни беготни…

— Понятно. Подойдите к столу. Вот несколько портретов. Посмотрите, нет ли здесь человека, которого вы знаете, видели, встречали?

— Как же нету, вот он! — короткий палец Мисюка твердо уперся прямо в переносицу Нефедова.

— Где вы его видели?— задавал Демин вопрос для протокола.

— Приходит, главное, около недели назад, ведет себя по-хамски, спрашивает… Слушай, говорит… И… нехорошее слово сказал. Кочерыжкой обозвал,— Мисюк склонил голову набок и пристально посмотрел Демину в глаза — осознал ли тот оскорбительность этого слова.— Дергачев, говорит, нужен. А тот уже год, как съехал. Вернее, я его съехал. Он несколько раз возвращался за вещами, потолковали, то-се… Так я узнал его новый адрес. На частный дом, говорит, съехал, к старику одному. Я все это длинному выложил. Не стал таить, чтобы… Чтобы не связываться.

Произнести такое количество слов для Мисюка было нелегким делом — он вынул большой платок, видимо, специально прихваченный для напряженной беседы со следователем, вытер лоб и преданно посмотрел на Демина. Давайте, мол, я готов, что вас еще интересует?

— В котором часу он приходил?

— Утром. Часов в десять. Ох, чреватый человек! Все глазками поигрывает, поигрывает, чтоб, значит, понял я, какой он опасный. А мне чего — я дома. У меня кочерга в углу. Вот она, под рукой. Ткнись. Нет, ты попробуй, ткнись! — Мисюк, кажется, до сих пор отвечал Нефедову на оскорбление.

— Как он был одет?

— Куртка, синие штаны, шарф…

— Шарф?

— А как же! Пижонский такой, длинный, вокруг шеи завернутый… Не подступись!

— Цвет?

— Это… Зеленый Да, зеленый.

«Ну вот, уважаемый,— мысленно обратился Демин к Нефедову.— Дела, как видишь, не стоят на месте. Оказывается, шарфик-то у тебя зелененький. Это, конечно, еще ни о чем не говорит, у Жигунова вот тоже нашелся зеленый шарф… Посмотрим, что скажут эксперты, чей шарф в родственных отношениях с теми двумя ворсинками на заборе…»

— Каким он вам показался?— спросил Демин у замершего в ожидании следующих вопросов Мисюка.

— Хам — он и есть хам. Наглец.

— Это ваше личное к нему отношение. Он вам не понравился. А теперь постарайтесь забыть об этом. На время! — Демин успокаивающе поднял руку, почувствовав, что Мисюк сейчас начнет заверять, что оскорблений никогда не забудет.— Каким он вам показался? Голодным? Злым? Нетерпеливым? Постарайтесь припомнить.

— Скорее усталым, я так думаю. Он очень огорчился, что не нашел Дергачева. Даже растерялся, начал расспрашивать, где можно того найти…

— Как вы думаете, зачем он искал Дергачева?

— А черт его знает!

— Нет-нет, подождите. Я не спрашиваю, как было на самом деле, этого вы не знаете. Я спрашиваю о другом — как вам показалось? Он хотел за что-то его наказать или мечтал броситься в объятия Дергачеву, соскучился, например… Или от кого-то привет привез? Как показалось?

— Показалось? — охотно подхватил Мисюк.— Сейчас скажу, одну минутку… Значит, так, подходит, стучит, кочерыжкой обзывает, а потом спрашивает…— Мисюк остановившимся взглядом уставился в стенку, пытаясь восстановить образ обидчика.— Это… Я думаю, он без зла спрашивал о Дергачеве. Спросил будто о приятеле, так примерно.

Взглянув на Нефедову, Демин отметил про себя ее широкий, какой-то мужской, хозяйский шаг, манеру смотреть на собеседника как бы чуть со стороны, сверху, вскинув бровь. Из пяти пальцев руки Нефедова, кажется, пользовалась только тремя, изысканно отбросив мизинец и безымянный в сторону, словно боясь запачкаться. И еще золото. На пальцах, в ушах, на шее. Хотя знала, куда ехала, что не вечерний спектакль ее ожидает. Может быть, она рассчитывала дать утренний спектакль? То ли недостаток образования, то ли избыток самоуверенности, а может, и то и другое создавали ощущение вульгарности. В Нефедовой чувствовалась готовность говорить о чем угодно, не очень стараясь при этом быть честной. Да, подумал Демин, была у нее другая жизнь. Впрочем, не исключено, что она одновременно живет не одной жизнью.

— Где ваш сын, Лидия Геннадиевна?

— Сын? Один остался дома. Спит. Вы его имеете в виду?

— Нет, я говорю о вашем старшем сыне, Сергее.

— Могу ли я знать, чем вызван ваш интерес к нему?

— Вы, очевидно, слышали о пожаре?

— Да! Это кошмарная история! Какой ужас! Знаете, ходят такие страшные слухи, что я не решаюсь им верить. Вы наверняка знаете больше. Скажите мне — что там произошло на самом деле? Говорят, погибли люди?

— Есть основания полагать, что ваш сын имеет к происшедшему какое-то отношение.

— Вы хотите сказать, что он знал погибших?

— Его видели в этом доме.

Нефедова снисходительно посмотрела на следователя, щелчком алого ногтя сбила с рукава пылинку, вздохнула, как бы жалея себя за то, что приходится ей маяться в таком обществе.

— Этого не может быть,— с легкой усталостью проговорила Лидия Геннадиевна.— Больше года его нет в городе. Скажу по секрету,— она наклонилась к следователю,— я сама его выписала.

Нефедова говорила правду. Она работала в домоуправлении и собственноручно выписала сына сразу после нашумевшего штурма вытрезвителя, надеясь, что пока суд да дело, глядишь, все и заглохнет, забудется.

В кабинет вошел Рожнов, присел к столу.

— Дело в том, Лидия Геннадиевна,— сказал он,— что Сергея видели в городе, в доме Жигунова накануне происшествия. Судя по вашим словам, сына нет дома?

— Н… нет,— с запинкой произнесла Нефедова, несколько сбитая с толку.

— И вы не знали, что он в городе?

— Нет, хотя…— Нефедова пошевелила ухоженными пальцами, давая понять, что не стоит так уж категорически воспринимать ее «нет».— Знаете, вот сейчас я припоминаю… Какой-то парень бросил мне на улице в том роде… Понимаете, я сделала ему замечание… Он дружил когда-то с Сергеем, бывал у нас… Я полагаю, имела право сделать ему замечание,— Нефедова обращалась к Рожнову, видимо, разговор с ним не так уязвлял ее самолюбие.— А он мне в ответ — смотрите получше за своим сыном. Тогда я подумала, что он сказал это вообще, а теперь…